– Еще мне сдается, сир, что Он этого не спросит. Потому что за грехи моей молодости попаду я прямиком в ад, где черти будут до скончания мира поджаривать меня на огромной сковородке. Но ведь, сир… Торопиться в гости к нечистому – еще глупее, не правда ли? Вот по всему и выходит, что нужно цепляться за Жизнь до последнего вздоха, даже если зубы твои забыли вкус мяса, вялый уд – влажный плен лядвия, отороченного золотыми порочными кудрями, глаза – великую бесконечность звездного неба, уши – сладчайшую музыку кифар, а ноздри…
Рыцарь шумно втянул в себя воздух.
– Кстати, ты не чувствуешь запах дыма?
– Дыма, мой Господин?
– Ну да. Как будто ветер доносит дым далекого костра?
– Нет, сир, я не чувствую даже сладкий аромат зайца, коим мы собирались подкрепиться, прежде чем снова пуститься в далекую и неведомую дорогу…
– Доешь на ходу. Я не голоден, – отрезал рыцарь и пошел к стреноженным лошадям, пасшимся в некотором отдалении.
– Не голоден… – проговорил Каль. – О нет, сир. Вы голодны, но тот голод, что снедает Вас, утолить невозможно – кроме как своей собственной кровью. О Всемогущий! Давно я пью эту чашу, а дна все не видно. И пусть она горька, но сделай так, чтобы она никогда не иссыхала! Аминь.
Он отрезал заднюю часть испеченного на углях зайца и принялся осторожно жевать расшатанными гнилыми зубами.
– А тебе, ведьма, – это уже относилось к Красотке, – я хорошенько стукну сегодня в крутой бок – чтобы потуже затянуть подпругу. И не думай меня обмануть. Потому что я – твоя Судьба. А ее не обманешь.
Он двинулся следом за хозяином, бормоча на ходу:
– И за что ж меня так седлают? И Кто охаживает мои костлявые бока?
Сборы заняли не более десяти минут. Верный учитель и оруженосец туго затянул сыромятные ремни доспехов своего господина, оседлал Красотку (хитрой бестии достался обещанный тычок в живот, но не стал для нее неожиданностью, поэтому седло, как и в предыдущие дни, продолжало сползать набок) и, дожевывая на ходу заячью ногу, обреченно потрусил вперед.
Узкая дорога, проложенная в лесу, постепенно расширялась – по мере того, как они приближались к долине, зажатой двумя горами. Гильому Калю очень не нравилось, что в таком диком и безлюдном месте им встретилась дорога – явно рукотворного происхождения. С тех пор, как они в последний раз видели человеческое жилье, бледный серп луны успел умереть и заново родиться. Безусловно, эта земля была обитаема, но кому она принадлежала?
Доев заячью ногу и выбросив косточки, он снял с ремня арбалет и на всякий случай держал его наготове. Господин же, напротив, казалось, совсем не чувствовал никакого беспокойства. Он ехал гордо, с поднятым забралом, и, не таясь, во весь голос распевал непристойные тамплиерские песни.
Они быстро пересекли узкий перешеек леса, отделявшего просторный луг от горной долины. Подножия гор, прежде скрытые могучими деревьями, внезапно предстали перед ними во всем своем пугающем великолепии.
– Святый Боже! – хрипло прошептал Гильом Каль, едва последние дубы, словно чуткие часовые, расступились перед ними.
Издалека они видели только верхушки гор, но сейчас их изумленным взорам открылась их нижняя часть.
Обе горы – и правая, и левая – оказались по пояс изрезаны грубой и в то же время – самой искусной, какую только доводилось видеть Калю – резьбой. От середины и до верхушки они были нетронуты и хранили свой первозданный природный вид, но от земли и до середины были будто сложены из причудливых фигурок, изображавших животных и таинственных, неведомых даже книжнику Гильому, существ. Но не только – и даже не столько – это поразило Каля. Гораздо более удивительным было другое. Размеры этих фигурок.
То, что издалека виделось набором изящных статуэток, после получаса пути обратилось нагромождением исполинских глыб, каждая из которых была не меньше, чем дом.
Теперь хозяин и слуга поменялись ролями: Каль, раскрыв рот, глазел на дело рук неизвестных мастеров, а рыцарь, напрягая зрение и слух, с опаской косился по сторонам. Казалось, его совсем не интересовали каменные истуканы.
Громкий и властный оклик де Феррана заставил старого учителя забыть о восхищении, которое он испытывал при виде этих громад, и вернуться к действительности.
– Гильом!
Каль осадил Красотку и подскакал к хозяину.
– Да, Ваша Милость!
– Что ты на все это скажешь, премудрый мой спутник?
