- Успеешь, - одёргивал её баритон.
- Покрошить ему мозги! - требовал дискант. - Его ждут ведущие сайентологи.
Вооружившись молотком для разделки отбивных, профессор на цыпочках двинулся в комнату. И почти не удивился, когда понял, что там никого нет. Единственным разумным объяснением происходящего было воздействие вчерашнего алкоголя.
- Хаббард сделает ему одитинг! - звучал тенор.
- Давайте сначала я ему всё сделаю… - томно предлагал женский голос.
- Дианетика! - надрывался дискант.
Профессор медленно начал сползать по стене в прихожей. И если бы не настойчивые удары в дверь, он окончательно потерял бы самообладание. С молотком наготове он подошёл и заглянул в дверной глазок, держа молоток в состоянии замаха, словно мог кого-то ударить через стальной лист.
- Кто? - Михаилу Давыдовичу едва удалось выдавить из себя испуганный шёпот.
- Открывай, это я, твой демон-хранитель, - послышался из-за двери знакомый голос Макара.
- Макар, а это точно ты? - усомнился профессор, но заметил, что голоса в комнате стихли.
- Нет, не точно. Но у тебя есть единственный шанс не остаться один на один со своими страхами. Они уже пришли к тебе? - язвительно спросил Макар.
Последняя фраза подействовала на профессора отрезвляюще, он открыл дверь левой рукой, правой продолжая держать молоток над головой. Макар, увидев такую картину, с порога взял его ладонью за подбородок и саркастически произнёс:
- Бедный Йорик!
- Я слышал голоса… - начал рассказывать Михаил Давыдович.
- А я видел, - обрубил его Макар.
- Но ты-то у нас… Ты-то… Ты же почти святоша! - недоумевал профессор.
- Почём тебе знать, какие меня грехи душат? - сузил глаза Макар, бесцеремонно оттолкнул Михаила Давыдовича в сторону и шагнул в квартиру. - Выпить есть?
- Ты же знаешь, я в добрые дни с утра не пью…
- А кто тебе сказал, что сегодня добрый день?
- Н-ну… - не нашёлся что ответить профессор.
- Впрочем, я тут в ближайшем гастрономе прихватил, - Макар достал из-за пазухи бутылку коньяка. - Надо по-быстрому хлопнуть, а потом идти к храму.
- Гастроном работает?
- Нет, но витрину уже кто-то разбил. Мародёры.
- И ты в этом участвовал?
- Я взял себе пол-литра общенародной собственности. Уверяю тебя, никто не хватится. Милиция не приедет.
- Что происходит, Макар?
- То, чего мы так долго ждали.
- Социалистическая революция, - вспомнил Ленина Михаил Давыдович.
- Да ты, батенька, совсем умом тронулся, - оценил состояние друга Макар. - Конец Света происходит.
- Да, я вот и смотрю, света нет, - профессор пощёлкал выключателем на стенке.
- Так, - угрюмо вздохнул гость, - давай-ка рюмки, а то ты так и будешь бредить… Завтра с тобой будет бессмысленно о чём-то говорить…
- Меня, между прочим, хотели доставить к Хаббарду! - спохватился вдруг Михаил Давыдович.
- К Хаббарду Люциферовичу? - иронично уточнил Макар. - Ты… это… не те книжки в детстве читал. Читал бы, что ли, Фрэнсиса Коллинза…
- Я только Уилки помню. "Женщина в белом", "Лунный камень".
- Уилки все помнят, кто с букварём знаком. А я тебе про Фрэнсиса толкую, который геном человека расшифровал.
- А-а… геном… И чего он?
- Он написал книгу "Доказательство Бога". Для таких, как ты, идиотов, - Макар разлил по рюмкам и протянул одну Михаилу Давыдовичу.
- Ты всё время меня оскорбляешь! - попытался обидеться профессор.
- Ты, в свои критические дни, чего только не делаешь, я же тебя не попрекаю, - невозмутимо ответил Макар и выпил. - Давай, - кивнул он на рюмку, - делай, кто-то ведь звонил в колокол. Явно не Хемингуэй.
- Кто знает, - задумчиво отёр губы Михаил Давыдович после выпитого, - значит, и к тебе приходили?
- Приходили. Да собирайся ты!
- Это правда, что Конец Света?
- Я так думаю, сегодня в полночь…
- Я спал как убитый…
- Тем лучше.
- И кто звонил в колокол?
- Я понимаю так, тот, кто хочет спасти этот мир. Меня, во всяком случае, правильнее сказать, мою душу, этот дилетант-звонарь спас.
- Дилетант?
- Ну да… Я так и не понял: набат или благовест.
- Это имеет значение?
- Для тебя - нет! - Макар начал терять терпение. - Давыдыч, ты бы штаны-то надел! Рубаху какую-нибудь. Некогда мне тебе всё объяснять, я же тебе не по одному разу уже втолковывал, ветхозаветный ты мой!
- Ты же знаешь, Макар, я многое забываю. Завтра могу и не вспомнить, - примирительно сказал профессор.
- Не хрен было добро со злом смешивать, - ухмыльнулся Макар.
- Щас… Минуту… Если я надену джинсы?
