Чёртова кукла опять игралась. И что оставалось? А ничего – продолжать:
– Я рассчитывал на помощь…
– Я – тоже…
Если он впитывает, как губка, должно же в нём рано или поздно появиться что-то человеческое, подумал Игорь и слегка довернул:
– Я не хочу оскорбить ваши чувства… И чувства тех, кто с вами…
– Чувства? Вы о чём? И мрак опустился. А что может быть страшнее мрака? – подумал и продолжил: – Мраком рождённое…
Проще, конечно, встать и уйти, но надо продолжать:
– Я не могу не сказать: как-то это всё нелогично и… безжалостно, что ли… Понимаю: имеем дело не с моделью катастрофы, которая включает сам факт катаклизма и последующий этап устранения его последствий. Мы вступили в новое качественное состояние, мы находимся в этом состоянии, мы не знаем, что значит улучшить или ухудшить имеющийся статус, мы идём на ощупь. Скажите… Вы – тоже идёте на ощупь?
Астус оживился, но его настрой Игорь понять не мог. Да и зачем его понимать? Тигр, наверное, может улыбаться, дельфин точно может, возможно, и змея… Только улыбки эти разные. А что касается куклы, робота… Ну-ну? То что? Нет ответа. А посему сиди и слушай. Астус изобразил задумчивость:
– Насчёт безжалостности… Я узнал здесь много странных слов и понятий. У вас есть прошлое, настоящее и будущее… У меня и у других прибывших нет прошлого и, думаю, нет будущего. Метаморфоза. Мы возникли из ниоткуда. Из ничего. И я только недавно начал понимать, что такое безжалостность… Вы задаёте странные вопросы.
– Своё появление вы называете метаморфозой… – Игорь уже просто цеплялся за хрупкую нить разговора.
– Надо же его как-то называть… Итак, Вы хотите знать, контролируема ли ситуация. Чёткий ответ снял бы всё ваши тревоги. Вот видите, вы опять тяготеете к чудесном избавлению. Во всяком случае – к надежде на это избавление.
– Признаюсь, что это так, – выдавил Игорь
– А если я вас обману?
– Зачем? – Игорь приготовился к очередному алогизму.
– Действительно, незачем. Вы и так находитесь в витиеватом лесу изысканных заблуждений. Допустим – контролируема. И что вам это даёт? Вдумайтесь!
– Стараюсь… – честно ответил Игорь
– А если это природное явление – как землетрясение, цунами, которое не имеют морали, политических или других целей…
– Природное явление тоже поддаётся контролю…
В глазах Астуса родилось удивление:
– Поддаётся… От того, что цунами будет ускорено или замедлено – вам станет легче?
– Нет.
– Значит, и интерес ваш праздный.
Попробую напрямую, подумал Игорь:
– Я понимаю. Но хотел бы знать: это – наказание, пощёчина, назидательный шлепок по заду или случайность?
– А ваши эксперименты тучевые – это игривый шлепок по заду или игра случая?
Так, опять трёп – сколько человек существует, столько и экспериментирует. Причём здесь тучевые? Надо что-то отвечать:
– Это процесс, движение…
– И это процесс, – Астус был неумолим и уже невыносим.
– И всё же я не понимаю… – только и осталось пробормотать Игорю.
– А вам и не понять… Вы – как медведь, спящий в берлоге. И берлога эта ваша малая, очень малая вселенная.
Кукла уже начинает учить. Но не сама же она, или он… Попробуем ответить:
– На смену сну приходит пробуждение…
– Вот и пробуждайтесь.
Похоже, аудиенция закончилась. Расстаться надо добрыми друзьями.
– Спасибо за беседу, Астус. Пожалуй, я откланяюсь. Дел много.
– Погодите… Насчёт доктора Самоа… Я действительно не знаю, кто он. Удивительно, что я вообще что-то знаю. Неведомо мне, и почему выбрали меня.
Астус замялся, была видна внутренняя борьба. Он сжал подлокотники кресла, с тревогой посмотрел в окно и затем, видимо, решившись, тихо сказал:
– Я теряю сформировавшуюся память. Крутятся какие-то обрывки, и я уже не могу понять: то ли это отрывки воспоминаний, то ли новых знаний. Если интересно понаблюдать за процессом, приходите чаще. А то может случиться так, что во время следующего визита здесь буду уже не я, а кто-то другой. В моём обличье. Возможно, в обличьях. И с моим именем. Как бы то ни было…
Астус замолчал и опят посмотрел в окно. Человек так шею не повернёт. Взгляд его был тяжёл:
– Игорь, будьте осторожны. Я вас прошу – будьте осторожны и оставайтесь самим собой. Я верю в вас. То, что с нами получилось, произошло… Я не могу подобрать слова. Происшедшее для вас обозначает границу между тем, что было и что стало. Мы же, как вы говорите, гости, представляем из себя только то, что стало. Вы можете это понять?
На Игоря смотрела уже не механическая игрушка. Взгляд Астуса был осмысленным и глубоким. Он горячился – это было впервые – и с истерическими нотами в голосе добавил:
– Вы можете это понять? Какая нелепость! И какая трагедия. Мне уже несколько дней снится пожар. Но я никогда не видел пожара…
…И вновь дорога. Уже сухая.
