- Меня зовут Тим Миланович, - он почти кричал, чтобы перекрыть общий гул. Протягивая руку к пиву и пицце, он представил своего соседа: - А это мой друг Остин Саммерс.
- Мерседес Тёймпсон.
Я пожала руку ему и второму молодому человеку. Этот второй - Остин Саммерс - оказался интереснее Тима Милановича.
Будь он вервольфом, был бы среди доминантов. В нем есть притягательность опытного политика. Он не настолько красив, чтобы это бросалось в глаза, но выглядит неплохо - как опытный футболист. Недлинные каштановые волосы чуть светлее моих; карие глаза завершают картину. Он на несколько лет моложе Тима, подумала я, но понятно, почему Тим держится его.
Было слишком тесно, чтобы я могла хорошо разобрать запах Остина, сидящего за столом напротив меня, но я зачем-то поднесла руку, которой пожимала его руку, поближе к носу - и неожиданно вечер превратился во что-то гораздо более интересное, чем средство позабыть о своих горестях.
Этот человек был в доме О'Доннелла - и теперь я знала, почему запах одного из нападавших на Джесси показался мне знакомым.
Запах - очень сложное явление. Это обозначение одного-единственного носителя и одновременно смесь большого числа запахов. Большинство людей постоянно пользуется одинаковыми шампунями, дезодорантами и зубной пастой. Они моют квартиры одинаковыми средствами; при стирке пользуются одними и теми же стиральными порошками и ополаскивателями. Все это входит в их индивидуальный запах и делает его отличимым.
Нападал на Джесси не Остин. Он для этого недостаточно молод, уже по крайней мере несколько лет как окончил школу, но он живет в том же доме. Любовник или брат, подумала я и поставила на брата.
Остин Саммерс. Это имя я не забуду и постараюсь выяснить адрес. А не мальчиком ли по, фамилии Саммерс увлеклась Джесси в прошлом году? До того вервольфы перестали скрывать свое существование. Когда Адам считался всего лишь более-менее состоятельным бизнесменом. Джон, Джозеф… что-то библейское… Джейкоб Саммерс. Это был он. Неудивительно, что Джесси так расстроилась.
Я отпила шипучки и посмотрела на Тима, который ел пиццу. Готова поставить последний грош, что он не полицейский - он не ведет себя как полицейский, и не привык носить пистолет. Даже без оружия полицейские всегда немного пахнут порохом.
А то, что Тим Человек с Одеколоном, сводило к нулю вероятность того, что он полицейский. Что же любитель кельтских народных песен и языков делал в доме человека, ненавидевшего кельтский малый народ?
Я улыбнулась Тиму и искренне сказала:
- На самом деле, мистер Миланович, мы встречались в эти выходные. Вы говорили с Сэмюэлем о его выступлении.
В некоторых местах меня могли бы запомнить из-за туземного цвета кожи, но только не в Тройном городе, где меня не отличить от недавно появившихся латиноамериканцев.
- Зовите меня Тим, - сказал он, лихорадочно стараясь вспомнить меня.
От полного замешательства его спасло появление Сэмюэля.
- Вот ты где, - сказал он, вежливо извинившись перед кем-то, пытавшимся протиснуться в противоположном направлении. - Прости, Мерси, что так долго, но пришлось тут кое с кем поговорить. - Он поставил на стол, рядом с пиццей Тима маленький красный пластиковый флажок с черным числом 34. - Мистер Миланович, - сказал он, садясь рядом со мной. - Рад снова вас видеть.
Конечно, Сэмюэль помнит, как зовут Тима: он такое не забывает. Тиму польстило, что его узнали; это было написано у него на лице.
- А это Остин Саммерс, - сказала я очень громко - без всякой необходимости, потому что у Сэмюэля слух не хуже моего. - Остин, познакомьтесь с народным исполнителем и врачом доктором Сэмюэлем Корником.
Я вчера слышала, как его так представляли, и видела, что ему это очень не понравилось. Теперь я могла это использовать.
Сэмюэль раздраженно посмотрел на меня и с улыбкой повернулся к тем, с кем мы делили столик.
Я продолжала невинно улыбаться, скрывая торжество из-за того, что сумела ему досадить, а Сэмюэль и Тим углубились в обсуждение общих тем в английских и валлийских народных песнях; Сэмюэль был очарователен, Тим педантичен. Чем дольше они беседовали, тем меньше говорил Тим.
Я заметила, что Остин наблюдает за своим другом и Сэмюэлем с тем же приятным выражением на лице, что и у меня, и подумала: что скрывается под этим выражением?
Рослый мужчина влез на стул и громко свистнул; такой свист заставил бы замолчать и гораздо большую толпу. Когда все затихли, он приветствовал нас и сказал несколько слов благодарности людям, ответственным за проведение "Перекати-поля".
