Они вместе опустились на колени, сжимая друг друга в объятиях. Руки Амоса были сильными, едва ли не требовательными, но после нескольких первых жадных поцелуев он отстранился. Они улыбались друг другу - как обычно, успех побега вскружил им головы.
- Выглядит чудно, - заметил он, одним пальцем приподняв краешек ее кружевного шарфа, чтобы взглянуть на замысловатую прическу под ним. - Жаль, я не смогу увидеть тебя вечером, когда ты оденешься так красиво.
- Мне тоже жаль.
Патрисия прижалась к его широкой груди. Труд в кузнице сделал его мышцы твердыми, как строевой лес. От него пахло золой и лошадьми, грубым, грязным реальным миром, от которого она была укрыта всю свою жизнь.
Но запах не казался ей неприятным. Одежда Амоса пропахла его работой, и это напоминало ей, что, несмотря на нищету, он свободнее, чем она станет когда-либо.
Бывший хозяин Амоса среди достойнейших жителей Нового Орлеана почитался за человека мягкого и глуповатого и служил предметом насмешек благопристойных белых дам, готовых удалиться на другую сторону улицы, только бы не идти рядом с женщиной, подобной Альтее. Этот хозяин позволил Амосу выучиться на кузнеца, а затем сдавал его внаем другим людям за умеренную плату. Многие рабовладельцы поступали так с обученными ремеслам невольниками, но Амосу позволялось оставлять себе часть заработка. А он оказался настолько умелым и работал так много, что всего лишь за несколько лет скопил нужную сумму для выкупа собственной свободы. И хозяин на это согласился! Городские сплетники не могли найти объяснения подобной причуде.
- Насчет этого сегодняшнего приема, - внезапно произнес Амос. - Они ведь не принимают решения сразу. Это случится не так скоро.
Патрисия пряталась от суровой правды, сколько могла. Но теперь пришло время взглянуть ей в лицо.
- Нет, наверное, никто не будет искать моего расположения этой же ночью. Но это случится, Амос, еще до конца сезона. Какая разница, наступит это время сегодня или два месяца спустя?
- Два месяца с тобой много для меня значат. Особенно если это будут последние два месяца, которые нам остались.
Амос устало прислонился спиной к стволу магнолии.
- Если бы Альтея подождала еще только год, я смог бы отложить достаточно денег, чтобы купить нам пару комнат, и тогда мы могли бы стать мужем и женой.
- Не думаю, что она вообще позволила бы мне выйти замуж.
- Позволила тебе? Позволила? - В голосе Амоса слышалась не злость, а скорее недоверие. - Твоя беда в том, что ты никогда не была рабыней. Ты не понимаешь, что значит быть свободной. Иначе ты бы не дожидалась ее "позволения" что-либо сделать.
- Амос…
- Почему Альтея не позволила бы тебе выйти замуж? Почему не захотела бы для тебя чего-то пристойного, вместо…
Он замолчал, не договорив, не желая причинить ей боль.
- Она хочет внуков с кожей, еще более светлой, чем моя, - пояснила Патрисия. - Она хочет быть уверенной, что, если меня остановят патрульные, я всегда смогу назвать имя какого-нибудь состоятельного белого. И чтобы никто и никогда не мог заявить, будто я не свободна.
Вполне вероятно, Альтее также хотелось иметь источник поддержки на случай, если она наскучит мистеру Бруссарду, но Патрисия никогда не говорила об этом. Ей не нравилось даже думать о такой возможности, поскольку если однажды Альтея окажется брошенной, то и с ней это может случиться.
Амос тяжело вздохнул - его гнев исчерпал себя. Всякий раз они приходили к этому - и смирялись, страстно желая и сожалея о том, в чем им было отказано.
- Я порой воображаю это себе. Ты и я. Как это могло бы быть для нас.
- Я тоже.
По правде сказать, Патрисия не представляла, сможет ли стать хорошей супругой Амосу. Сделавшись женой бедняка, она должна будет готовить, и сбивать масло, и стирать одежду на ребристой доске - делать всю грязную работу по дому, которой никогда не училась. И Альтея не училась тоже. Каждый день приходили девушки-рабыни, принадлежащие мистеру Бруссарду, чтобы позаботиться о подобных вещах. Порой их презрительные взгляды ранили сильнее, чем надменность белых дам. Они, с волосами, убранными под платки, и сощуренными глазами, поднимали взгляды от работы, словно спрашивая: "И кого, по-твоему, ты обманываешь?"
Как бы они смеялись, если бы она отринула свое благосостояние, чтобы выйти за Амоса. Оно бы того стоило, будь у них с Амосом хоть один шанс.
Она бережно взяла его лицо в ладони, и они вновь поцеловались. Начавшись нежно, ласки их вскоре набрали силу. Амос опрокинул ее на спину, на мягкий ковер опавших листьев магнолии, и его тяжелое тело накрыло ее. Домотканая рубаха парня была распахнута у ворота, и Патрисия сквозь тоненькое платье ощущала тепло кожи.
