- Не могу. - Саймон опять заговорил твердо и настойчиво. - Уходите, я требую.
- Прекрасно.
Де Ришло сделал шаг вперед, протягивая руку на прощание - и вдруг с молниеносной быстротой замахнулся и нанес товарищу сокрушительный удар в челюсть, по восходящей, - великолепный хук, достойный профессионального боксера.
Движение оказалось настолько неожиданным, что Саймон и моргнуть не успел. Он буквально взлетел в воздух, - по крайней мере, ван Рину почудилось, будто подметки друга оторвались от навощенных досок пола, - с грохотом опрокинулся на спину и распластался не шевелясь.
- Спятили, что ли? - заревел Рекс.
- Нет! Его следует сей же час уволочь отсюда - спасти от него самого - не спорь - не препирайся! Живее!..
Де Ришло уже опустился на колени рядом с простертым телом Саймона и торопливо щупал пульс.
Повторять дважды, обращаясь к Рексу в подобные минуты, было незачем. Ван Рин слишком часто попадал вместе с герцогом в тяжелейшие переплеты, чтобы сомневаться в мудрости де Ришло, сколь бы странными и несуразными ни выглядели действия последнего. Могучим рывком американец оторвал обмякшее тело Саймона от пола, взвалил на плечи и двинулся к лестнице.
- Поаккуратнее, - приказал герцог. - Я иду первым и успокаиваю каждого, кто попытается остановить либо задержать нас. Ты же доставляешь Саймона в автомобиль.
- Да они весь дом на ноги подымут! Не собираетесь же вы управиться в одиночку с двумя десятками нападающих!
- В этом случае отпускай Саймона и вступай в дело сам. Прикроешь мне спину, а я возьмусь тащить. Живо, шевелись!
Рекс только хмыкнул, выслушав заключительное тактическое распоряжение, однако повиновался не вдаваясь в дальнейшие споры.
Крадучись, они одолели первый лестничный пролет. На площадке де Ришло замер, внимательно прислушался, осмотрелся, перегибаясь через перила. Внизу не раздавалось ни звука.
- Рекс! - прошептал герцог.
- А?..
- Если, не доведи Господи, появится черный слуга Мокаты, о котором я тебе рассказывал, избегай встречаться взглядами. Слышишь? Следи за руками, бей, а еще лучше - пинай - в живот. Со всей мощью, друг мой, безо всякой пощады.
- О’кэй.
Мгновение спустя они сбежали по следующему отрезку лестницы. Холл пустовал, но из-за прикрытых створок двери, уводившей в салон, доносился негромкий шум оживленной общей беседы.
- Скорее, - понукал герцог. - Того и гляди, Мокате наскучит ожидать, и он отправиться разыскивать Аарона.
- Верно...
Рекс, полусогнувшийся под тяжестью ноши, проворно спустился по нескольким последним ступеням, а де Ришло уже достиг середины холла, когда из вестибюля внезапно выскочил глухонемой лакей.
Выскочил - и замер. Бледно-зеленое лицо превратилось в недвижную маску изумления. Все последующее стряслось во мгновение ока.
Метнувшись в сторону, глухонемой миновал герцога, точно хорошо обученный центральный нападающий; склонил яйцевидную голову и ринулся на Рекса с неукротимой яростью атакующего быка.
- Шалишь! - резко процедил де Ришло, подставляя ногу.
Лакей, хоть и выказывал изумительное проворство, не успел перепрыгнуть нежданно возникшее препятствие и непременно свалился бы, но герцог перехватил кисть его руки, рванул к себе, развернул противника и нанес рубящий удар по затылку ребром своей сухой, крепкой ладони, опрокидывая глухонемого окончательно, заставляя удариться теменем о деревянную обшивку стены.
Раздалось болезненное, визгливое хрюканье. Лакей покатился по полу, но сумел подняться вновь и, шатаясь, точно пьяный, побежал к салону. Рекс и герцог уже мчались по темной аллее и несколько мгновений спустя распахнули дверцы испано-сюизы.
- Слава Тебе, Господи! - выдохнул де Ришло. - Еще минута, и дьявольское сборище разорвало бы нас в клочья. Живьем они Саймона забрать не позволят. Обойдемся без дозволения...
- Надеюсь, вы знаете, что делаете, - буркнул Рекс, вталкивая Аарона в автомобиль, укладывая на заднем сиденье. - Ибо так недолго и в каталажку загреметь. Побоище в чужом доме, а?
Шофер едва сдержал изумление, когда сдержанный, невозмутимый де Ришло, неизменно ждавший, пока его колени укутают меховой полстью, поднесут огня к зажатой в зубах гаване и хорошенько прогреют двигатель, рухнул рядом, захлопнул дверцу и рявкнул:
- Гони!
* * *
Старый Седрик угас первым. Комар - крохотное создание, докучное, но вполне безобидное, коль скоро ваши руки свободны, а летучих кровопийц немного. Только ежели человека раздели донага и намертво примотали к толстенному вязу, а летучая тварь садится на него десятками тысяч, то четыре с половиной литра крови оказываются высосаны дьявольски быстро.