- Ну ладно, - продолжал он. - Вы все слушали "Мошенников"… - Человек наклонился, поднял бодран, полил его водой из бутылочки, а потом с небрежным видом, всегда привлекающим внимание, побрызгал водой собравшихся. - "Мошенники" поют у нас с самого первого "Перекати-поля" - и я знаю о них кое-что такое, чего вы не знаете.
- Что? - закричал кто-то из толпы.
- У их главной певицы Сандры Хеннесси сегодня день рождения. И не просто день рождения.
- Ну я тебе покажу, - послышался женский голос. - Берегись, Джон Мартин!
- Сегодня Сандре исполняется сорок лет. Думаю, она заслужила песню в такой день, как вы считаете?
Толпа разразилась аплодисментами, которые быстро сменились выжидательной тишиной.
- С днем рожденья! С днем рожденья!
Он пропел это на мотив первых нот "Дубинушки" - пропел великолепным глубоким басом, который не нуждался в микрофоне, чтобы разнестись над толпой, а потом ударил в барабан небольшим симметричным молотом. БАМ.
Это твой день рождения.
БАМ.
Мрак, тоска, отчаянье,
Жизни окончание,
С днем рождения!
БАМ.
С днем рожденья!
И вся толпа, включая Сэмюэля, с энтузиазмом подхватила мрачный траурный мотив.
В помещение набилось больше ста человек, большинство - профессиональные музыканты. Весь ресторан вибрировал, как камертон: глупая песня превратилась в торжественный хорал.
Начавшись, музыка не смолкала; к барабану присоединились гитары, банджо, скрипки и пара ирландских свистков. Как только кончалась одна песня, кто-нибудь вставал и запевал другую, а толпа хором подхватывала.
У Остина оказался приятный тенор. Тим не попал бы в такт, даже если бы от этого зависела его жизнь, но вокруг было столько поющих, что это не имело никакого значения. Я пела, пока не приняли нашу пиццу, потом стала есть, а все продолжали петь.
Наконец я отправилась снова наполнить стакан содовой, а когда вернулась, Сэмюэль у кого-то занял гитару и первым затянул в дальнем конце помещения разудалую соленую песню пьяниц.
За столом оставался только Тим.
- Нас все бросили, - сказал он. - Вашего доктора Корника попросили поиграть, а Остин пошел к машине за гитарой.
- Я кивнула.
- Стоит ему запеть… - я неопределенно показала в сторону Сэмюэля, - это надолго.
- Вы встречаетесь? - спросил он, повертел в пальцах расписную чашку и поставил ее на стол.
Я повернулась и посмотрела на Сэмюэля, который теперь пел один. Его пальцы летали по грифу гитары, на лице была широкая улыбка.
- Да, - солгала я. Хотя это никогда не будет правдой. Но проще сказать "да", чем объяснять нашу ситуацию.
- Он очень хороший музыкант, - сказал Тим. И, понизив голос так, чтобы я не могла услышать, добавил: - Некоторым достается все.
Я повернулась к нему и спросила:
- О чем это?
- Остин тоже очень хороший гитарист, - торопливо заговорил он. - Он пытался меня научить, но у меня обе руки левые.
Он улыбнулся, как будто это совершенно неважно, но складки у глаз говорили о горечи и зависти.
Интересно, подумала я. Нельзя ли это использовать, чтобы вытянуть из него информацию?
- Я понимаю, что вы чувствуете, - призналась я, прихлебывая шипучку. - Я в общем-то выросла с Сэмюэлем. - Конечно, он во много раз меня старше. - Я могу сыграть на пианино, если меня заставят. Могу даже спеть в такт. Но сколько бы я ни упражнялась… - на самом деле нисколько, - …у меня никогда не получалось так хорошо, как у Сэмюэля. А ведь у него не было никакой практики. - Я позволила прозвучать в голосе нотке зависти - точно такой, как у него. - Ему все достается легко.
Зи запретил мне помогать ему.
Дядюшка Майк велел не соваться в это дело.
Но я никогда не слушалась приказов - спросите кого угодно.
Тим посмотрел на меня, и я поняла, что он впервые увидел во мне личность.
Я спросила, где он научился валлийскому, и он оживленно принялся рассказывать.
Как все, у кого мало друзей, он не владел искусством общения, но был умен и при этом одержим и забавен. Огромные познания и очарование Сэмюэля заставили Тима замкнуться. Но благодаря Некоторому подбадриванию и, пожалуй, двум стаканам пива Тим расслабился и бросил попытки произвести на меня впечатление. Но прежде чем я это поняла, я обнаружила, что совсем забыла о своих тайных намерениях и увлеклась спором о сказаниях о короле Артуре.
- Все эти истории исходят от двора Элеоноры Аквитанской, - убежденно говорил Тим. - Они должны были научить людей цивилизованному поведению.
Кто-то в другом углу громко, но фальшиво пропел: "Король Луи был французским королем до ре-во-лю-ции!"
- Конечно, - сказала я. - Например, как обмануть мужа с его лучшим другом. Или что единственный способ найти любовь - адюльтер. Ах, эта добродетель цивилизованных.