Пролог
Вот впереди желанный брег;
Рыбачья лодка на песке,
Что чист, как первозданный снег,
И грот укромный вдалеке.Иль, может, там дубы шумят
И ждет меня мой конь гнедой.
Реальней яви сон стократ.
И вот - шалаш, и ключ - со мной.Быть может, стану я бродить
Там, где в полях алеет мак:
Как ни пытайся мысль сокрыть,
Она вернется в вещих снах.Куда б ни устремился я,
Тьма обернется светом дня.
Читать предисловие я закончила около девяти. "Я попросил бы вас не искать в этом труде ничего, кроме вымысла". Так заканчивается предисловие. Что это значит? Что же еще можно искать в художественном произведении, кроме вымысла?
Книга начинается с рассказа о том, как некий коммерсант, мистер Y, в дождливый день приезжает на ярмарку. Я, правда, толком уже и не читала, а так - листала страницы и выхватывала по предложению то тут, то там. Мне понравилась первая фраза: "К концу я стану никем, но в начале был известен под именем мистер Y". Я пролистала книгу до самого конца (читать который, конечно же, не стала) - в основном из-за того, что мне так нравилось притрагиваться к ее страницам, а потом вернулась к первой главе. И вот как раз когда я листала книгу с конца обратно к началу, я заметила, что в ней не хватает страницы. Между страницами 130 и 133 торчал только оборванный край недостающего листа. Страниц 131 и 132 не было.
Сначала я даже не поверила собственным глазам. Кому придет в голову вот так выдирать страницу из "Наваждения"? Неужели кому-то просто захотелось испортить книгу? Я внимательно проверила, на месте ли остальные страницы. Все в порядке, больше оторванных нет - и никаких других признаков вандализма тоже. Так зачем же было вырывать страницу? Кому-то не понравилось то, что там написано? Или, наоборот, страницу решили украсть? Но если уж ты решил присвоить себе страницу, почему бы не украсть всю книгу целиком? Ерунда какая-то! Меня пробрал холод - эх, вот бы в комнате стало потеплее.
В этот момент внизу скрипнула входная дверь - пришел Вольфганг. Через несколько секунд уже послышался тихий стук в дверь.
- Открыто, - крикнула я, убирая "Наваждение".
Вольфганг - невысокий блондин родом из Восточного Берлина. По-моему, он никогда не моет голову. Сегодня он одет как в те дни, когда играет: бледно-голубые джинсы, белая рубашка и темно-синий пиджак. Когда я увидела его здесь впервые, в тот день, когда вселилась в эту квартиру, Вольфганг сказал мне, что у него настолько глубокая депрессия, что не хватает воли даже на то, чтобы повеситься. Я встревожилась и стала делать для него разные приятные пустяки - готовила суп, предлагала принести книги из университетской библиотеки. На суп он всегда соглашался, а от книг упорно отказывался, но с некоторых пор вдруг начал интересоваться поэзией - преимущественно Гинзбергом и Буковски.
Пока Вольфганг открывал дверь, я все вспоминала слова Люмаса: "О жизни - и о снах". Сказать Вольфгангу про книгу? Пожалуй, пока не стоит.
Он криво улыбнулся.
- Ну вот. Есть вселенная, в которой я богач. Это ты для меня печешь-картошку?
Про "вселенную, в которой я богач" - это я его научила. Так сказал русский физик Георгий Гамов, когда начисто проигрался в игорном доме в Америке. А это значит, что Вольфганг, как обычно, оставил все свои чаевые в гостиничном казино. Возможно, где-то в параллельной вселенной есть его двойник, который выиграл сегодня тысячи фунтов.
- Э-э… Картошку с… - Я огляделась по сторонам. - С оливковым маслом, солью… И… Еще у меня, кажется, где-то была луковица.
- Отлично, - сказал он, усаживаясь за кухонный стол и наливая себе сливовицы. - Ужин для гурманов.
Это у нас такая шутка. Ужин для тонких гурманов - это еще хуже: когда еда готовится практически из ничего. Я умею приготовить ужин для тонких гурманов из чечевицы, а у Вольфганга тонкие гурманы питаются чаще всего тушеной капустой.
Я открыла духовку и вынула оттуда картошку.
- Пожалуй, сегодня то же самое можно сказать и про меня: мое богатство в другой вселенной. - Я поставила противень на стол и улыбнулась.
Вольфганг удивленно приподнял свою светлую бровь:
- Тоже проигралась?
- Ну уж нет, - засмеялась я. - Купила книгу. Теперь у меня осталось фунтов пять, а в журнале заплатят только в конце месяца. Такая вот… Такая вот дорогая книга.