"Снится ему… А спит ли он? Видите ли, никогда не видел пожара… А что он вообще видел? Пока им не расскажешь, память их забита неким универсальным содержимым. Модель мира они выстраивают самостоятельно. Ну, накачали их, наполнили эти заводные игрушки ментальным содержанием. Но ведь, осознавая себя, они, если не всё, но единицы могут воспротивиться этому базовому заводу? Андроид, вынужденный разыгрывать человека и понимающий при этом, что он и вынужденный, и андроид, – джин в бутылке!
И этот пожар? Совпадение? Я болтаюсь среди этих… Чего этих? Просто болтаюсь… И не могу, не могу… Но надежда зародилась здесь. И окрепла она здесь. Почему? Потому что больше негде? Или? Может, стоило продолжить разговор? Просить? Не понял бы он… И страшно подумать, не поймёт. Странно, нет балконов. И птиц нет, голубей, воробьёв каких-нибудь паршивых. Ни одного балкона…"
Справа – скрип, треск. Игорь остановился. В большом окне первого этажа женщина. Не юная. Красивая. В бордовом платье с длинными рукавами. Платье закрывает шею. Волос не видно: они прикрыты роскошной чёрной шляпой. В шляпу вставлен цветок. Какой? Игорь не разбирался в цветах. Можно упростить: цветок большой и красивый. Руки опущены. Она смотрит на него, не отводя глаз. Во взгляде – спокойствие, интерес и ещё нечто, что кажется Игорю обидным: то ли ирония, то ли укор.
Из глубины комнаты появляется пожилой человек, почти лысый. Смотрит приветливо, задумчиво кивает удивлённому прохожему. Затем, не отводя от него глаз, снимает с женщины шляпу, затем парик. Голова женщины становится похожей на манекен. Но глаза живые. Мужчина слегка обнимает даму левой рукой. Опять слышен скрип. Окно трескается, кривая рваная стрела пробегает по диагонали через всё стекло. Заоконная парочка никак не реагирует. Игорь слегка поклонился и пошёл прочь, не оглядываясь.
Сначала фиксировал новые детали, появившиеся на маршруте. Затем пытался обнаружить на крышах или в небе запретных птиц. Затем подумал, что Астус слишком сложен для куклы. Что доктор Самоа слишком прост для наблюдателя. А господин в окне может быть и первым, и вторым… и каким-нибудь третьим. И всё они могут быть одним развлекающимся от скуки могучим и непонятным фигурантом.
Глава 15
Дверь с кодом. И код этот каждый день меняется. И там камеры наблюдения, и здесь. Везде. Всё снимают, всё отслеживают. А душу? Туда не заглянешь, камеру не пристроишь. Можно просчитать, угадать, спрогнозировать, проработать возможные варианты развития поведения… Но чтобы полностью – увы и ах. Хорошенькая история. Начала у неё нет. Пока нет. Есть только продолжение. Откуда они берутся? Их привозят. И привозят в состоянии очень даже неприглядном. Изолятор по сути – тюрьма. Строили его наспех. Получилось крепко и небрежно – бывает и так.
И этот новенький воет, как волк. Протяжно, заунывно, зловеще, как в страшном кино. Предыдущий пациент тоже выл, рвался, рычал, стонал, визжал, плакал, замолкал на несколько часов и опять бесновался. Выкрикивал ругательства, иногда очень даже затейливые. Так бывает… Бывает после наркоза – в той, нормальной жизни. Случается такое часто, потому привыкаешь быстро и вскоре не обращаешь внимания: больной есть больной. И всё же примечательно: попадались дамочки вида весьма и весьма интеллигентного, но такое выдавали, и так это у них грязно получалось… Чужая душа… Понятно, в общем. Об этих неловких минутах больному даже намекать не этично – мало ли что бывает, подкорочка растормаживается, а в ней…
Здесь иначе. Тяжёлые длинные дни. Нескончаемые. Затем понемногу, тот, предыдущий, лопотать начал, маму звать, а голосище – хоть на сцену в оперу. А через недельку и вовсе нормально заговорил, стало ясно, кто он, откуда родом, где проживает. И город указал родной, и подробности всякие вспомнил. Описал состояние, похожее на обморок. Дальше – пробел. Только сны, навязчивые воспоминания, озноб, боль.
А этот новый, который пока воет и скоро лопотать начнёт, тоже будет уверять, что проживает он в каком-нибудь Перекатиполевске. Будет. И трудно ему будет объяснить, что в свой родной Перекатиполевск он попадёт не скоро – если вообще попадёт. Потому что попадать ему туда нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах. И будет он обиженно лупать глазками, усиленно сморкаться, потирать виски, силясь что-то вспомнить, недоумённо пожимать плечами, изображая готовность разобраться в происходящем. И остаётся уповать при этом на терпение и доверчивость пациента. И ждать момента, когда он потребует правды, только правды, какой бы она не была.
Правда? Не объяснять же ему: мол, может быть два варианта.