* * *
Пинт ходил перед аудиторным корпусом, где в главном лекционном зале проходил экзамен по русскому языку для поступающих на филологический факультет.
Время тянулось бесконечно. Оно словно расплавилось от жары и текло, как растаявшее шоколадное масло. Пинт не находил себе места от волнения. Первым его побуждением было ворваться в зал и посмотреть, там ли Майя. Ну, а если она там? А он ворвется, как безумный – в своих линялых джинсах и застиранной футболке, выпучив глаза? Как на нее посмотрят будущие однокурсники? Нет. Он решил ждать. И не мог найти себе места.
С Джеком было проще. Пинт привязал его к какому-то чахлому деревцу, отбрасывавшему такую же чахлую, как рваная рыболовная сеть, тень. Джек деловито помочился на выбеленный известкой ствол и лег. Он изредка переходил на другое место – в зависимости от передвижения солнца по небу.
А Пинт бегал вокруг входа, пытаясь не пропустить Майю. Ведь она могла выйти раньше? Вдруг волнение из-за пропавшего пса не позволит ей нормально сдать экзамен? Фу ты, черт, как все плохо!
Пинт ходил кругами возле невысокого крыльца, временами доставал последнюю пачку и пересчитывал оставшиеся сигареты. Гордость не позволяла ему "стрелять", а денег на новую пачку не было. "Мне бы самому не помешал поводок. Пусть меня кто-нибудь привяжет к дереву, чтобы я не позорил свою… соседку".
Он с тоской смотрел на большие электронные часы, мерцавшие бледным зеленоватым светом над входом в аудиторный корпус. Когда-то – так давно, что он уже не мог в это поверить – молодой, двадцатилетний, только что вернувшийся из армии Оскар Пинт тоже сдавал здесь вступительные экзамены. Когда это было? Пятнадцать лет назад? Почти полжизни прошло с тех пор. Еще пять лет – и ровно полжизни.
Он дошел до угла крыльца, потоптался рядом с урной, напоминавшей атомную бомбу со снятой боеголовкой, развернулся и пошел назад. Он заметил, что на него уже косятся. Какая-то женщина лет пятидесяти, с выжженными перекисью волосами, нервно обмахивалась "Пособием для поступающих в ВУЗы" и смотрела на Пинта с нескрываемым неодобрением. Оскар заметил, что она постоянно сжимает левый кулак; настолько сильно, что костяшки пальцев побелели.
Пинт кивнул и улыбнулся своим мыслям. Он достал из кармана оставшуюся мелочь. Пятака нет. Два рубля и копейки. Он остановился, снял с левой ноги кроссовок, бросил туда два рубля орлом вверх, как и обещал Майе, и снова надел.
Теперь во взгляде женщины появился страх. Даже, можно сказать, легкий ужас. Она отошла подальше. Но кулак так и не разжала. "Что с ней? Она не знает эту примету? Или дело в том, что я не надел носки? А чего их зря трепать летом? Поберегу до зимы".
Пинт снова стал нервно прогуливаться перед зданием. Теперь он предпринимал все усилия, чтобы монета лежала точно под пяткой, никуда не двигаясь, поэтому немного прихрамывал.
До окончания экзамена оставался еще час.
* * *
Стратонов зашел в деканат физического факультета, потом мехмата, попросил личные дела Эльвиры Латыповой и Марины Дроздовой, пообещал скоро вернуть ("только обязательно верните: сами понимаете, вступительные экзамены идут полным ходом, мы не можем раздавать личные дела направо и налево!" – "Да, конечно, спасибо. Верну через час!") и пошел в деканат исторического. Хотя точнее было бы – истерического.
Экзальтированная секретарша набросилась на него с расспросами:
– Как продвигается ваше расследование? Есть что-нибудь новое?
– Продвигается, – уклончиво ответил Стратонов. – Будьте любезны, дайте мне, пожалуйста, папку с документами Алены Шиловой. Спасибо. И еще… У вас тут есть местечко, где можно спокойно посидеть? Я хочу, чтобы мне никто не мешал.
– Ну конечно. Конечно, – дама прижала руки к плоской груди. Сегодня она была без пышного жабо, и единственное, на чем останавливался взгляд, скользя по передней поверхности ее скудного тела – маленькие часики на золотой (или позолоченной?) цепочке. – Вот сюда, пожалуйста. В этот уголок. Обещаю, вам никто не будет мешать!
Она проводила Стратонова за выступ несущей колонны и, молитвенно сложив ладони, удалилась, пятясь задом.
Евгений с облегчением вздохнул, положил перед собой все три папки и стал их открывать: по очереди. Он сравнил первые страницы, вторые, третьи… Все одно и то же. Одно и то же. Что же так на него подействовало вчера? Где этот проклятый камушек, о который он споткнулся? Хм…
Он взъерошил волосы и положил голову на ладонь. Из-за колонны возникла дама. Она прижимала палец к губам, словно призывала Стратонова не шуметь. "Черт! Это не она меня, а я ее просил, чтобы не мешала".
– Я только хотела узнать, – шепотом произнесла дама. – Вам ничего не нужно? Может быть, бумага, ручка… Карандаш? Нет?