Свен-Заячья Губа мычал и рвался прочь от шершавого ствола, но смоленое вервие оказалось преотменно крепким, а крохотные жальца язвили куда быстрее, нежели сокращались онемевшие, судорогами сведенные мышцы бедняги. Люди Бертрана де Монсеррата знали свое дело досконально, и никто, пойманный и связанный понаторевшими в душегубстве латниками, не мог надеяться на избавление собственным промыслом. Свен терял кровь, проклинал все на свете, ослабевал и понемногу утрачивал последний интерес к происходившему. Комары толклись в воздухе полупрозрачной тучей, уныло звенели, опускались на голое, обретавшее мраморный оттенок тело, досасывали красную жидкость, слабо ходившую по сжимавшимся жилам. Комарам хотелось есть, комары понятия не имели о страданиях сытного блюда, а угрызения совести комарам вовсе не свойственны...
Орвинд, на благо свое, потерял разумение сразу. Седоусому капитану чем-то не полюбилась физиономия молодого разбойника, он привычно и равнодушно шваркнул по ней здоровенной пястью и невольно избавил лесного бродягу от предсмертных мучений. Тяжелая была у капитана рука, многажды испытанная в схватках потешных и настоящих, великою кровью обагренная, и ни самомалейшего снисхождения не ведавшая.
Нудный комариный зуд стоял над прогалиной. Сумерки сгущались, вечерняя мгла вязла в сплетении ветвей, резко выделявшихся на фоне меркнущего неба. Изо всех, оставленных Бертраном де Монсерратом в живых, лишь Ульф-Громила продолжал дышать, ибо крепостью отличался почти бычьей, а нервная выносливость в подобных случаях служит отнюдь не к добру, продлевая муки, но вовсе не суля избавления от гибели.
Холодная ночь бесстрастно мигала над головой Ульфа голубоватым блеском предвечных звезд. Громилу сотрясало крупной, неудержимой дрожью, великан принимал неотвратимое с от рождения присущим безразличием, но выносить озноб, пронимавший до мозга костей, оказывалось не под силу даже ему. Окаянный, окаянный!.. Страшно гореть заживо, - но костер пожирает человека за считанные минуты, а смерть от холода и летучих кровососов дольше - и злее. Окаянный Монсеррат! Окаянная судьба! Окаянный король, предавший целую страну огню и мечу, обрекший простого, неповинного парня лютому придорожному душегубству, сделавший прирожденного пахаря, земледельца, прилежного труженика безжалостным бандитом, стяжавшим всеобщую ненависть и накликавшему на себя проклятия несчетных жертв!.. Вот она, расплата. Вот он, конец богомерзкого пути. Вот они, изощренные наставления Торбьерна - славного бойца и гнуснейшего злодея; вот тебе вдовьи слезы, вот тебе сиротские стенания, вот они, разъятые на части пленники, вот зарытые по лесным трущобам плоды грабительских подвигов, вот тебе...
Утробный, протяжный вой зачался где-то в глубине болот, взлетел, разнесся, отразился от древесных крон, пополз по скрытой сумраком земле - протяжный, нестихающий, близящийся. Тупым и спокойным человеком был Громила Ульф, ни Бога, ни черта не боявшимся, ни от меча, ни от копья не шарахавшимся, в глаза супостатам глядевшим бестрепетно, - и ныне трясшимся, что твой осиновый лист, на вечернем холоде сырого, безмолвного леса, - а все ж таки вздрогнул и распахнул тяжелеющие веки.
Ибо волков на пространствах юго-западной марки и впрямь не водилось искони.
* * *
- Несите в библиотеку! - распорядился герцог, бросив привратнику несколько быстрых, мало вразумительных слов насчет внезапного недомогания, приключившегося с другом. - А я кой-чего принесу из ванной, и попытаемся привести господина Аарона в чувство.
Рекс послушно кивнул и оттащил Саймона в комнату, памятную всякому, кто удостаивался чести хоть раз попасть сюда. Не размеры библиотеки, не роскошь убранства привлекали внимание посетителя в первую очередь, но уникальная коллекция редкостных предметов, любовно собранная де Ришло на протяжении долгих лет. Тибетский будда восседал в бронзовом цветке лотоса; древнегреческие статуэтки, тронутые патиной, теснились на кедровых полках; чеканные рапиры из толедской стали соседствовали с мавританскими кремневыми пистолетами, чьи полированные рукояти были инкрустированы бирюзой и золотом; иконы древнерусского письма, в окладах, выложенных драгоценными камнями, резные слоновые бивни, вывезенные из поглощенных джунглями индийских городов, африканские маски, ассегаи, луки...
Уложив товарища на широкой тахте, Рекс огляделся с интересом, ничуть не притупившимся после сотни посещений.
Высокие стеллажи, сотни книг в добротных кожаных переплетах, старинные раскрашенные гравюры вперемежку с бесценными средневековыми картами, укрепленными на стенах...
Де Ришло возвратился, неся маленький хрустальный флакон, который сейчас же оказался у крючковатого Саймоновского носа.
- Говорить с ним сегодня ночью бессмысленно, - заметил герцог. - Нужно привести парня в чувство и глубоко усыпить вновь.
- Чушь какая-то, - буркнул Рекс.
- Нет! - резко ответил де Ришло. - Я намерен бить этих дьяволов их же собственным оружием. Посмотришь - убедишься.