Канатопов теперь подошел совсем близко, глаза сощурил - рука взметнулась, и - прошлась по лицу этому тонкому, красивому, - рука-то у него тяжелая…
А мальчишка продолжал шептать, только - громче, точно не обращал внимания ни на кровь, струящуюся из разбитых губ, ни на боль:
Заступнице усердная, надеждо ненадежных, -
Радуйся, Невесто Неневестная!
В бедах и скорбех помощь нам, покров и утешение. -
Радуйся, Невесто Неневестная!
И - тихо так, нараспев, и мелодия странная, тягучая, печальная… Канатопов понял - никогда ему этого не забыть будет, всю жизнь.
Когда коллекционер протянул снова руку за иконой, мальчишка вдруг встрепенулся, и, словно что-то для себя решив, побежал от них, неловко, по сугробам, прижимая эту икону к себе - Канатопов выстрелил, сам испугался этой отчаянной безнадежности попытки спасти что-то важное…
- Зачем? - крикнул коллекционер.
А Канатопов пожал плечами - он смотрел, как мальчик падает, но икону к своей груди прижимает, даже в смерти - надеясь спасти…
И - точно свечи зажгли, хотя - негде было и зажечь эти свечи, однако ж в морозном воздухе теперь пахло не пролитой кровью - свечами… И старик этот смотрел почему-то на них с коллекционером с жалостью и пел тихонечко:
Рождество Твое, Христе, Боже наш,
Воссия мирови свет разума,
В нем бо звездам служащий
Звездою учахуся.
Тебе кланятися, Солнцу правды,
И Тебе ведети с высоты востока,
Господи, слава Тебе.
Так и пел, пока - не оборвалась его песня навсегда…
И - когда они уезжали уже, пошел снег - крупными хлопьями, никак не мог Канатопов избавиться от запаха зажженных свечей. И подумал - что ему от этого запаха не избавиться теперь до самой смерти своей, да и после смерти - не избавиться…
Глава 1
СЕРЫЕ ОТТЕНКИ НЕБЕСНОГО
Помоги мне поднять хотя бы голову над этой полной червей ямой, вдохнуть ладана благоуханного и ожить. Помоги мне подняться хотя бы на высоту пальмы, чтобы мог я посмеяться над змеями, что преследуют меня и ищут ужалить в пяту.
Святитель Николай Сербский
Где б нашей встречи ни было начало, Ее конец - не здесь.
Черубина де Габриак
Ночью наконец выпал снег.
Не важно, что он таял под ногами, и идти по улице, самой старой в городе, где старинные дома с рыцарями и львами уродовали яркие, аляповатые витрины бутиков, было скользко и мокро, и сапоги, которые Лика надела сегодня "по случаю новой работы", на глазах приходили в негодность - они были замшевые и из светло-коричневых уже стали темными, почти черными от снега, влаги и луж.
Настроение у Лики было радостно-испуганным. Она была почти счастлива, что наконец устроилась туда, куда мечтала. Вернее, ее устроили. Подруга матери.
Она так боялась, что - не понравится там. Даже надела сегодня юбку. Чтобы казаться строгой и приличной. Даже мама рассмеялась: "Лика, ну ты же не в церковь…"
И вместо своих привычных двух кос Лика заплела сегодня одну.
Сейчас изо всех сил сдерживала улыбку, потому что ей казалось, что эта ее улыбка мешает "серьезному образу". Так и шла по улице, старательно удерживая на лице вновь обретенное выражение - словно опасалась, что, если на минутку позволит себе расслабиться и улыбнется - не получится вернуть эту "серьезность", как ни старайся…
Земля, слегка припорошенная снегом, выглядела жалкой, несчастной, сиротской. "Лучше бы его вообще не было," - тоскливо подумала Лика, даже на минуту ушло предвкушение грядущего Великого События, уступив на время место унынию - больше всего Лика не любила поздний ноябрь, грязный и серый, а этот-то самый поздний ноябрь растянулся на целую зиму, и - никакого от него не было спасения. Каждое утро она просыпалась и осторожно смотрела на небо, тщетно надеясь увидеть солнце. Или - снег. Ах, как же ей хотелось - и неба синего, морозного, ясного, и хрустящего снега, и деревьев, щедро украшенных снегом, и морозных узоров на оконном стекле.
Ничего этого не было - и по телевидению уже начали озабоченно говорить о катастрофе, о потеплении, еще о чем-то, а одна мамина подруга сказала, что это все от неправильного общения с космосом. При этом она смотрела строго и печально.
Лика с космосом говорить не умела, да и вообще не очень доверяла новомодным тенденциям в духовных поисках. Она чуть не ступила в огромную лужу перед тротуаром и невольно загрустила, потому что этот раз мог стать роковым для несчастного сапога.
До музея оставалось немного, всего один квартал, и Лика присела на лавочку, потому что волнение стало сильнее, дыхание участилось, в глазах вдруг появились слезы, душу заполнил отвратительный страх - что ее, Лику, не возьмут на эту вожделенную работу.
