- Даже если наша лошадка исчезла бесследно - в чем я отнюдь не убежден, - можно продолжить путь без особых трудностей. Оружие при нас. Бедняга Марфиль остался лежать на тропе. Я устрою тебя в уютной развилке ветвей, повыше от земли, а сам отправлюсь к дороге, заберу переметные сумы, вернусь - и мы соорудим преуютное беличье гнездышко, теплое и безопасное. Скоротаем ночь, а поутру двинемся в дальнейший путь, - правда, уже пешком, но это еще не самая большая беда в подобном путешествии, поверь.
- Я боюсь оставаться одна, - заявила Эрна. - Хочешь идти к тропе - пойдем вместе.
- Хорошо, - вздохнул Родриго.
* * *
Развилку подобрали на славу - тройную, надежную, просторную. Испанец выложил ее нарубленными сучьями, набросал сверху толстый слой мягкой травы, даже умудрился обнести это незамысловатое пристанище подобием низенького редкого плетня, дабы ненароком не свалиться во сне с высоты восьми или девяти футов. Беглецы забрались наверх, тесно прижались друг к другу, плотно укутались толстым всадническим плащом Родриго. Рыцарь, совершенно обессиленный напряжением последних суток, уснул почти тотчас, но Эрна де Монсеррат, чудесным образом отдохнувшая за полчаса, подаренных мудрым хранителем, еще долго лежала, глядя сквозь филигранную листву на золотые, серебристые, синеватые звездные россыпи, мерцавшие в недосягаемой вышине, до которой хоть всю жизнь пытайся долететь - не долетишь, даже если иметь орлиные крылья и мчаться без передышки и не останавливаясь ни на один миг... А быстро ли можно перенестись туда мыслью? Да во мгновение ока! И увидеть все-все звездочки именно такими, какими представляешь с далекого детства... Просто взять - и мигнуть, и вот мы уже на той, серебряной, трепетно сверкающей прямо над головой... Она совсем крохотная, не больше травянистого пригорка, на котором маленькая Эрна любила растягиваться, подставляя лицо горячим лучам июньского солнца. Лучи просачивались через тонкую кожу сомкнутых век розовым светом, а рядом жужжали невидимые пчелы, благоухали медунка и клевер, терпко пахли зноем сохнущие травы, чьих названий девочка еще не зна...
Эрна и сама не заметила, как уснула. Впрочем, заметить перехода от бодрствования к дремоте не удается, наверное, никому из живущих.
* * *
Четыре дюжины копыт грохотали по Хэмфордской тропе, и сплошной, густой гром, в котором было уже ни отдельного случайного лязга подковы о подвернувшийся камень не различить, ни всхрапа не разобрать, ни гиканья не расслышать, катился по лесу, точно исполинский чугунный шар, запущенный рукою великана, вздумавшего поиграть в кегли.
Погоню Бертран де Монсеррат затеял серьезную и основательную.
Шестерых всадников сопровождали запасные, или, как тогда принято было говорить, заводные лошади. Преследователи, по распоряжению барона, сменяли скакунов, едва лишь обремененные тяжестью наездников кони обнаруживали первые признаки усталости. Бертран обучился этому способу у азиатских кочевников и мог покрывать огромные расстояния в сроки, немыслимые для тогдашнего европейского кавалериста, ибо заводная лошадь рыцаря, как правило, несла на себе либо поклажу, либо оруженосца.
Гром катился по Хэмфордскому лесу, чьи четвероногие и пернатые обитатели уже вторую ночь сидели по норам и гнездам, берлогам и лежкам, дуплам и колодам, загнанные туда окутавшим чащобы ужасом.
Лес продолжал безмолвствовать, но гул и грохот копыт не давали Бертрану обратить хотя бы мимолетное внимание на столь необычайное и необъяснимое явление, а кипевшая в груди ярость заглушила бы любые вопросы, даже задай их сам себе полупомраченный рассудок де Монсеррата.
Шэгг, охотничий пес, потомок страшных молосских волкодавов, служивших Александру Великому бойцами, а римлянам, - которые, собственно, и доставили породу на Британские острова, - римлянам служившие палачами на цирковых аренах, где травили зверьми христиан, - Шэгг быстро и уверенно привел погоню к затерянной хижине. Преследователи миновали место побоища, где над лошадиными и людскими телами уже вовсю потрудились вороны. Изображать особое огорчение безвременной гибелью стряпчего Бертран посчитал излишним, а собака, немного пометавшись, возвратилась назад и ринулась по малоприметной боковой тропке, ведшей прямиком на прогалину.
Здесь начало твориться необъяснимое.
Ни увещевания отца Беофреда, ни собственный упадок сил, наступивший после столь неожиданной беседы с головою Торбьерна, по-прежнему торчавшей над зубцами парапета, - ни командир, ни воин, ни слуга, ни конюх не дерзали приблизиться и выдернуть на совесть установленную испанцем пику - не смогли отвратить баронских мыслей от немедленного мщения. Иветта сказала, что неволей рассталась со своими спутниками там, где несколькими часами раньше люди Родриго перебили королевский отряд. Резонно было предположить: испанец и баронесса во весь дух улепетывают к востоку, по соображениям простой скорости надлежало не задерживаясь торопиться дальше.