Стратонов покачал головой, с трудом подавляя желание сказать: "Слетай-ка за пивом, подруга! Принеси холодненького! И захвати с собой пару лихих девчонок!".
– Нет, спасибо.
– Работайте, работайте. Здесь вам никто не помешает, – заверила дама и, так же, пятясь задом, стала отступать.
– Постойте! – внезапно Стратонову пришла одна мысль. Если он хочет, чтобы все было, как вчера, значит, надо взять еще дело Ирины Шиловой. Вдруг это поможет?
– Да?
Дама прекратила отступать и застыла на месте, призывно задрав голову. А может, просто хотела сократить число подбородков с четырех до двух?
– Если вас не затруднит… Принесите мне, пожалуйста, дело Ирины Шиловой. Пожалуйста, – Стратонов выдавил из себя дружелюбную улыбку.
Дама расцвела. Казалось, она сейчас расплачется.
– Конечно, – сказала она срывающимся шепотом. – Одну минуту.
Она вернулась гораздо быстрее; минута еще не успела пройти.
Стратонов поблагодарил, положил папку рядом с другими и выжидательно посмотрел на даму.
– Ухожу, ухожу, – отступление задом наперед повторилось: будто внутри нее, как у трактора, был встроен реверс.
Стратонов подумал, потом встал со стула, чтобы было лучше видно; расположил дела пропавших девушек в один ряд, а папку Ирины Шиловой – слава Богу, никуда не исчезнувшей! Пока? – положил рядом.
Вот так. Где-то здесь должно быть отличие. Оно непременно должно быть. Это как рассматривать детский журнал с картинкой: "Найдите десять отличий". Правда, перед ним был не детский журнал. Зато и отличие требовалось найти всего лишь одно.
Стратонов закрыл все дела и начал с обложки. Папки одинаковые, картонные, стандартного серого цвета. Имена и фамилии девушек написаны разным почерком. Ну, в этом нет ничего удивительного: подписывали секретарши, а уж у них-то точно не было ничего общего.
Он поочередно открыл все дела. Так. Анкета. Все девушки заполняли ее: каждая самостоятельно. Тут тоже все понятно.
Фотографии… Стратонов почувствовал, как у него засосало под ложечкой: так сильно, что ему даже пришлось сесть и с силой вдавить ягодицы в тощую обивку. Нашел! Черт! Ведь действительно, все лежало на поверхности.
– Ну надо ж быть таким идиотом! – видимо, он сказал это чересчур громко, потому что из-за колонны моментально возникло ставшее уже знакомым и порядком надоевшее лицо, обрамленное пышным перманентом.
– Что вы сказали? – спросила услужливая дама.
Вопрос застал его врасплох. Он был слишком поглощен своими мыслями, словно текущими параллельно в двух разных полушариях и в двух разных направлениях.
– Я говорю, что хочу вас… – эту мысль он не мог додумать до конца и даже не мог ее связно выразить: серые клеточки, вяло работавшие в его черепе ("познакомьтесь, это наш сотрудник Евгений Стратонов. Интеллектуальная производительность его мозгового вещества составляет ровно два процента от производительности знаменитого Эркюля Пуаро. Это если не принимать в расчет спинной мозг. Тут Стратонов, пожалуй, догоняет великого детектива!"), полностью переключились на фотографии. – То есть, я хотел вас… Э-э-э! – он на мгновение заставил себя забыть про фотографии и наконец осилил мысль до конца. – Спросить… Вот эти фотографии? Куда они идут?
Дама так разволновалась, словно он нежно прошептал ей на ушко какую-то непристойность.
– Ну как? Стандартные фотографии размером три на четыре. Мы требуем, чтобы они были матовые, но, на худой конец, сгодятся и глянцевые… Шесть штук…
"Шесть штук!".
– Да. Одну приклеиваем на экзаменационный лист… Затем, если абитуриент поступает, еще одна идет на студенческий билет. Еще одна – на профсоюзный, одна остается в личном деле… – Стратонов дальше не слушал.
"Шесть штук! Одну приклеиваем на экзаменационный лист! Остается пять! Ровно пять, если первый класс начальной школы не прошел для меня даром!".
– Скажите, их всегда бывает шесть? Ну, с самого начала? Абитуриенты приносят именно ШЕСТЬ фотографий?
– Да… – дама произнесла это таким тоном, будто он спрашивал о совершенно очевидных вещах, вроде: "Скажите, в постели вы всегда выбираете миссионерскую позицию?". Он не сомневался, что это так. – Конечно. Стандартная полоска, шесть фотографий… Бывает, что они теряются…
"Или их кто-то специально крадет! Вот оно в чем дело! Кто-то крадет!".
– Спасибо вам большое. Вы мне очень помогли.
Стратонов поднялся, захлопнул папки. Две отдал даме, две предстояло вернуть.
Теперь он знал, что смутило его вчера. В личных делах пропавших девушек было по ЧЕТЫРЕ фотографии вместо положенных ПЯТИ.
Одной не хватало. Ровно одной.
"Тупица! Неужели ты не мог заметить это раньше? Это как с этажами в общежитии: для того, чтобы заметить, что они покрашены в разные цвета, тебе потребовалось четыре года! Может, ты не ту профессию выбрал?".