Я положил ручку на стол и пошел на кухню. Там я увидел картонную коробку, аккуратно поставленную на середину небольшого кухонного стола. Внутри коробки, завернутые в пластиковый пакет, лежали венгерские форинты. С минуту я сидел, уставившись на эти деньги и барабаня пальцами по столу. Это была огромная сумма, в переводе на фунты примерно сто тысяч, почему-то оставленные здесь… вот так, на кухонном столе.
Похоже, квартира была моим жилищем, но я не мог вспомнить этого. Я не мог вспомнить себя. Я встал и подошел к тому месту, где очнулся. Рядом на полу лежала полка, один угол ее был испачкан кровью. А около стены стоял стул, над которым высился ряд уже навешенных полок. Значит, я пытался установить полки. Да, должно было происходить именно это. И самая верхняя полка каким-то образом выскользнула у меня из рук и, падая, стукнула меня по голове. Я упал со стула, ударился об пол и потерял сознание. Да! Да, да, да! А затем у меня случилась временная потеря памяти - амнезия. Все было очень просто. Совершенно дурацкий, идиотский случай.
"Габриель Антеус", - снова произнес я. Это определенно звучало на английский лад.
Я подумал, что мне следует куда-нибудь позвонить. В полицию, в британское посольство или в больницу… И хотел уже сделать это. Хотел найти кого-нибудь, кто помог бы мне. Но на моем кухонном столе лежала куча форинтов стоимостью сто тысяч английских фунтов. Поверят ли мне, что я не помню, где их украл? А ведь это представлялось самым правдоподобным объяснением их появления даже мне самому. Но идти в тюрьму мне не хотелось.
Я нашел эту тетрадь в тумбочке около кровати. Все страницы ее были чистыми, но на обложке я обнаружил написанным свое имя. Я не знаю, почему я начал записывать вот так, все подряд. Наверное, потому, что боюсь снова все забыть. И потом, я не знаю, кому еще можно все это доверить.
12 августа
Прошло четыре дня, однако моя память ничуть не восстановилась, хотя я на это очень надеялся. Но гораздо хуже то, что я не смог найти никого, кто мог бы сказать мне, кто я такой. На моем пальце нет обручального кольца, а в квартире нет ни одной чьей-нибудь фотографии. Нет записной книжки с адресами или с телефонами, нет писем от кого бы то ни было. Когда я включил компьютер, там оказался только спам, присланный по электронной почте. Не было никаких сообщений и на телефонном автоответчике. Мой мобильник был, видимо, совершенно новым - в его памяти не хранилось ни одного номера. Где же все? Где мои родные, мои друзья? Где, наконец, просто знакомые? Куда все подевались? Ведь не могут же все они уехать в отпуск, правда? Эти мысли привели меня в состояние, близкое к панике. А что, если происходила некая торжественная встреча всех членов многочисленной семьи или некое празднование в какой-нибудь далекой стране, а я вызвался остаться здесь, чтобы поливать цветы и кормить рыбок? И теперь, может быть, из-за меня десятки рыбок медленно умирают от голода! Что же скажут мои родственники, когда вернутся домой и увидят своих питомцев, плавающих мертвыми в аквариумах, потому что я не позаботился о них, как обещал?
Эти рассуждения вызвали у меня смятение, однако именно оно позволило мне пересилить боязнь выйти из квартиры, да и то не сразу. Несколько попыток оказались неудачными, но в конце концов я заставил себя открыть дверь. Выяснилось, что я живу почти в центральной, хотя и несколько обветшавшей части города, и после усердных поисков я отыскал зоомагазин и купил там столько корма для рыбок, сколько смог унести. И теперь у меня в кармане всегда лежит коробочка с рыбьим кормом, так что как только я вспомню, где живут мои родственники, то в ту же секунду смогу пойти к ним, чтобы покормить рыбок. Ведь я не могу сделать ничего большего, верно? Я уверен, мои родные поймут меня, когда вернутся.
Возвратившись обратно в квартиру, я понял, что, поглощенный мыслями о корме для рыбок, я забыл купить съестных припасов для себя. До сих пор я ел то, что нашел в холодильнике и в буфете, но эта провизия была уже на исходе. Поэтому я заставил себя выйти на улицу снова.
Бродя по улицам Будапешта, я понял, что город мне знаком: поблекшее изящество многочисленных старинных зданий с выветрившимися скульптурами на крышах, с обваливающимися балконами, с величественными ветхими колоннами, протянувшимися от фундаментов до крыш. Должно быть, я жил здесь довольно продолжительное время, поскольку могу свободно говорить по-венгерски.
Вчера мне пришло в голову, что, даже если я поселился в этом доме сравнительно недавно, соседи все равно должны знать, кто я такой. И снова мне пришлось набраться решимости, чтобы выйти из квартиры, ибо только там я чувствовал себя в безопасности. Но в конце концов я переступил порог и постучал в дверь, находящуюся напротив моей, заранее радуясь тому, что сейчас найдется кто-нибудь из тех, кто помнит меня.
