Сам управдом добрёл до гостиной, морщась от боли, стянул джинсы, осмотрел укусы. Тугая ткань сделала только хуже: некоторые ранки слегка нагноились. Выругавшись едва слышно, чтобы не встревожить гостей, Павел отправился в ванную; прихватил из аптечки спирт. Скривился, когда прошёлся проспиртованной ватой по ранам. Кое-как перевязал себя чистым бинтом. Наверняка Еленка сделала бы перевязку поприличней, но тревожить бывшую супругу у Павла не было желания. Он криво усмехнулся: если Татьянка действительно подхватила Босфорский грипп, крысиные укусы - сущая мелочь в сравнении с угрозой заражения. Марлевую повязку, выданную Еленкой, управдом не снимал, но не слишком верил в её эффективность.
"Будь что будет", - Наконец, решил он и улёгся на диван. Слишком много событий случилось за одни лишь сутки, и слишком мало сна за то же время выпало на долю Павла.
"Мушкет, - засыпая, вспомнил он. - Надо бы убрать с глаз долой".
Поднялся, чертыхаясь, ощутил тяжесть оружия в руке, - и засунул диковину за платяной шкаф. Укрытие нелепое, но всё лучше, чем ничего. Павел был уверен: Еленке сейчас - уж точно не до любования антикварной ценностью; да и ничего вынюхивать по углам она не станет. Сам он пообещал себе разобраться с мушкетом, как только Танька пойдёт на поправку. С этой мыслью управдом разместился на диване вновь и, на сей раз, дал себе зарок выспаться, как следует.
Глаза сомкнулись почти мгновенно.
* * *
Пробуждение, в который уже раз, оказалось странным. Павел словно бы встрепенулся - от подозрения, что его пристально, в упор, кто-то разглядывает и изучает. Распахнул глаза - и встретил рубиновый взгляд змеи. Два гранёных камешка блестели на расстоянии вытянутой руки. Покачивались, словно змея танцевала на хвосте, под музыку дудки факира. Управдом шарахнулся прочь, вдавился спиной в спинку дивана. Потом, осознав, где сон, а где явь, ужаснулся ещё больше.
Змея, венчавшая ствол мушкета, не ожила; не вытягивала тонкое жало, чтобы испугать Павла. Мушкет оставался красивой старинной вещицей, не более. Но держала его в руках Танька в розовой ночной пижаме, и это зрелище - дочки, с трудом удерживавшей обеими руками тяжёлый для неё мушкет - имело мало общего с реальностью, с материальным миром. Дело было не в мушкете, а в Таньке.
Павел сразу смекнул: дочь едва ли ведает, что творит. Алые пятна на её щеках разрослись, дотянулись до глазниц; их цвет загустел, сделался багровым, как зарево пожара. Глазные яблоки больше не дрожали под веками - глаза были широко распахнуты, и зрачки постоянно бегали, смещались. Танька наверняка не осознавала, где находится, не видела ни Павла, ни мушкета. Её поход был результатом какого-то диковинного лунатизма, порождённого болезнью. Не ясно было, почему, в своём сумрачном мире, Танька заинтересовалась оружием. Теперь она словно бы протягивала его отцу. Сжимала сильно - вдавив ладони в серебряное литьё до кровавых рубцов. К счастью, руки Таньки обнимали ствол довольно далеко от спускового крючка.
- Дочка, ты меня слышишь? - проскрипел Павел; голос после сна был хриплым.
Татьянка никак не откликнулась; только на лице отразилась мука.
- Лена, скорей сюда! - выкрикнул управдом, собравшись с духом.
В спальне раздался шум, потом быстрый топот ног. Еленка вбежала в гостиную растрёпанная - длинные светлые волосы, обычно забранные в конский хвост или замысловатую причёску, казались языками вулканической лавы, сразу после извержения. Сиреневая кофта с крупными пуговицами в виде розовых поросят была едва наброшена на плечи, под ней белела сорочка. Безразмерная серая юбка в пол спадала с тонкой талии. Еленка одной рукой поддерживала юбку в поясе, а другой - тёрла наморщенный высокий лоб. Должно быть, она так умаялась за истекшую ночь, что проспала Татьянкин поход.
Увидев дочку на ногах, она сперва радостно всплеснула руками, но, приблизившись, жалобно вскрикнула и отшатнулась. Потом, словно вспомнив о долге, схватила Татьянку за плечи и постаралась повернуть к себе. Но девочка, с несвойственной ей силой, вырвалась и вдруг заговорила:
- Папа, на, - она протягивала мушкет Павлу. Её зрачки слегка угомонились, но, судя по болезненной гримасе на лице, концентрация внимания давалась Татьянке невыносимо тяжело.
- Ты меня слышишь? - повторил Павел, аккуратно перехватывая мушкет. - Ты меня понимаешь? - добавил он.
Татьянка не противилась тому, чтобы отец удерживал оружие с ней на пару, но не отпускала хватки со своей стороны.
