Потому что то, что случилось там, он объяснить никак не мог. И если Андрей Ильич думает, что Нико из-за милиции, появившейся в выставочном зале, внезапно занервничал, он не прав.
А плохо-то ему, Нико, стало совсем по другому поводу. В конце концов, милиция - это неприятно. Но для его продвижения к вожделенным лучам славы - вовсе не бесполезно, и теперь он может позиционировать себя как жертву произвола и борца за свободу творчества.
Нет. В другом дело… Совсем в другом. Он иногда сам не мог понять, почему в нем поднимается глухое раздражение, когда он видит эти изображения с "истонченной телесностью", по словам Трубецкого - прообразы будущего, храмового человечества? И - может быть, оттого, что ему там места не было, он ненавидел их сильнее, и чем сильнее ненавидел, тем сильнее боялся чего-то, им не понятого и не принятого.
Когда Виктория Валериановна Рассказова подходила к этому дому-особняку, стоявшему в самом конце переулка, ее сердце тревожно билось. Она боялась туда заходить. Некоторое время стояла, созерцая величественное здание с львами на фасаде, ей даже показалось, что это на самом деле - старинный особняк, а не творческая фантазия дизайнера и хозяина дома. Что-то во всей этой псевдоготике было нездоровое… Или это в ней просто заговорила зависть? Человек сумел подняться. Не важно на чем. Не важно как. Но - вот свидетельство его состоятельности. Как скромно и убого смотрятся эти типовые "бунгало" других "успешных" людей!
Она вздохнула. Про Викторию Валериановну сказать, что она не то что бы "успешна", даже - просто "нормально живущая", было нельзя. Денег не было. Никогда. Их не хватало не то что на дома, квартиры, поездки - их не хватало даже на маленькие, такие незаметные, радости. А последнее время от переживаний и материальных затруднений пошатнулось здоровье. И - вот теперь ей были нужны деньги на лечение.
Очень нужны.
Иначе - все закончится. Мир покроется темнотой. Не для нее - для ее сына. Ему нужна помощь. Ее помощь. Кто ему поможет, если ее не будет? Она и так живет в постоянном сознании собственной вины перед ним - за эту самую чертову неуспешность и несостоятельность.
Боль снова появилась, она нарастала волнами, чем дольше Виктория Валериановна смотрела на этого льва с отверстой пастью, тем волны становились сильнее, и ей показалось, что сейчас боль накроет ее окончательно, с головой, унося навсегда из этого мира. Она схватилась за пакет, в котором лежало ее сокровище, - стало легче. Закрыла глаза - чтобы не смотреть на льва, постояла, прислонившись к забору, пока боль не ушла совсем.
"Господи, это может случиться в любой момент… Что он будет делать?"
Мысль эта постоянно преследовала ее последнее время, и она не видела другого выхода, кроме этого.
Она должна вылечиться. Даже если придется все продать - она должна прожить еще несколько лет, пока не будет уверена, что ее мальчик не пропадет, что он в надежных руках.
Поэтому она сейчас подходила к особняку, охваченная трепетом и паникой, - ей казалось, что то, что она сейчас делает, неправильно, совсем неправильно, но…
"Другого выхода нет, папа".
Сколько раз она говорила отцу эти слова? А он был прав, он тысячу раз был прав, с самого начала… "Что ты делаешь, Викуся? Этот Рассказов - неплохой художник, я не спорю, но он не Рембрандт, он никогда не выползет из золотой серединки, и - вряд ли он будет богат и знаменит!"
Она вздохнула. Да. Он не стал богатым и знаменитым. И несмотря на то, что отец всячески помогал ему, поддерживал, пока мог, ничего из него не вышло.
А потом Викуся узнала, что он ей изменяет - постоянно его видели с молоденькими девочками, и она сама сталкивалась с его нимфетками нос к носу в мастерской…
Потом он запил, как-то это случилось скоропостижно - самым удивительным было, что до того он и не пил никогда, а тут - сгорел в одночасье, и в самом деле - сгорел… Они остались вдвоем с Димой. Ни отца, ни мужа. Ни денег, ни путной работы. И музей атеизма, в котором она работала, закрыли - здание передали церкви, зачем?
Викуся все православное отвергала - скорее вследствие с детства внушенной привычки относиться к сему явлению с насмешливостью и нелюбовью, чем по собственному движению души, если бы ей пришло в голову уверовать в Бога, она охотнее стала бы католичкой или протестанткой.