Однако странное, почти болезненное любопытство толкнуло Бертрана поглядеть на хижину, в которой нелюбимую, но сладостную жену его подвергли позору и насилию. Де Монсеррат не задавался вопросом: зачем? Он рявкнул не допускавший возражений приказ и пустил коня вослед Шэггу.
Выскочив на поляну, свирепый, неукротимый пес неожиданно обмяк, поджал хвост, заскулил и несомненно бросился бы вспять, не перехвати его ловчий Томас. Лошади вели себя так же странно: плясали, пятились, поводили головами, пронзительно и перепуганно ржали.
Выпрыгнув из седла, Бертран остервенело пнул норовившую прижаться к его ногам собаку, миновал троих зарубленных басков, ударом кованого сапога выбил дощатую дверь домика.
Два голых мертвеца валялись по обе стороны широкого, крытого медвежьей шкурой ложа. А на буром, косматом мехе поблескивало в тусклом свете, лившемся через узкое оконце, подаренное когда-то самим Бертраном ожерелье из дорогого скатного жемчуга.
Не сорванное нетерпеливой рукой, не брошенное впопыхах - аккуратно расправленное почти безукоризненным кольцом. Покинутое намеренно и сознательно.
Де Монсеррат вышел наружу мрачнее грозовой тучи.
- Вишь, лошадки да собачка-то ополоумели, - негромко сообщал в это время ловчий Томас приятелю своему, Виллу. - Помяни мое слово, парень, тут неладное творилось.
- На конь! - зарычал Бертран.
- Еще минуту, ваша милость, - сказал Томас. И торопливо добавил: - Пожалуйста!
- Что стряслось?
Пригнувшись, ловчий медленно двинулся поперек прогалины, мимо домика, пристально осмотрел изломанные ветви, покружил у кромки плотно обставших поляну стволов, затем так же неторопливо двинулся назад.
- Кто-то бежал без оглядки, ваша милость. Спасался от чего-то, по пятам гнавшегося. Лошади сеньора де Монтагута много понатоптали сверху, но шесть кобылок скакали, ясное дело, без всадников - всадники-то вон, греются на солнышке... Спасались кобылки со всех копыт. Друг дружку толкали, не успевали по стежке протиснуться.
* * *
Воины слушали Томаса безмолвно. Бертран сощурился.
- Что здесь творилось и деялось, ваша милость, в точности не ведаю, и ведать не желаю. Одно скажу: чтобы сеньор де Монтагут эдак смазывал пятки салом, лесной пожар надобен. А того не приметно. Следок приметен. Странный следок, нехороший. Вот здесь он в чащобу ведет с прогалинки, а здесь - назад возвращается. И животинки бедные, сударь, следок этот чуя, умишка своего звериного лишиться готовы...
- На конь! - опять заревел барон.
- Тихо-то как, - шепнул Томас, уже сидя в глубоком седле. - Ой, не к добру, не к добру...
* * *
Во всем громадном Хэмфордском лесу было неестественно тихо. И лишь на поляне, где высились руины старинной часовни, где в невысокой древесной развилке угнездились двое измученных беглецов, ночные звуки возобновились как ни в чем не бывало.
Затянула стрекочущую песенку целая семейка цикад. Еле слышно шурша бархатистыми крыльями, начали витать большие серые мотыльки. Вышел на поиски улиток и лягушек проголодавшийся еж и, довольно пофыркивая, шелестел сухими травяными стеблями. Осторожно ухнул невидимый в дупле старого дуба ушастый филин.
Незримое присутствие друга и хранителя освободило потаенную прогалину от всепоглощавшего страха, внятного животным, птицам, насекомым, - и лишь человеческим существам, погрязшим в суете и мстительной злобе, неведомого.
До последней, уже непоправимой минуты.
Светоносный собеседник испанца Родриго берег укромный лесной уголок от натиска лютовавших в эту глухую ночь злобных сил. А Эрна и Родриго спали, обнявшись, и тихо, тепло дышали в лицо друг другу.
17. Всадники Апокалипсиса
Солнце взошло, наконец, и Рекс, порядком приунывший, встрепенулся:
- Будем беспокоиться по поводу предстоящей ночи, когда окончится наступающий день, ухмыльнулся он. - А теперь самое время поразмыслить о плотном, основательном завтраке.
Настал черед ухмыльнуться герцогу.
- Насчет завтрака побеседуем отдельно. Заранее не обольщайся, mon ami.
- ??!
- Но в любом случае, - невозмутимо продолжил де Ришло, - отсюда пора выбираться. И подыскать хорошее убежище Саймону.
- Куда попало его не отправишь, - задумчиво сказал Реке. - И уж не в эдаком живописном костюме: пальтишко да накидка.
Аарон хихикнул:
- Неприлично, и холодновато вдобавок! А другое - где возьмешь?