Остановился на перекрестке. На улице несколько прохожих. К счастью, мы им до лампочки.
Моя рука крепко сжимала маленькую ручку Маши. Девочка, одетая в изорванное платьице (я нашел его под креслом) казалась равнодушной ко всему.
- Где ты живешь? - я облизнул губы. - Маша, где твой дом?
Мимо нас по тротуару кралась кошка. Замерла, глядя зелеными глазищами. Встопорщила усы.
Маша просияла. С широкой улыбкой потянулась к кошатине.
- Киса, - пролепетала она. - Кис-кис.
Кошка, шевеля ушами, понюхала землю. Вытаращилась на Машу.
- Да, киса, - согласился я, вздрагивая каждый раз, когда мимо по шоссе проносился автомобиль. - Пошли, Маша. Мама ждет.
Маша с озлоблением вырвалась. Я разжал пальцы - не сделай этого, ее рука оторвалась бы от плеча. Маша направилась к кошке.
- Кис-кис!
Ощущение безумия навалилось на меня.
С превеликим трудом я усадил Машу в такси. Кинул водиле пятьсот сверх счетчика - "если что, ты нас не видел". Таксист кинул взгляд на Машу. Девочка безвольно привалилась к моему плечу. Зрачки не реагировали на свет. Кожа начинала зеленеть.
- Она под кайфом? - спросил он.
- Трогай, - грубо ответил я, отводя глаза. Таксист усмехнулся.
Я довез ее до областной больницы и оставил прямо на пандусе, у приемного покоя.
И сбежал. Снова сбежал, потому что меня - я был уверен - уже искали. Или менты, или дружки Руслана, а может, и те и другие.
Застыл на пороге номера. Тишина.
Вынул из-за пазухи пистолет.
Андрей лежал на полу ванной.
Руслан безвольным куском плавал в воде. Кровь из дырки на лбу перестала.
Стискивая оружие, я нагнулся. Пристально вгляделся. На миг почудилось, он подмигнул.
В гостиной схватил с дивана подушку. Вернувшись в ванную, вскрикнул.
Руслан сидел, привалившись к стенке ванны. Лицо исказил хищный оскал. Стеклянные глаза уставились на меня с бессильной ненавистью.
Через подушку я сделал еще один выстрел в голову.
У двери прислушался. Спустился по лестнице. Мне встретились два швейцара. Поздоровались. Я мрачно кивал.
В безумстве, вместо того, чтобы бежать из Новгорода, направил стопы на Великую улицу, где снимал квартиру.
Юра стоял там. В углу, между шкафом и телевизором. В забрызганных кровью клетчатых одеждах арлекина. На голове - бумажный колпак, руки вылезают из длинных рукавов. Под глазами тушью нарисованы слезы.
Будь осторожнее, папа, прошептал он. Тьма ищет тебя.
Начал исчезать. Я кинулся к нему. "Постой, не уходи!"
Но Юра ушел.
За окном послышался смех, звонкие голоса. Я вздрогнул. Я даже не подозревал, как соскучился по смеху, людям, которые приняли бы меня, вытащили из мрака.
Они меня звали. В нестройном хоре детских голосов я расслышал отчетливое: "Павел" Иди играть! Павел!"
Бросился к окну. Чертыхаясь, сбивая ковры, вжался носом в холодное стекло.
Внизу у подъезда дети водили хоровод. Призывали меня.
На бегу накидывая плащ, бросился вон из квартиры.
На лестничном пролете чуть не свернул шею. Выбежал в осеннюю слякоть. Как безумный, три раза обежал двор. Ни души.
Вернулся, сел в кресло, присосался к бутылке. Призраки прошлого окружали меня. Кричали. Смеялись в лицо. Сулили царства и власть над миром. Я им не сдался. Так и сказал: "Пошли все на…"
Отхлебнув, посмотрел в угол. Надеялся увидеть Юру. Там был не он.
Судья смотрел на меня.
- Пришел по мою душу? - прошептал я. И бросил в Него пустую бутылку. - Катись в Ад!
Случилось то, что никогда больше не повторялось.
Бутылка не пролетела сквозь Него, не разбилась о стену. Хлопнулась о плащ, скатилась к Его ногам и покатилась обратно к креслу.
Я обмер, и смотрел на Него, не в силах пошевелиться. Свет за окном померк. Комната погрузилась во мрак. Тело под одеждой покрылось "гусиной кожей". Дыхание выплескивалось изо рта облачками пара.
И Он заговорил со мной.
"Ты боишься?"
- Да, - ответил я без колебаний. - Всегда. Но сейчас - сильнее, чем раньше.
Судья коротко рассмеялся. Звуки выкатывались из-под капюшона, как тяжелые валуны. И еще: пар не вылетал изо рта Судьи, если у Него был этот проклятый РОТ.
- Когда Ты приходишь, очень холодно, - сказал я. - Почему?
Он склонил голову.
"Я несу в себе холод зимы. В Моей душе никогда не светит солнце. Там всегда идет снег".
Он достал из-под плаща судейский молоток. Через всю комнату тенью скользнул ко мне. Занес орудие возмездия над моей головой.
Крича, я закрыл голову руками.
Страшный удар потряс мой череп. Комнату озарила яркая белая вспышка, а в моем сознании раздался звериный вопль Судьи.
