- Там они… - он стал потихоньку выдвигаться из-за колеса, подтягивая "винторез".
- Кто?
- Тс-с…
Выглянул, присмотрелся в оптику - только небольшая воронка и битые стёкла стоявших рядом машин.
- Да хоть одного зацепило бы… - уверенно прошептал он. - Испарились, что ли?
- Олег, там никого не было, - так же уверенно сказала Аня.
- Ну да, я их ни с кем не перепутаю. Никогда.
- Там никого не было, я как раз смотрела в ту сторону.
- Не может быть… Три бородача… Один тебя уже на мушку взял… - но теперь Никонов говорил уже неуверенно. Приподнялся на четвереньки, потом вдруг сделал бросок в сторону воронки, откатился за ближнюю берёзу, снова осмотрелся и, наконец, встал на ноги. Аня уже стояла и смотрела на него с недоумением.
- Олег, там никого не было.
Никонов сжал виски ладонями. Постоял так немного и потом направился к машине. Выбил прикладом боковое стекло и открыл дверцу.
- Значит, говоришь, ты мёртвого видела? - вдруг спросил он.
Аня сначала кивнула, потом пожала плечами.
- И я моджахедов видел, а ты нет…
Аня снова кивнула.
- Ты видишь - я не вижу, я вижу - ты не видишь, - сделал вывод Олег.
- Прежде чем что-нибудь взрывать или стрелять, спроси меня, - предложила Анна.
2
Подъехав к дому, Эньлай какое-то время не решался выйти из машины. Смотрел в тёмные окна своей квартиры и молился всем богам, чтобы Наташа и дети мирно спали. Он настолько убедил себя в этом, что боялся спугнуть идиллическую картину, рождённую воображением. Он заходит усталый домой, осторожно снимает обувь, чтобы никого не разбудить, на цыпочках проходит на кухню - выпить чаю, но чуткая Наташа, которая всё равно не спит - ждёт, появится за спиной, обнимет за плечи и спросит:
- Устал?
- Уже нет: ты рядом, - ответит Эньлай, словно повторит бессменный пароль.
- Я тебя покормлю…
- Лучше поцелуй, чтоб у меня глаза от удовольствия расширились, а то я узкоглазый с рождения.
- Я уже тебе сто раз говорила, что ты совсем не узкоглазый и на других китайцев почти не похож, ты русский китаец.
- Ну да, я же в России родился. Наверное, на меня русская природа так действует… и ты… Как тебя увидел, так и хожу с широко открытыми глазами.
Потом они вместе пройдут к детским кроватям, и Эньлай нежно, едва касаясь, поцелует каждого по очереди, а Наташа, с улыбкой Девы Марии, каждого перекрестит.
"Ведь это и есть счастье! - с каким-то кричащим надрывом думал Лю. - Чего ещё людям не хватает?!" И все эти годы Эньлай больше всего боялся одного: что начнётся какой-нибудь конфликт между Китаем и Россией. Он вдруг вспомнил, как часто между отцом и его другом-напарником Иваном Воропаевым разгорался за бутылкой водки спор. Не спор даже, потому как эмоций в нём не было, всё звучало ровно - как движок на наезженной дороге, скорее это походило на беседу двух слабослышащих.
- Вот, Мэй, скоро твои земляки попрут через границу, и тогда миру каюк.
- Мои земляки здесь.
- Ага, точно, уже миллионов десять здесь. Ещё полмиллиардика переселятся, и всё, можно и войну не начинать. Законы китайские установить, русских рабами объявить…
- Я в России родился!
- Только не говори мне, что Китай для тебя не родина.
- Родина. И Россия родина. И ты, Ваня, друг. Брат почти…
- Вот наплодились же…
- Мы не виноваты, что ваши женщины рожать не хотят. Наши хотят, но им не дают. Сам знаешь, какие там законы.
- Я иногда, Мэй, думаю, может, оно и к лучшему, что правительство наше ничего не делает… Кланы копят и копят, а народ превращается в дебильное стадо… Пошлое…
- Там - так же, - кивал Мэй в сторону востока.
- Ну, у вас иерархия, традиции…
- И здесь, у нас, - он выделял голосом, столбил это "у нас", - тоже, пока есть те, кто помнит, кто несёт крест народа, пока они есть - народ будет жить.
- Ваш-то будет… Вон вас сколько…
- Всевышний создал эту землю для всех.
- Ага, потому каждый может прийти в дом к соседу и заявить: это моё.
- Лучше пусть придёт добрый и рачительный сосед, чем злой враг. Сосед приходит, чтобы помочь. Если хозяин валяется пьяный и даже не следит за тем, что у него происходит во дворе…
- Это ты меня сейчас так алкоголиком назвал?
- Сам с тобой пью.
- Ага… Урод ты, Мэй…
- Ты же знаешь, что моё полное имя Цзымэй - "сын прекрасного", значит, я не могу быть уродом.
- А меня Иваном зовут, как дураков во всех русских сказках…
- Иваны в русских сказках не дураки, я читал, они бесхитростные.
- Лохи, короче, - с кривой ухмылкой уточнял Воропаев.
- Это уже сейчас придумали, чтобы унизить честных и бесхитростных людей…
- Ты, Мэй, Конфуций, Лао Цзы, блин, под всё свою китайскую мудрость подведёшь…
- Между прочим, Учитель (отец называл Конфуция Учителем во всех обстоятельствах) говорил, что смысл управления государством в том, чтобы было достаточно еды, достаточно оружия и было доверие народа.
- Ну да, - соглашался Иван, - оружием нас тыщу лет пытались взять, голодом морили, а теперь подорвали самое главное - доверие.
- Когда народ не верит, то не устоять, говорил Учитель.
- Выпьем за доверие, мудрый ты мой.
- Выпьем, Ван.
Они выпивали, обнимались, и разговор начинался по новому кругу:
- Когда ваши придут, назначишь меня министром торговли? - улыбался Иван.
- Ну ты же меня не назначил?
- Мэй, я не хочу сравнивать тебя с нашими министрами. Не хочу тебя оскорблять…
- Русский с китайцем братья навек, ты - человек, и я - человек, - рифмовал Мэй, и они наливали по новой.
- Как ты там говорил: жизнь человека состоит из маленьких радостей и больших неприятностей?
Эньлай замер, вспомнив эту излюбленную фразу отца. А что сегодня? Похоже, что это уже не большая неприятность. Это больше. "Всё, что можно исправить, - не беда", - часто повторял отец. Что нужно исправить, чтобы жизнь вернулась в прежнее русло? А в русле ли она была? - спросил бы, пожалуй, этот мир Конфуций. Или она неслась селевым потоком с гор, сметая всё на своём пути? А отец повторял за своим любимым мудрецом: "Единственная настоящая ошибка - не исправлять своих прошлых ошибок".
- Вы привезли лекарство от лейкемии? Помните, вы обещали?
Эньлай не попал ногой на очередную ступеньку, оступился и едва удержался на ногах. На лестничной площадке у его квартиры стояли женщина и девочка лет восьми. От неожиданности и неуместности такого вопроса в такое время его окатило волной страха и негодования одновременно. Лю хотел крикнуть в ответ что-нибудь типа "нашли время", но замер на предпоследней ступеньке. Он вспомнил эту женщину…