Отец ее был в свое время известным человеком в городе - продвинувшись с невероятной быстротой из сельской глубинки прямо в руководители отдела пропаганды, он довольно быстро начал двигаться дальше, вверх, и Викуся, пока он был жив, не страдала - напротив, была устроена им в означенный музей, потом у Викуси обнаружился поэтический дар, и - все сим даром начали восхищаться, ее много печатали, давали премии, и как раз шла речь о том, чтобы ей переехать в столицу, как тут повстречался художник Рассказов, и Викуся влюбилась неистово, как поэтической натуре и положено, а потом вдруг забеременела, и в конце концов Рассказов был вынужден на ней жениться, поскольку спорить с Викусиным отцом в здравом уме никто бы не решился, да и к чему? Викуся была девушкой симпатичной, а отец ее, хоть внешней красотой не отличался, был человеком во всех отношениях полезным.
Теперь все пошло прахом.
Если бы Виктория Валериановна могла вернуть снова прежнюю Викусю, она бы и сама была против того скоропалительного брака и собственных увлечений богемными тусовками. Нет, нет, нет…
Странно было относиться теперь к себе самой как к собственной непослушной дочери.
Еще более странно, чем совет отнести эту старую реликвию к владельцу арт-галереи, прославившейся своими эпатажными выставками антирелигиозного содержания. Странно было видеть этот старинный особняк в готическом стиле, владельцем которого являлся такой безудержный поклонник модерна и авангарда…
Странный человек, подумала она. "Ну что странного, - вспомнила она слова своей знакомой, направившей ее к нему. - Он же не на этой мазне деньги делает. У него связи с известными антикварами за границей. Знаешь, сколько сейчас стоят наши раритеты?"
Она ей поверила - да и как было не верить человеку, всю жизнь проработавшему с этими самыми "раритетами" в музее? В самом деле - все оказалось так, он в самом деле заинтересовался ее предложением, и вот теперь - она входила в дом этого типа, ожидая увидеть перед глазами этакого лысоватого щекастого нувориша с радостно-бессмысленными глазами.
Когда она оказалась внутри - она даже зажмурилась от великолепия.
Именно это англичане называют shabby chic, "потертым шиком". Зеркало, буфет, этажерки, комоды и фамильные фотопортреты разместились в маленьком "антикварном" холле, соединяющем гостиную и кухню. Виктория Валериановна всегда мечтала жить в таком доме, и теперь она испытывала смятение, легкую зависть и обиду - что все это принадлежит не ей, что ее шансы на подобную жизнь были так глупо уничтожены ею самой, и - она сейчас так отчетливо ощутила себя выброшенной на обочину жизни, что ей захотелось закричать, плакать, убежать отсюда - но так сделала бы Викуся. Виктория Валериановна же сохранила лицо, спокойное, слегка надменное, и только там, на самом донышке души, плакала ее Викуся, уставшая от несовершенства мира и тяжелых жизненных обстоятельств.
Самого хозяина она нашла в гостиной. Гостиная с камином располагалась прямо на первом этаже и, судя по всему, занимала одну из самых больших комнат дома. Помимо естественного света, идущего из окон, здесь было множество светильников, новых и старинных, на стенах висели старые пейзажи в массивных рамах - как странно, отметила она про себя, что он не использует в качестве украшений интерьера картины своих друзей…
Сам хозяин разговаривал с тщедушным, небольшого роста, неприятным человеком, который посмотрел на нее коротким и злым взглядом - ей почему-то показалось, что человек похож на Адольфа Гитлера, отпустившего длинные волосы и бородку. Хозяин сидел к ней спиной, она видела небольшую плешь на его затылке, слегка прикрытую редкими волосами, видела его руку на подлокотнике кресла с массивным старинным перстнем на пухлом пальце, и ей почему-то казалось, что она его знает. И знает очень хорошо. Он откуда-то из тех Викусиных времен, почти забытых теперь, под натиском проклятого времени.
Хозяин обернулся к ней - и она выдохнула с облегчением. Нет, не он… Слава богу, это не тень из прошлого.
Это не тень. Не - тень…
Эта тетка с утомленным лицом появилась не вовремя - Нико почувствовал себя лишним.
Андрей сказал ей:
- Подождите минуточку. Я сейчас.
Она кивнула, он видел, что она волнуется, - ему даже стало ее жаль. Уж больно она была бесцветная, смазанная, невыразительная.
Присела на краешек стула, как будто боялась испортить "антиквариат".
Садашвили едва заметно улыбнулся и понял - продолжать бессмысленно.
- Давай отложим наш разговор до завтра, - предложил Андрей. - Я должен что-то решить. Найти средства… Поговорить, в конце концов, со знающими людьми. Конечно, тебе лучше сейчас уехать на некоторое время. Отдохнуть.
Он кивал, соглашаясь - от сердца немного отлегло, кажется, все будет в порядке. Ему дадут денег. Он уедет отсюда. В любимую Прагу. Там - ему будет хорошо.
И эта история забудется. Конечно, вышел конфуз - но он ведь не знал, что эта "образина" украдена из маленькой сельской церкви, которую кто-то подпалил, он просто купил ее у забулдыги, так что - все уладится, Андрей прав…