Де Ришло кивнул. Ирландский бард, альбинос, однорукий азиат, заячья губа и все прочие члены дьявольского кружка, видимо, до полусмерти перепугались, когда Саймона силой увели прямо у них из-под носа, и ринулись вон, махнув рукой на несостоявшиеся ночные занятия. Герцог осторожно отпустил занавеску и оба друга вернулись в холл.
Туда выходило еще несколько дверей, располагавшихся по обе стороны. Де Ришло медленно повернул бронзовую ручку и надавил. Перед пришельцами открылась маленькая библиотека, в дальней стене которой два узких окна глядели в сад, пропуская сквозь стекла бледный блеск предрассветных звезд. Покинув Рекса у порога, де Ришло на цыпочках пресек библиотеку, откинул засовы обеих рам, раздвинул створки, а потом, уже гораздо смелее, раскрыл их нараспашку. Отсюда было хорошо видно вяз, предназначенный для возможного отступления. Герцог обернулся и внезапно вздрогнул.
Рекс исчез.
- Рекс! - отчаянно прошипел де Ришло, объятый внезапным безымянным ужасом. - Рекс!
Ответа не было.
* * *
В отличие от венценосца Вильгельма и барона де Монсеррата, испанец Родриго не испытывал ревности ни разу в жизни.
Подобное отношение к женщине могло бы показаться почти противоестественным - однако никакой патологии в здоровой, жизнерадостной натуре испанца не наблюдалось отродясь. Просто Родриго де Монтагут-и-Ороско твердо знал, для чего и сколь долго потребуется ему восхитительный, сладостный комок женской плоти, со всеми подобающими и присущими изгибами и округлостями.
Сладострастием Родриго был наделен сверх всякой, обычному человеку отпущенной меры, любовную силу за собою ведал неимоверную, а потому и не мучился извечным вопросом, породившим на белый свет столько романтических коллизий: лучше я, или хуже соперника (предшественника, будущего кавалера). Испанец пребывал в твердой - и обоснованной - уверенности, что превзойти его по сей части не способен никто.
Эрна де Монсеррат оказалась первой, кто устоял перед благожелательным, неподражаемо наглым натиском Родриго. И не потому, что двадцатичетырехлетняя баронесса отличалась ханжеской скромностью - вовсе нет! И не потому, что Родриго махнул рукой не несостоявшуюся добычу, и не потому, что дружеские чувства помешали бы кастильцу завлечь в петель жену лучшего и надежнейшего друга.
Эрна забавлялась неутоленной настойчивостью испанца, играла с ним, как играла с учителем фехтования, щадившим неумелую ученицу при каждом выпаде; как играла с выгнанным на ее стойку вепрем, которого добивали стрелы стоявших рядом лучников; как играла с собственным мужем, возводившим на ложе любовных пыток пылкую скромницу, и покидавшим исступленную, разметавшуюся, ждавшую продолжения беспощадных ласк вакханку - но Бертран де Монсеррат, в отличие от жены, знал меру и в бою, и в привязанности, и в страсти... О притязаниях Родриго Эрна не говорила мужу ни слова, ибо едва ли была способна принять всерьез чрезвычайно серьезную сеть, понемногу сплетавшуюся вокруг ее милой и неотразимой особы.
Родриго же, в свой черед, не торопился. Он твердо вознамерился овладеть строптивицей, и на досуге обдумывал планы один другого замысловатее. Судьба, в лице короля Вильгельма и его усердных слуг, послала кастильцу возможность неожиданную, легкую и безотказную.
А потому гибель баронессе Эрне де Монсеррат вовсе не грозила. Чего нельзя было сказать о "стряпчем, толмачах, латниках, слугах и прочей сволочи"...
5. Воплощенное зло
В долгой и разнообразной жизни де Ришло было столько странных и страшных приключений, что герцогская рука непроизвольно, инстинктивно метнулась к боковому внутреннему карману, где постоянно хранился маленький автоматический пистолет.
Карман пустовал.
За долю секунды герцог сообразил: в этом деле перестрелок не предвидится. Лишь упорная, угрюмая борьба против темного воинства, - борьба, в которой защищаются не пулей, а твердой, неколебимой верой в конечное торжество добра; в которой надлежит рассчитывать не на меткость глаза и проворство руки, а на все накопленные за долгие годы знания и навыки, способные призвать на помощь и вовлечь в сражение великие, несокрушимые Силы Света.
Двумя прыжками де Ришло покрыл пространство, отделявшее его от порога, нашарил электрический переключатель, надавил и во весь голос воскликнул:
- Fundamenta ejus in montibus sanctis!
- Какою лешего? - осведомился Рекс.
Он объявился в холле, у самого входа в салон, где быстро и бесшумно сооружал хитрую баррикаду из легких кресел и китайского фарфора, обреченных при малейшем касании рухнуть и предупреждающе загрохотать.
- Поздравляю, - добавил ван Рин, пристально глядя на уводившую к обсерватории лестницу. Ничто не шелохнулось в доме Саймона, точно закутавшемся в звуконепроницаемый саван.