А ей хотелось этого больше всего на свете. Чтобы ее взяли в реставрационную мастерскую и она получила наконец возможность заниматься тем, к чему у нее лежала душа. Мамина подруга, благодаря которой все пока складывалось удачно, уверяла, что Ликины работы очень понравились, у нее было даже обнаружено дарование, но - если верить второй подруге, которая беседует с космосом, могло произойти все, что угодно, - вдруг сегодня космос пребывает в дурном расположении духа? Или - именно сегодня ему не нравится Лика и он с гадкой улыбкой порушит все Ликины "воздушные замки"? Ее не возьмут, и…
Она вздохнула.
И придется ей, Лике, расписывать для продажи всякие доски, и - что самое плохое - творить матрешек с ликами Богородицы, потому как жить на что-то надо. Матушка за свое преподавание в художественном училище получает немного, на это только при сильной изобретательности можно месяц протянуть. А Лика - сама не могла понять, что с ней происходит каждый раз, когда она святотатствует - появлялось у нее ощущение того, что она в этот момент больно делает кому-то или - нарушает гармонию, в Свет темноту впускает… А однажды ее попросили отреставрировать икону - старинную, пострадавшую изрядно от неизвестных вандалов. Глаза у Господа на иконе были выцарапаны, да и у окружающих его святых - лики были уничтожены. Хозяйке иконы она досталась в подарок от подружки, которая ее из деревни привезла - там ей икону и отдала старушка, так что - кто это варварское преступление сделал, было неведомо. Лика сначала боялась, ей казалось, что недостойна она, только - икона эта манила ее, она сначала сидела перед ней подолгу, точно говорила с ней тихонечко, ладонью поглаживала раненые места, и - так ей жаль было, точно и в самом деле больно было этой иконе, и эту боль она, Лика, ощущала… Она о своих ощущениях странных никому не говорила - засмеют, скажут, что Лика с доской разговаривает и что доски боли не ощущают. Она просто фантазирует - она всегда была склонна к фантазированию. Ей бы не в художники, в писатели податься. А еще лучше - сценарии писать для длинных сериалов…
Да и вообще - к чему она сейчас это вспоминает? С тех пор пять лет прошло. Лика с той поры еще несколько икон отреставрировала - по просьбе, не за деньги, не хотелось ей почему-то за свое "целительство" деньги брать. А ту икону - самую первую - она забыть не может… И не в том дело, что эта икона ее учила - благодаря ей и тем трудностям, которые Лика испытала тогда, она начала потихонечку обучаться и утраты левкаса восстанавливать, и доску склеивать незаметно, и даже в мастерскую реставрационную на курсы пошла - потому что ведь мало "дара Божия", знания нужны и опыт…
Она докурила сигарету. Еще несколько секунд сидела, прикрыв глаза. "Как странно, я ведь в этом музее все детство провела, а сейчас - боюсь открыть тяжелую дверь, боюсь, как будто - иду в совершенно незнакомое место, к незнакомым людям", - подумала она. В груди и в самом деле поселился и не желал уходить страх, и справиться с ним казалось невозможным…
- Хватит, - сказала себе Лика вполголоса. - Пора. Тебя ведь ждут.
Поднялась с лавки, еще раз посмотрела на желтоватый особняк, спрятавшийся в сплетениях оголенных ветвей, закинула на плечо сумку-торбочку и решительно направилась прямо к массивной, так сейчас устрашающей ее двери, за которой Лику ждала новая жизнь.
Она уже протянула руку, дотронулась до массивной ручки, чтобы открыть вход в "святилище", но дверь открылась сама - резко, так резко, что, если бы Лика не успела отскочить, вместо "святилища" вполне могла бы оказаться в больнице.
Парень, вылетевший из музея, словно и не заметил Лику, даже не извинился. Глаза у него были какие-то странные. "Ошпаренный", - подумала она.
Мимо Лики пролетел, как праща, и - вдруг неожиданно замер, остановился, опустил голову.
Она уже собралась открыть вожделенную эту дверь, но парень остановил ее неожиданным вопросом:
- Который час?
"Вечность", - хотелось ответить и язык показать. Но - обернувшись, она увидела его взгляд. Больной какой-то, точно у него что-то случилось страшное.
- Только не говорите: "Вечность", - попросил он.
И в самом деле - странный парень, отметила про себя Лика. Бледный такой, как будто сейчас в обморок упадет. И мысли отгадывает.
Он странно покачнулся, рука взметнулась, точно парень хотел удержаться с помощью воздуха, Лика невольно подалась к нему. С языка чуть не сорвался вопрос: "Что с вами, вам плохо?"
Но он уже стоял, как будто ничего и не было. Только глаза оставались напряженными, больными.
- Одиннадцать часов вечности, - сказала она. - Утро-с…
- Господи… Как мало времени, - прошептал парень. - Как же у меня мало времени осталось… - И, обернувшись к Лике, пробормотал: - Спасибо. И… простите, что я вас толкнул. Просто я очень спешу.