- Хорошая хоть книга-то?
- О да. Это уж можешь не сомневаться. - Мне по-прежнему не хотелось рассказывать, о какой книге идет речь. Я принялась резать лук. - А, и еще сегодня обрушился университет.
- Обрушился? - Вольфганг засмеялся. - Это ты его, что ли, взорвала? Ну и дела. Что случилось?
- Ну, не то чтобы он прямо весь целиком обрушился, только одно здание.
- Бомба?
- Нет, железнодорожный туннель. Под университетским городком. Провалился - и привет…
Вольфганг опрокинул рюмку и налил себе еще.
- Ну да, понятно. Если построить что-то на пустоте, рано или поздно оно обрушится. Ха-ха. Погибших много?
- Нет, никого. Оттуда еще утром всех эвакуировали.
- Ясно. Университет теперь закроют?
- Не знаю. Наверное, да, - по крайней мере, на выходные.
Я полила картошку оливковым маслом и поставила ее на стол вместе с оливками, каперсами и горчицей. Мы уселись за стол.
- Как вообще дела? - спросила я.
- Жизнь - дерьмо. Денег не хватает, мышей - больше, чем надо. Но зато мне вернули вечернюю смену.
- Красота. А что же случилось с этой-как-ее-там?
Несколько месяцев назад появилось юное дарование в лице некой девицы, которая отобрала у Вольфганга часть смен. Она-то, наверное, была в восторге: ну как же, такой крутой поворот в жизни - девочка-подросток, а играет на фортепиано перед настоящей публикой. Но для Вольфганга это означало, что теперь он не сможет вносить деньги за квартиру и оплачивать счета - вот он и перестал их оплачивать.
- Упала с пони.
Я с улыбкой слушала, как он рассказывает о подробностях случившегося. Слушала вполуха, потому что все мысли были заняты книгой.
- Слушай, Вольф… - сказала я, когда с едой было покончено.
- Что?
- Ты веришь в проклятия?
Он посмотрел на меня с недоверием:
- Проклятия? Типа чего?
- Типа проклятых предметов. Может предмет быть проклят, как ты думаешь?
- Интересный вопрос, - сказал он. - В каком-то смысле все предметы прокляты.
Я подозревала, что он именно с этой стороны подойдет к вопросу.
- Да, конечно, но…
Он налил себе еще сливовицы. Я встала сварить кофе.
- Ну, или можно спросить себя, зачем они вообще бывают. Какова их цель? Я долго думал об этом - еще с тех пор, как впервые слушал Вагнера с Кэтрин.
Вольф встречается с девушкой, которая пытается его "развивать" и для этого таскает в оперу.
- Может, для начала нам следует дать определение слову "проклятие"? - предположила я. - Это слово или предмет?
Вольфганг тяжело вздохнул. Мы уже тысячу раз начинали разговоры приблизительно так же. Чаще всего дело кончается тем, что мы вступаем в спор о Деррида и его difference.
- Перестань, прошу тебя. Терпеть не могу этих твоих французских деконструкций. Давай просто на минуту притворимся, будто проклятие существует, и предположим, что это предмет. Откуда оно берется? Вот на какой вопрос нам следует ответить.
- Ты думаешь?
- Да. Что это - некая магическая сила или же что-то вроде предсказания, которое исполняется только потому, что ты сам заставляешь его исполниться? Или его и вовсе не существует - просто мы используем его для того, чтобы объяснить себе, почему с нами происходят плохие вещи, которые на самом-то деле совершенно случайны? Я вот могу задать вопрос: почему мой дом осаждают мыши? Кто-то наслал на меня проклятие? Или я просто-напросто оставил в один прекрасный день слишком много еды и этим привлек к себе их внимание? Или ответ вообще прост, как сама жизнь: мыши существуют - и точка?
Я зажгла сигарету.
- Сегодня было три.
- Три чего? Проклятия?
- Нет, - засмеялась я. - Это было бы уж слишком большим невезением. Нет. Три мыши.
- И куда ты их дела? Надеюсь, не в коридор, как в прошлый раз?
- Нет, вынесла на улицу, во двор к Луиджи.
Вольф снова завел разговор про кошку. Через несколько минут кофейник зашипел, и я разлила кофе.
- Так или иначе, - продолжил он, медленно выдыхая дым над чашкой, которую я перед ним поставила. - Меня в проклятиях интересует именно это: могут ли они существовать, если в них не верить?
Я засмеялась:
- Чем же, интересно, твой вопрос отличается от моего?
- Он проще.
- Если как следует вдуматься, то совсем и не проще.