Оба друга безмолвствовали, покуда не стали различать собственное учащенное и прерывистое дыхание.
- В доме - ни души, - объявил Рекс. - Ваш выкрик услышал бы кто и где угодно. Эхо грянуло от чердака до погреба.
Де Ришло смотрел на товарища с нескрываемой яростью.
- Сумасшедший! - рявкнул он. - Ты все-таки не понимаешь, куда мы проникли, кому противостали? В этом дьявольском вертепе нельзя разлучаться ни на миг, даже сейчас, при включенном свете!
Рекс ухмыльнулся. Он всегда считал герцога одним из наиболее бесстрашных людей, и видеть де Ришло столь взволнованным было американцу в новинку.
- Ваша светлость, я не страшусь привидений и вампиров. Но категорически возражаю против пули в спину, - сказал он. - Вот и устроил западню для торопыг, чтобы услышать любого лакея, который проснется некстати и заинтересуется непрошеными гостями. А для большей уверенности прихватит револьверище размером с корабельную пушку.
- Да, конечно, - ответил герцог, поморщившись. - Но поверь, поверь же мне, Рекс, - необходимо, настоятельно и неотъемлемо необходимо держаться вместе - настолько близко, насколько позволяет обстановка. Все время. Каждую секунду, проводимую в этом ужасном доме.
Де Ришло помолчал и добавил:
- Обвиняй меня в ребячестве, называй полоумным, но если, Боже упаси, произойдет что-либо странное, тебе непонятное и необъяснимое, следует немедленно браться за руки. Это учетверит наше противодействие злу, ибо наши вибрации, устремленные к добру, сольются и обретут общий лад... Ну что же, mon ami, проследуем в обсерваторию и удостоверимся в отсутствии нежелательных людей. Хотя в этом едва ли можно сомневаться. Теперь.
Рекс двинулся вслед герцогу, покачивая головой. До чего же отличается человек, боящийся темноты, намеренный хвататься за руки при первом шорохе или скрипе от прежнего, неустрашимого де Ришло, решительного и дерзкого. Однако же, подумал ван Рин, глядя, как друг быстрыми, крадущимися шагами взбирается наверх, если герцогу и впрямь настолько не по себе, то нынешний ночной визит - лишнее подтверждение отчаянной отваги.
Этажом выше они проворно заглянули в каждую спальню, однако никого не обнаружили. Ни единая постель не была разобрана.
- Сдается, Моката просто выставил приспешников со всею возможной скоростью, а сам караулил внизу, в машине, дабы тотчас ухватить и увезти Саймона, если тот объявится, - сказал де Ришло, покидая последнюю спальню.
- Вы правы, - отвечал Рекс, - и можно убираться восвояси с чистой совестью.
Американец поежился, повертел плечами сначала вперед, потом назад:
- Однако, ваша светлость, и холодина же здесь!
- А я думал, ты ничего не замечаешь, - тихо сказал герцог. - Холодает. И резко... Но восвояси отправляться рановато. Перед нами, осмелюсь утверждать, богоданная возможность обыскать проклятое место не торопясь и со всевозможной тщательностью. Наткнемся на любопытные вещи, друг мой Рекс ван Рин, только помни: доверие, повиновение, осторожность! Электричества не выключай: чем больше ламп останется гореть, тем лучше и безопаснее. Обсерваторию навестим попозже, а пока вернемся вниз.
Посреди салона обретался огромный раскладной стол, накрытый для роскошного ужина - тот самый, который они видели полутора часами ранее. Де Ришло приблизился к яствам и щедрой рукой налил себе стакан вина.
- Эге, да Саймон, я вижу, опять пристрастился к мадам Клико! - произнес герцог, трогая бутылку. - Он с удивительной регулярностью колеблется меж клико и брютом, хотя, по моему разумению, хорошо выдержанный Поль Роже далеко превосходит обе эти марки.
Рекс выбрал чистую тарелку, бросил на нее огромный ломоть утки a la Montmorency, добавил печеночного паштета и усыпал получившееся блюдо свежими вишнями, вызвав живейшее неодобрение де Ришло, возмущенного подобным ковбойским варварством.
Усиленно работая челюстями, ван Рин гадал, действительно ли оправился герцог от необычайного нервного напряжения, которое целиком завладело им пятнадцать минут назад, или весело болтает, пытаясь не выдать внутренней тревоги. Со смущением Рекс признался себе самому: в доме действительно чувствовалось нечто странное, тишина придавливала и угнетала, по ногам тянуло зябким ледяным дуновением, сочившимся, казалось, прямо из-под пышного стола.
Торопясь возобновить обыск, покончить с ним и убраться подальше от зловещего здания, Рекс промямлил сквозь полупрожеванный кусок:
- Да пускай себе пьет хоть парагвайское пиво - не за едою будь сказано, как индейцы его готовят!..
- Знаю, - улыбнулся де Ришло. - Жуют листья... запамятовал растение... и сплевывают опьяняющий сок в общую посудину. Потом вкушают с огромным удовольствием. Видал, видал...
Рекс едва не поперхнулся:
- Куда подевался Моката - и, главное, зачем?