Они не были любовниками, поскольку Амос имел старомодные воззрения на добродетель. Патрисия, которая не могла себе позволить подобной старомодности, выгнулась и прижалась к нему всем телом так, что он невольно ощутил ее выпуклые груди и упругий живот.
- Если бы ты только была моей женой, - прошептал он куда-то ей в горло. - Как бы я мог любить тебя.
- Ты мог бы любить меня и сейчас, если бы захотел.
Он оттолкнул ее чуть ли не грубо, и его лицо исказилось. Затем он взглянул на нее с отчаянием в глазах.
- Давай убежим. Сегодня же, после приема.
- Амос!
- Мы можем это сделать. - Он вцепился в рукав ее платья. - Для кузнеца везде найдется работа. Все, что нам нужно, это бежать.
- У нас нет денег.
Сейчас было не время для глупостей.
- Мы не знаем ни души за пределами Нового Орлеана. Если мы сбежим, то больше никогда не сможем обратиться за помощью к своим белым согражданам. Как долго, по-твоему, мы останемся свободными? Месяц? Неделю?
Плечи Амоса поникли. Правда сокрушила его. Она накрыла ладонью его грудь в распахнутом вороте рубахи.
- Я не хочу, чтобы первым меня коснулся какой-нибудь белый.
- Я не хочу опозорить тебя.
- Мы любим друг друга. И это вовсе не так постыдно, как то, что ждет меня впереди.
Они помолчали вместе еще некоторое время. Она внимательно изучала лицо Амоса: в его глазах отражались борьба любви и вожделения с его представлением о пристойности. Патрисия никогда не была озабочена пристойностью и не понимала, что его останавливает. Увидев, как его широкие плечи чуть расслабились, она поняла, что одержала победу.
- Моя комната находится в задней части дома, - прошептала Патрисия. - С маленьким балкончиком - помнишь такой?
Амос кивнул.
- Я оставлю балконные двери незапертыми. Мы вернемся домой не позже полуночи. Приходи - наверное, где-нибудь час спустя. Если ты возьмешь свои бумаги, то тебе ничто не грозит - люди тебя знают. Годится?
Она все еще побаивалась, что он может отказаться из ложной преданности ей. Но нет.
- Я приду к тебе, - пообещал он.
Солнце еще не покинуло зенит, когда Амос ушел. Патрисия вернулась в дом и наскоро обтерлась влажной губкой, чтобы мать не учуяла запах лошадей и золы на ее коже. К тому времени, как Альтея проснулась, Патрисия уже чинно сидела в шелковом халате на кушетке в гостиной, читая "Баллады" Кольриджа.
- Похоже, ты приободрилась, - заметила Альтея. - Вовремя же ты осознала, насколько тебе повезло.
Патрисия, едва не сходя с ума от предвкушения, постаралась сдержать улыбку.
Когда к вечеру воздух посвежел и тени удлинились, они начали готовиться к первому квартеронскому балу сезона. Сегодня юные девицы встретятся с богатыми наследниками, желающими обзавестись черной любовницей, чтобы скоротать время до брака с белой девушкой.
"Время показать себя с лучшей стороны", - с горечью подумала Патрисия.
Она капнула туалетной водой себе на запястья и горло и спрятала в складки платья вербеновые саше, чтобы источать приятный запах, как бы жарко ни стало в полном людей зале. Пудра не позволит ее лицу залосниться и заставит кожу казаться еще бледнее.
Альтея обернула горло дочери кружевной ленточкой и закрепила спереди камею. Потом затянула на Патрисии корсет; он оказался до того тесным, что у девушки едва не закружилась голова, зато мать объявила, что теперь платье будет ей впору.
- Восемнадцать дюймов, - гордо отметила Альтея, помогая Патрисии шагнуть внутрь юбки с кринолином. - Такая же тонкая, как была моя, пока я не родила тебя.
Едва способную дышать Патрисию совершенно это не волновало - по крайней мере, до тех пор, пока она не увидела себя в зеркало.
Платье было из бледно-лилового атласа, с оборками из тонкого кружева у манжет и поверх широкой юбки-колокола. Низко вырезанный лиф позволял видеть соблазнительную грудь. Патрисия не сомневалась, что ни одна девушка в Новом Орлеане не сумеет затмить ее этим вечером, и на миг ее гордость заслонила стыд.
"Жаль, что Амос не сможет увидеть меня такой, - подумала она. - Он был бы потрясен".
Но он не увидит ее этим вечером. Вместо этого она будет выставлять себя напоказ перед мужчинами, желающими взять ее на содержание, - и возможно, среди них будет тот, кто навсегда отнимет ее у Амоса.
В ожидании ночи она испытывала трепет предвкушения, но тем не менее ясно сознавала, что ее участь почти решена. Вскоре они с Амосом станут любовниками, но все равно ей суждено сделаться содержанкой белого мужчины. Его игрушкой. Его собственностью во всем, за исключением названия.
- Затягивай сильнее! - проворчала Альтея, вернув Патрисию обратно в реальность, где она, в свою очередь, зашнуровывала корсет на матери. - Право слово, я понятия не имею, где порой блуждают твои мысли.