– О-о-о! – на лице Каля появилось выражение блаженства. – О-о-о, Ваша Милость! Я скажу, что никогда прежде не видел ничего более прекрасного. Воистину, я благодарен Судьбе за то, что сделала меня слугой такого человека, как Вы. Вы, Ваша Милость, войдете в историю, как первооткрыватель чудесных земель…
– Придержи язык, льстивый раб! Скажи лучше, нет ли у тебя никаких мыслей о том, кому может принадлежать эта чудесная земля? И не похожи ли мы на незваных гостей, вломившихся в чужую дверь?
Откровенно говоря, этот вопрос в не меньшей степени занимал и самого книжника.
– Мой Господин! – пустился в рассуждения Каль. – Спору нет, мои глаза не столь зорки, как Ваши, но я не заметил ни единого следа копыт на лесной дороге. Она, хоть и широка, но поросла густой и высокой травой. Стало быть, по ней давно уже никто не ходил…
Последовавшие слова рыцаря заставили его вздрогнуть.
– И никто не возвращался, – мрачно сказал де Ферран.
Гильом проглотил комок, вдруг вставший поперек горла.
– Мой Господин! – осторожно сказал он. – Земля эта подобна Эдему. Кругом цветут дивные травы, нежный аромат цветов наполняет свежий воздух так, что даже мои ноздри могут уловить его и насладиться им, а эти каменные исполины – не что иное, как творение ангелов Господних, ибо даже на Востоке, вотчине иноверцев, столь искусных в различных ремеслах, нам не приходилось встречать ничего подобного. Мудрено ли, что никто не хочет отсюда возвращаться?
– Как легко провести книжника! – с укором сказал рыцарь и покачал головой. – Только покажи ему то, что превосходит пределы его разумения, и он в твоих руках. Не то ли самое ты говорил на шумном торжище в Дамаске, когда фигляр в грязных лохмотьях показывал фокус с исчезающей жемчужиной?
Каль понурил голову.
– Тот фокус был просто ловкостью приспособленных для обмана пальцев. Каюсь, что оказался таким легковерным…
– А сейчас, Каль? Неужто ты и впрямь веришь, что Ангелам Господним больше нечем заняться, кроме как таскать каменные глыбы?
– Сир… Возможно ли, что уши мои слышат столь хулительные речи? Я много повидал на своем веку, но ни разу еще не встречал механизмов, способных соорудить такую пленительную и устрашающую красоту. Разве это не чудо? А творить чудеса подвластно только высшим силам.
Рыцарь усмехнулся. Порыв ветра расправил его бывший некогда белым, а ныне – покрытый грязью и зеленым соком травы плащ с нашитым алым крестом.
– Маловер! Неужели для того, чтобы уверовать, тебе обязательно нужны чудеса? По мне так наоборот. То, что Он всемогущ и все-таки не вмешивается в наши земные дела – это и есть настоящее чудо. Потому что на Его месте я давно бы поджарил кое-кого тугим пучком синих молний!
– Он любит нас всех, – кротко сказал Каль. – Мы все – дети Его.
– Детей тоже любят по-разному, – ответствовал рыцарь. – И почему-то хилых и убогих, бастардов и выблядков зачастую любят больше, нежели рожденных в законном союзе, освященном Господом.
– Неисповедимы пути Господни, – пробормотал Каль и перекрестился.
– Это все, что ты можешь мне возразить? – грозно спросил рыцарь, мощной дланью удерживая рвущегося вперед жеребца. – Нет, старик Гильом. По мне так если битва, то смертельная, если любовь, то навсегда, если Вера – то слепая…
– А неверие, сир? От Вашей слепой веры до неверия – один шаг. С закрытыми глазами так легко сделать этот шаг…
– Довольно, Гильом! Я не нуждаюсь более в твоих поучениях. Моя судьба – в руце Отца Небесного. Он ведет меня, а не ты. Скажи лучше – готов ли ты последовать той же тропой за хозяином?
Каль поклонился.
– Доблестный кавалер! Вы служите Господу, а я служу Вам. Какая еще нужна награда для преданного раба? Творец приводит нас в мир для того, чтобы мы исполнили свое предназначение. Я исполняю его уже много лет.
Рыцарь хищно осклабился.
– Тогда вперед, книжник! Или ты не видишь дым костра, поднимающийся вдали?
Каль сощурил старческие подслеповатые глаза, затянутые мутными катарактами.
– Вижу, сир. Но не тот ли это костер, на котором жгут всех истинно верующих?
– Ты не готов пострадать за Веру? – воскликнул рыцарь.
– Мне пока не приходилось за нее страдать. Вера вселяла в меня силу и успокоение, а страдать заставляли люди.
– Например, я?
– Вы – человек, сир…
– Прекрати пустую болтовню, Каль! – рыцарь ударил шпорами жеребца, и Букефаль взял с места в намет. – И будь наготове! – донеслось до книжника сквозь топот копыт.
– О Боже! – прошептал Каль. – Да неужели ж когда-нибудь было по-другому?