Прошло с полминуты, и дверь открыла беременная девушка-подросток. У нее была прелестная кожа кофейного цвета, а в ухе - несколько изящных золотых колец. Одно из ее предплечий украшала татуировка в виде черных кельтских символов, а одну ноздрю пронзал серебряный штифтик. В ее черных прямых волосах хаотично располагались розовые и зеленовато-голубые пряди.
Я ожидал, что она узнает меня, - и чувствовал, как улыбаюсь в предвкушении этого момента, - но спустя несколько секунд, в течение которых я стоял молча, она с заметным с акцентом спросила по-венгерски: "Да? Чем я могу вам помочь?"
Чем я могу вам помочь? Чем я могу вам помочь? Ошеломленный, я уставился на нее, а моя застывшая улыбка стала, наверное, похожа на гримасу. Мне просто не приходило в голову, что она не узнает меня.
- Э-э-э… я живу здесь, - произнес я растерянно, указывая на дверь моей квартиры.
- О, вы новый жилец, - сказала она. - Вы въехали на прошлой неделе, да?
- Э-э-э…
- Я Кейси Марч, - представилась она, протягивая мне руку.
- Меня зовут Габриель, - начал я, взяв ее руку, но потом запнулся. Габриель… Как моя фамилия? Как она звучит? Я пытался вспомнить написание слова в той тетрадке. Это была фамилия, звучавшая скорее все-таки по-французски. - Габриель, э-э-э…
- С вами все в порядке? - спросила Кейси, и ее взгляд скользнул к кровоподтеку у меня на виске, все еще имевшему отвратительный вид.
- Да-да, - быстро ответил я, отпуская ее руку и глядя через плечо на манящую безопасностью дверь моей квартиры. - Да, со мной все нормально. Я вдруг… Я вдруг вспомнил, что должен… что мне надо идти и сделать… кое-что. Прямо сейчас. Извините.
Я выпустил ее руку и устремился назад, в безопасную зону своей квартиры, сознавая, что она продолжает пристально смотреть на меня. Такого я совершенно не ожидал. Она должна была знать меня! Живя в соседней квартире, она должна была быть моей знакомой. Как она посмела оказаться… посторонней? Какова цель всего этого? Какова цель? Я живу здесь всего лишь неделю! Конечно, именно поэтому я, наверное, и навешивал полки. Люди занимаются подобными делами именно тогда, когда они только что въехали, верно?
17 августа
Похоже, я сплю не очень много. Независимо от того, как поздно ложусь, я просыпаюсь ровно в шесть. И как бы мало я ни спал, никогда не чувствую себя уставшим. Но и больших излишков энергии в себе не ощущаю. Я просто функционирую. То же самое и с едой. Я не ощущаю голода. Все это немного тревожит меня. Ведь это ненормально, не так ли? Чтобы проверить себя, я решил не есть до тех пор, пока не проголодаюсь. Оказалось, что со мной все благополучно: после того как я четыре дня ничего не ел, а только пил воду, у меня стала кружиться голова и я все время испытывал недомогание. Теперь я знаю, что мне еда необходима, как и любому другому человеку. Это меня утешило. Я - нормальный. Несмотря ни на что, я нормальный.
19 августа
Я вынужден признать, что если просто стану ждать, когда возвратятся мои родственники, то ни к чему хорошему это не приведет. В конце концов, кто знает, как долго это может затянуться? Я должен выяснить все о себе немедленно. Мне не хочется думать, что во всем происходящем заключено что-то дурное, но… вчера произошел вот такой неприятный случай.
Я пошел в парк, он неподалеку от дома, где я живу. День был солнечным и ясным, горожане целыми семьями устраивали пикники, прогуливались, играли в разные игры.
К скамейке, на которой я сидел, вприпрыжку примчался толстый мальчишка лет шести-семи. Его замызганную футболку покрывали липкие пятна от конфет и мороженого, а маленькие глазки светились каким-то отвратительным, злобным ликованием. Когда он вдруг метнулся в траву, я не сразу понял зачем. Но когда он выпрямился и сел с торжествующим выражением лица, я увидел зажатую у него в пухлых пальцах крупную прелестную бабочку. А потом этот толстяк оторвал у нее оба крыла и несколько лапок.
Сдавленный крик, полный ужаса, сорвался с моих губ и поразил меня не меньше, чем живодера, бросившего умирающую бабочку дергаться и извиваться на траве в агонии. Я не знаю, почему это зрелище вызвало у меня такое отвращение. Ведь в конце концов, это была всего лишь бабочка. Но я мгновенно со всей силы наступил на нее, а потом бросился к ее мучителю и, прежде чем осознал свои действия, сильно ударил его по лицу тыльной стороной ладони - раз и другой…
"Вот что заставило меня поступить так!" - в бешенстве прошипел я, жестом указывая на останки бабочки в траве.