- Да хоть юбку шотландскую! - взорвался-таки Макар и налил ещё по одной рюмке. - Вчера ты готов был вообще без штанов ходить, ради проявления свободы.
- Ну, не напоминай, - взмолился Михаил Давыдович.
- Без меня где нужно напомнят.
- Фрэнсис Коллинз, говоришь? - вспомнил вдруг профессор, застёгивая молнию на ширинке. - А где можно взять эту книгу? Он что - с научной точки зрения писал?
- Раньше надо было читать. Пошли. А! Рюмки возьми. И шоколадка вон лежит.
6
Пантелей из-за "врождённой" рассеянности несколько раз включал электрический чайник, пока не понял, что электричества нет, хотя до этого имел дело с тёмным туалетом и ванной, но там всё списал на одновременно перегоревшие лампочки. В двухэтажном особняке, который благодаря успешной карьере удалось выстроить отцу, Пантелей за пару лет так до конца и не разобрался со множеством тумблеров, включателей, сенсоров и прочей техникой, призванной обеспечить жильцам максимальный комфорт. В каждой комнате валялись дистанционные пульты, усеянные кнопками. С их помощью можно было открывать и закрывать жалюзи, приглушать свет, если он ярок, и наоборот, включать и выключать всю бытовую технику, выводить картинки с камер внешнего наблюдения на плазменные панели телевизоров, вызывать домработницу и кухарку… и много ещё чего, чем Пантелей почти никогда не пользовался. Но в это утро всё оказалось грудой микросхем и пластмассы. К родителям Пантелей не поднялся, отец обычно уходил раньше, а мать могла спать до обеда. Она давно уже не работала.
Во дворе пришлось столкнуться с ещё одной проблемой. Уже сидя в заведённом "Х-trail", Пантелей безуспешно пытался открыть с пульта ворота. С трудом понял, как быть с механизмом, который обеспечивал их открытие без электричества. Выехав из двора, остановил машину. Думая о своих пациентах, он совершенно не видел и не чувствовал странности этого утра. Он и остановился за воротами потому, что обычно ему приходилось ждать значительной паузы в потоке автомобилей, прежде чем он сможет вывернуть на трассу. Сегодня она была пуста. Почти… Если не считать стоявших поодаль с включёнными фарами машин.
Пантелей заглушил двигатель и вышел на улицу. Утренний воздух показался ему сладковатым. В книгах он наталкивался на фразу "воздух был неподвижен" или "недвижен", но представлял себе это несколько по-другому. Нынешний воздух в буквальном смысле висел. Или, можно сказать, был нарисован - как на картине. Он был осязаем, но осязаем именно какой-то своей искусственностью. Чахлые придорожные ели и осины в таком эфире вообще превратились в бутафорию. Изумрудность травы отдавала сталью. Сладость, наполнявшая воздух, уж очень напоминала кладбищенскую. Главное, что вдруг стало совершенно непонятным, - время года. И было ни жарко, ни холодно - было никак. Никакая погода никакого времени года…
- Пациенты! - стукнул себя по лбу Пантелей и снова прыгнул за руль.
Прежде чем он повернул ключ зажигания, услышал первый удар колокола. "Событие, что ли, какое? Или я праздник просмотрел?" Но раздумывать об этом было некогда. Он непривычно (для себя самого) быстро и уверенно помчался по пустынным улицам, объезжая стоявшие как попало автомобили. Наверное, следовало бы подумать о применении нейтронной бомбы или прислушаться к неожиданно оглушающему шелесту шин собственного автомобиля, но Пантелей не обращал на это никакого внимания и в который раз прогонял в уме утренний обход. У Нины Петровны УЗИ, у Алисы Антоновны надо посмотреть анализ по Зимницкому…
В больницу вбежал со стороны приёмного отделения, и опять же - не удивился, не увидев на посту охранника. Проскочил было мимо поста первичного осмотра, но вдруг замер, поняв, что его догнал чей-то стон. Вернулся и оторопел: в абсолютно пустом кабинете, скрючившись на кушетке, плакал мальчик лет пяти.
- Малыш, а где все?
Но в ответ мальчик только разрыдался так, что ответить уже не мог. Пантелей подбежал к телефону, потом к селектору - всё молчало. Суетливо перебрал записи и бумаги приёмного отделения, на глаза попался анализ крови Серёжи Есенина пяти лет.
- Тебя Серёжей зовут?
Услышав своё имя, мальчик едва кивнул, продолжая прижимать колени к подбородку и плакать. Пантелей робко погладил его по вьющимся соломенным завиткам:
- Есенин, фамилия, как у поэта…
- Я знаю, меня в честь него назвали, - наконец малыш смог говорить.
- Животик болит?
- Да.
- А где все?
- Сначала все были, а потом исчезли.
- Как исчезли?
- Просто. Я испугался очень, и свет погас, а мне больно очень.
- Тебе надо операцию делать, а то перитонит будет, - сообщил Пантелей, но скорее всего самому себе.
- Операцию? - испугался Серёжа.
- Ну да, ты же мужчина, должен понимать. Если её не сделать… - Пантелей опять растерялся, подыскивая слова.