- Папа, ты можешь убить уголька? - из глаз девочки полились ручьём слёзы. - Он меня жжёт. Жжёт! - Танька зашлась криком, перегнулась - переломилась - пополам, но всё-таки не выпустила мушкет.
- Поговори с ней! - встряла Еленка. - Она хочет тебя услышать!
- Я… попробую его потушить… убить… - Павел растерялся. - Только расскажи мне про него… Про уголька… Он здесь? Рядом?
- Ты не можешь… Не можешь! - Танька топнула ногой. В другое время детское упрямство выглядело бы забавно, но сейчас казалось страшным. - Белый может! - Неожиданно добавила она. Найди снеговика - он убьёт…
- Она бредит, - Павел перевёл взгляд на Еленку, но бывшая жена вслушивалась в слова дочери так, будто та излагала рецепт чудесного лекарства.
- Снеговик… С бородкой… Не умеет правильно говорить, но знает, как потушить уголёк… Папа, на, верни ему… - Татьянка медленно разжала руки. Тут же по её голым ногам побежали струйки мочи. Она жалобно всхлипнула - и, словно подкошенная былинка, рухнула на пол без чувств. Павел растерялся, не ожидая такого; к тому же, он обеими руками крепко сжимал мушкет. Еленка же, как юркий зверёк, распласталась на полу, перехватив тело дочери в падении. Татьянка довольно сильно ударилась рукой, но это был повод для синяка, не более.
Ни говоря ни слова, Еленка взяла дочь на руки и скрылась в спальне. Вернулась минут через пять; за это время управдом пристроил мушкет рядом с собой на одеяле.
- Хочешь мне что-нибудь рассказать? - бывшая жена опустилась на краешек дивана. - Об этом? - она кивнула на мушкет, - Или этом? - показала на перевязанное бедро Павла.
- Ерунда, - отмахнулся тот сразу от обоих вопросов. - Расскажу позже. Это всё не важно по сравнению…
- По сравнению с угольком? - предложила Еленка своё окончание фразы. - Слова Таньки - они что-то значили для тебя? У неё сейчас еле прощупывается пульс, и дыхание - как у котёнка, которого не доутопили. Не представляю, откуда она взяла силы - сказать тебе то, что сказала. Ты знаешь хоть кого-то… - Еленка замешкалась. - С такими фамилиями, прозвищами, никами, или что-то в этом роде?
- Там ещё был снеговик, - Павел попытался сымитировать иронию, но получилось не очень: он сам был под впечатлением от Танькиной мольбы.
- Давай начистоту, - бывшая жена горько улыбнулась самыми уголками губ, - Я так же далека от любой мистики, как кошка от высшей математики. Но, когда случается всё то, что случилось с нами; когда мы видим то, что видели, - любой бред становится здравым смыслом, а здравый смысл - бредом. Если для тебя слова Таньки - не полная бессмыслица, - ты просто обязан что-то предпринять.
- Лена, ты опять за своё, - попробовал возразить Павел.
- Я не спрашиваю, откуда взялась эта штука, - спорщица показала на мушкет одним коротким движением подбородка, словно бы нехотя, - Но, на мой взгляд, она явно не из того уютного мира, в котором фастфуд и праздничные распродажи всякого барахла. У меня от неё мурашки по коже. Она опасна - даже когда не стреляет; нутром чую! Почти уверена: она - не твоя, ведь так? Если ты можешь вернуть её владельцу, а он может спасти нашу дочь…
- Идёт! - управдом неожиданно перестал спорить. Он осознал, что самое время использовать странную одержимость Еленки завиральными идеями в интересах дочери. - Идёт! - повторил он. - Я съезжу кое-куда… Это почти наверняка глупость, но я съезжу… С одним условием…
- Думаешь, сейчас подходящее время торговаться? - вспылила Еленка.
- С одним условием, - внятно и весомо продолжил Павел. - Мы немедленно звоним этому борцу с эпидемиями из Домодедово - профессору Струве.
- Ты ублюдок! - выкрикнула бывшая жена. Она вскочила с дивана и скрылась в спальне. В порыве чувств, не удержавшись, сильно и зло хлопнула дверью. Управдом тяжело вздохнул и включил телевизор. Потом протопал на кухню, чтобы заварить чай покрепче.
Пока закипал чайник, пока Павел колдовал над хитрым ароматным варевом, миновало четверть часа. Приближался полдень. День выдался на удивление солнечным - клёны во дворе радовали глаз увядающей красотой: багрянцем и желтым золотом. Воробьи, присмиревшие после заморозков, расхрабрились и щебетали так, что заглушали бубнёж телевизора в гостиной. Павел, правда, приоткрыл форточку, и потому птичий гомон слышался отчётливей. Еленка на кухне не появлялась. Павел решил, что тоже не станет делать шагов к примирению: пускай строптивая переварит его ультиматум, возможно, поймёт, что не вправе единолично решать судьбу дочери.
С дымящейся чайной чашкой управдом вернулся в гостиную и уселся перед телевизором ровно за минуту до начала выпуска новостей. Он рискнул снять маску - вымочить её в чае совсем не входило в его планы.