Они въехали в узкую горловину между двумя горами и помчались вперед. Теперь шум бега двух лошадей разносился далеко по округе, но рыцарь ехал, не таясь. Он сидел гордо, едва покачиваясь в высоком седле, и забрало его было поднято.
Пространство между горами было весьма небольшим, и рыцарь подумал, что, если бы кто-нибудь хотел остановить незваных гостей, то лучшего места для засады не найти. Поэтому он торопил Букефаля, постоянно бодря его шпорами, с тем, чтобы побыстрее миновать опасное место.
Каждый миг он ждал услышать грозный свист стрелы, но, по счастью, этого не случилось. Де Ферран еще не ведал, что впереди его ждет западня куда более грозная; капкан, куда как более прочный.
Легкий запах дыма превратился в густую тревожную гарь. Из-за той горы, что была по правую руку, показался отвесно поднимающийся к небу белый столб, перевитый, как толстая упругая коса.
Кавалер осадил жеребца и, заставляя его крутиться на месте, крикнул Калю:
– Не стоит уповать на милость Судьбы! Положи стрелу на тетиву и держись подальше от меня, дабы наши тела не уподоблялись единой мишени!
Истрепанный султан на его шлеме дрогнул. Рыцарь достал из ножен меч и плашмя ударил лезвием по крупу жеребца. Боевой друг Букефаль ответил коротким звучным ржанием – он понимал, чем отличаются шпоры от меча. Шпоры были жадны до его крови, а закаленная сталь насыщалась только людской.
– Хей, хей, хей! – заорал рыцарь – так, что верный конь прижал круглые уши к лобастому черепу и помчался вперед. Теперь де Ферран знал, что Калю верхом на Красотке за ним не угнаться.
"Это и хорошо, – подумал он. – Дряхлый пес не лукавит, когда говорит, что умрет за меня… Но все же – нужно поберечь его; людям простого звания не полагается носить доспехов".
Букефаль вынес наездника на широкий луг. Невдалеке, саженях в двухста, был разбит большой расписной шатер. Перед шатром горел огромный костер, и какие-то люди в черных длинных одеждах подкидывали в него зеленые ветки чахлого кустарника, который во множестве рос у подножия горы; оттого дым и был белым. Вкруг костра стояли фигуры в белых одеяниях.
Широкий, размашистый аллюр Букефаля не давал рыцарю хорошенько присмотреться; он привстал на стременах и сощурил веки, напрягая зрение. Ему показалось, что фигуры в черном разительно отличаются от фигур в белом. Он постарался еще больше смягчить толчки и удары жеребца и вдруг понял, что разница между фигурами заключена не только в цвете одеяний, но и еще кое в чем.
Во-первых, белых было никак не меньше десятка, а людей в черном – всего двое. А, во-вторых, те двое были мужчинами, а прочие – женщинами.
Рыцарь всего один раз дернул поводья, и Букефаль послушно перешел на шаг. За спиной отчетливо слышался стук копыт Красотки и причитания Каля.
Люди в черном на мгновение замерли, но потом, словно повинуясь неслышному приказанию, отвернулись от рыцаря. Один из них грубо подхватил ближнюю к нему девушку под локоть и потащил в шатер. Девушка пыталась отбиваться, но как-то нерешительно. Она будто чувствовала над собой власть человека в черном.
Рыцарь положил меч на плечо и поехал вперед – прямо к шатру. Здесь, на широком лугу, он мог не опасаться неожиданной засады.
Гильом Каль подскакал к де Феррану почти вплотную и рыцарь, не оборачиваясь, приказал ему немного отстать и сместиться чуть вправо – он знал, что левый глаз Каля видит хуже, и поэтому, решил он, "пусть старик хорошенько прицелится. Тетива на арбалете такая тугая, что стрела может и пробить мой доспех, если Гильом промахнется".
Теперь рыцарь и его преданный спутник ехали, не торопясь, к шатру, и де Ферран мог хорошо разглядеть происходящее.
Его удивило поведение девушек – всего их было одиннадцать, если не считать ту, что увели в шатер. Они выглядели какими-то неживыми, как тряпичные куклы. Не отрываясь, смотрели они на пламя дымного костра и тихонько покачивались из стороны в сторону, будто повинуясь ведомой лишь им мелодии.
До шатра оставалось не более пятидесяти шагов, когда раздался страшный крик, исходивший из-под расписного полога. Человек в черном, стоявший у входа в шатер, как на часах, встрепенулся и направился к костру. Только сейчас рыцарь заметил небольшую чашу; человек что-то зачерпнул из нее и бросил в огонь. Яркая вспышка заставила кавалера зажмуриться; за спиной он услышал вскрик старого слуги. Когда де Ферран открыл глаза, то увидел, что дым окрасился зловещим черным цветом. Еще через мгновение из шатра показался тот, первый черный человек.