Я пал на ковер, ощущая, как по волосам течет горячая кровь. Сквозь туман видел: Он стоит надо мной, глядя на молоток. Поза Его выдавала детское недоумение и животную ярость.
- Ты не можешь убить меня, - прохрипел я. - Ты - мое порождение…
Перед тем, как провалиться в небытие, я услышал, как Судья прошипел голосом Юры:
"Мы еще встретимся… отец!"
Когда я очнулся, Судьи в комнате не было. Я тронул лоб. Брови покрылись инеем.
Часть III. Судья
Все кончено для нас с тобой…
Нет для нас ни жизни, ни спасенья, ни надежды,
Для тех, кто хочет вечно жить,
Для тех, кто хочет вечно любить.
Queen. "Who wants to live forever".
Глава 22. В Царстве Смерти
Инна отложила рукопись.
Бессмысленно уставилась на разбросанные в беспорядке листы.
"Боже, да как же он живет с этим?"
За окном сгущалась темень. Инна вскочила. Павел скоро явится.
Девушка бросилась в ванную и пустила воду. Начала брызгать в лицо водой. Умыться. Смыть грязь, чужие грехи, эту ужасную трупную вонь.
Она посмотрела в зеркало. Лицо бледное.
- Бежать, - прошептала она.
Инна заправила постель. Переоделась. Пальцы дрожали. Пуговицы не продевались в петли. Взглядом нашла сумочку на кресле. Схватила ее.
Пальцы тронули дверную ручку. Повернули. Дверь не поддалась.
Тяжело дыша, Инна отступила на шаг. Прикрыла глаза.
Толкнула дверь. Безрезультатно.
Девушка закричала и забарабанила в дверь кулачками.
- Сукин сын! Выпусти меня!
В замке входной двери повернулся ключ.
Инна стояла, парализованная ужасом, не отрывая глаз от дверной ручки.
Ручка наклонилась вниз. Щелкнул замок.
- Инна? - Павел влетел в прихожую с двумя сумками. - Смотри, что я принес!
Он увидел выражение ее лица. Поставил сумки на пол.
- Что случилось?
- Я… - прошептала девушка. - Хотела в-выйти. Прогуляться.
Она фальшиво улыбнулась.
В его глазах появилось понимание. Павел окинул ее взглядом.
- Туфли надеть забыла.
Инна со стыдом и ужасом осознала, что он прав: она не переобулась. Собиралась бежать в розовых тапочках.
Сумочка сползла с ее плеча и упала на пол.
Павел поднял сумочку. Выпрямился.
- Любимая? Что с тобой? На тебе лица нет.
Бледнея, Инна медленно отступила.
- Ты… - шептала она. - Ты…
Павел стоял, сжимая ее сумочку - ее последнюю связь с внешним миром. Его улыбка пропала. Он нахмурился.
- Что - я?
Инна бросилась на него.
Выбила сумочку у Павла из рук, начала бить его по щекам, плечам, груди.
Павел отступил, поднимая руки.
- Да что ты… Ненормальная!
Он схватил ее за плечи. Встряхнул.
- Что происходит, ты МОЖЕШЬ ОБЪЯСНИТЬ?
Инна отпрянула.
- Объяснить? Объяснить? ОБЪ-ЯС-НИТЬ! - Инна воздела руки к потолку и расхохоталась. Павел с тревогой смотрел на нее.
- Нет, жених, - процедила Инна, наставляя на него палец. - Это ТЫ будешь объясняться!
Павел, холодея, наблюдал, как Инна удаляется в его кабинет. Страшное предчувствие охватило его.
Павел ожидал увидеть что угодно, но не то, что он увидел.
Инна выбежала из кабинета с рукописью в руках.
- Что это? - закричала она. Павел облизнул губы.
- Ты рылась в моих бумагах? Кто дал тебе право…
Листы полетели ему в лицо, будто ветер пригоршней швырнул опавшие листья.
- Что ЭТО? - Инна швыряла и швыряла в него листы. - Сукин ты сын, объясни-ка, ЧТО ЭТО ТАКОЕ!
Павел вновь поднял руки, защищаясь. Инна тяжело дышала. Прядь волос упала на прекрасное лицо. Глаза пылали гневом.
- Как это называется? А?
Инна осела вдоль стены. Закрыла лицо ладонями. Зарыдала.
Павел посмотрел под ноги. Листы его автобиографии рассыпались по полу.
"Совсем как моя жизнь".
- Где взяла?
Инна шмыгнула носом.
- На столе лежало. Ты оставил ее, чтобы я прочла.
- Да не оставлял я ничего! - вскричал Павел. Вздохнул. - Ладно. Прочла, и хорошо. Теперь ты знаешь, с кем имеешь дело.
Он потер лоб. Раскаленный прут боли пронзил висок.
- Ничего я не знаю! И ничего не понимаю.
Инна подняла мокрые глаза.
- Павел, как ты мог? Твой сын… и эта девочка… и-и…
Девушка начала заикаться.
Лицо Павла окаменело. Уголок рта дернулся, как и тогда, когда он смотрел на Диму (точно так же у Павла дергалось лицо, когда он увидел в луже крови мертвого сына).
Он сел на пол рядом с Инной. Положил ладонь ей на плечо. Инна движением плеча сбросила его руку.
- Это жестоко! - шептала она в горячке. - Жестоко!