Если и раньше в его движениях не было никакой почтительности, то теперь он казался просто грозным. Он волочил за собой девушку, запустив руку в ее густые волосы. Несчастная кричала и отбивалась, но ее мучитель был неумолим.
Он бросил девушку наземь – легко и небрежно, как старый тюфяк, набитый соломой – и достал из складок своего балахона длинный нож с кривым лезвием. Остальные одиннадцать, как по команде, ничуть не смущаясь присутствием сразу двух чужеземцев (девушки казались чем-то одурманенными; они будто не замечали рыцаря и Каля), задрали подолы и крепко зажали их между ног. Затем они повалились на колени и, сжимая в руках белую материю, выставили куски легкой ткани перед собой.
Де Ферран не видел лиц этих девушек – все они сливались для него в круглые бледные пятна – но он сумел хорошо различить капли крови, отпечатавшиеся на ткани. Девушки показывали эти алые капли так истово, словно в этом заключалось их единственное спасение.
Человек в черном кивнул, словно хотел успокоить их, и шагнул вперед. Он нагнулся над лежавшей красавицей – длинные мощные ноги Букефаля незаметно сократили расстояние, поглотили его скорее, нежели голодный бродяжка пережевывает брошенный ему кусок хлеба, и де Ферран увидел, что она действительно красавица – и занес над головой кривой клинок.
Больше всего рыцаря поразило это безразличное отношение к собственной персоне. Эти два человека в черном и одиннадцать девушек не проявляли к нему и его спутнику никакого интереса, словно благородный кавалер и его учитель были не более, чем видениями, соткавшимися из раскаленного воздуха.
– Эй ты, пугало! – вскричал де Ферран. – Уж не собираешься ли ты сделать то, о чем я подумал?
Человек с кривым ножом в руках даже не оглянулся. Он намотал густые распущенные волосы лежавшей на земле девушки на кулак, приподнял ее голову и поднес к тонкой белой шее свой чудовищный клинок.
– Отвечай, смерд, когда с тобой разговаривает человек благородного звания!
Но все было напрасно. Человек в черном стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, и что-то бормотал себе под нос. С такого расстояния рыцарь не мог разобрать его слов; да и слова эти, скорее всего, принадлежали неизвестному путникам наречию.
Глаза у мужчины закатились, из уголков узкого, как зажившая рана, рта, показались дорожки вязкой и обильной слюны. Он словно находился в каком-то мистическом трансе, равно как и все прочие свидетели готовящегося хладнокровного убийства.
Рыцарь подумал, что стал нечаянным зрителем какого-то древнего и ужасного обряда. До сих пор, за долгие годы их скитаний, ему ни разу не приходилось видеть ничего подобного. И поведение человека в черном (жреца, как окрестил его про себя де Ферран) не оставляло никаких сомнений – он собирался убить несчастную; разрезать ей горло – от уха до уха.
Рыцарь исторг из груди боевой клич, надеясь, что это заставит жреца остановиться и взглянуть на него. Но с тем же успехом он мог бы кричать и под водой. Никто из собравшихся у костра даже не взглянул в его сторону.
Страшный кривой клинок на мгновение застыл. Рыцарь увидел, как острое лезвие вдавилось в белоснежную (настолько белую, что он не мог понять, где заканчивается одеяние и начинается трепетная девичья плоть) кожу.
Слюна, стекавшая изо рта жреца, как длинный серебристый шнурок, коснулась лица обреченной девушки, и в этот момент она закричала – тонко и жалобно, как попавший в силки заяц.
Этого рыцарь вынести не мог. Следуя обету, данному им пред ликом Пресвятой Девы, он должен был защищать всех униженных и обездоленных, не требуя за это никакой награды. Он погрузил острые шпоры в бока Букефаля и простер руку с зажатым в ней мечом пред собой. Всего лишь несколько секунд, несколько ударов сердца, несколько скачков Букефаля, полетевшего по воздуху, как птица, – и он оказался бы рядом с шатром и затем, легко повернув разящий клинок в стальном шарнире окрепшего за долгие годы бранных утех запястья, одним неуловимым движением отсек бы руку жреца по самый локоть, но… Он не успевал. У него не было этих секунд. Он не мог остановить безумца, который не видел вокруг себя ничего, кроме своего черного дела.
– ГИЛЬОМ!!! – заорал рыцарь, пригибаясь к луке седла.
Он знал, что слуга поймет его и без слов; за эти годы они научились понимать друг друга по отдельным жестам, изгибу спины, едва заметному движению бровей и шевелению губ.
За спиной заржала Красотка: это Каль, намотав на левую руку поводья, остановил ее бег и превратил в послушный воле всадника камень. Теперь важно было только одно: успеет ли Каль хорошенько прицелиться? И еще – достаточно ли упругой и свежей окажется тетива? Не выбросит ли она легкую и прочную, с каленым наконечником, стрелу немного вбок?