- Дорогой мой Каверли, - начал я, - вы наверняка прекрасно осознаете, что рано или поздно вас вынудят отказаться от этой героической позы. Не хотите услышать совет? Вам придется поговорить со следователем, и вы, конечно, понимаете, что если не дадите простых ответов на простые вопросы, дело передадут в суд?
- Ох, Изобель, я уже говорил, что эти газетчики успели меня повесить! - вскричал Каверли и разразился горестным смехом.
И, разозлив и поразив меня (а кто бы истолковал дальнейшее в его пользу?), он добавил:
- И пусть вешают! Захочу - заговорю, но не раньше!
По моим репликам, выходившим за любые рамки воспитанности, можно понять, как я устал от этого молодого глупца. Но я надеялся спровоцировать его на заявление, которое очистило бы его имя от сгущающихся над ним теней - и отогнать эти тени от девушки, стоящей рядом с ним и глядящей на меня с упреком в карих глазах.
Я тут же понял, что не смогу оставаться в доме и не поссориться с ними.
- Кажется, мне пора, - сказал я, изобразив улыбку, впрочем, довольно мрачную. - До свидания, Изобель. Вы знаете, что я всегда и во всем к вашим услугам. До свидания, Каверли. Мне действительно жаль, что все так сложилось.
Он едва дотронулся до моей протянутой руки, потом резко отвернулся и отошел к окну. Стоило мне выйти на улицу, как я сразу убедился в правоте Каверли: за ним следили.
На крыльце перед входом в дом стоял человек и разговаривал с консьержем. Когда я вышел, он мгновенно отвернулся и стал старательно закуривать сигарету. Тем не менее, я успел узнать его: это он принес Гаттону новость о задержании Мари.
По-настоящему встревоженный, я продолжил путь в редакцию "Планеты". Я многое бы отдал, лишь бы избавить Изобель от этих печалей; моя душа пылала гневом и яростью при мысли о человеке, намеренно навлекшем на нее подозрения и несчастья. Каверли, отказывавшийся обелить себя, виделся мне чуть ли не негодяем.
Я внимательнейшим образом прочитал гору газетных вырезок по делу и пришел к выводу, что мало кто сомневался в виновности Каверли. Имя Изобель склонялось на все лады; я был готов взорваться от бешенства и вскоре сгреб все вырезки со стола и швырнул их в мусорную корзину. Я как раз приминал их ногой, когда меня позвали к телефону.
Инспектор Гаттон звонил из Скотланд-Ярда, и голос его был очень серьезен.
- Не могли бы вы прийти ко мне прямо сейчас? - спросил он. - Дело приняло новый оборот, весьма неприятный.
Больше он ничего не сказал. Я бросился к ожидавшему в автомобиле Коутсу и через десять минут сидел в голом, неуютном кабинете, довольно типичном для службы столичной полиции.
Без шляпы Гаттон еще больше походил на моряка: такие короткие, жесткие, курчавые волосы и по-бульдожьи широкий лоб обычно ассоциируются с военно-морским флотом. На стуле, в нише у одного из больших окон, лежал кожаный саквояж, насквозь промокший и покрытый пятнами - очевидно, его недавно вытащили из воды. Я вошел и тут же невольно уставился на саквояж. Инспектор, заметив мой взгляд, кивнул.
- Да, только что принесли, - сказал он.
- Что это?
- Ну, - начал Гаттон, усевшись на угол стола и скрестив на груди руки, - это такая улика, что и совершенно невиновный человек тут же благодаря ей отправится на виселицу.
Он многозначительно посмотрел на меня, а я почувствовал, как быстрее забилось мое сердце.
- Мне позволено узнать подробности?
- Конечно. Я вызвал вас специально, чтобы все рассказать. Сэр Эрик Каверли отказался отвечать на вопросы - и нам, как вы знаете, пришлось установить наблюдение за ним. Иными словами, все происходит по инструкции, и даже сам комиссар полиции не смог бы ничего поделать. Итак, вчера вечером Каверли покинул свою квартиру и направился в дом мисс Мерлин. Он вышел через черный ход и пошел по узкому проулку, а не по улице. Он явно думал, что ему удалось проскользнуть незамеченным. И в руках у него было - вот это.
- О Боже! - воскликнул я. - Этот кретин будто сам засовывает голову в петлю.
- Однако, - продолжил Гаттон, - ускользнуть ему не удалось. Пока он шел по Сент-Джеймсскому парку, его не выпускал из вида детектив. Каверли замешкался у пруда - и человек, следивший за ним, конечно, затаился. Вокруг никого не оказалось, и вскоре, полагая, что находится в полной безопасности, Каверли бросил свою ношу в воду! Затем он быстро двинулся прочь; детектив следовал за ним до самых дверей мисс Мерлин. Конечно, место, куда упал саквояж, запомнили, и сегодня, когда я прибыл в Скотланд-Ярд, его уже выловили - и доставили мне для изучения.
- Что в нем находится? - спросил я, переполненный дурными предчувствиями.
Инспектор Гаттон подошел к стулу и открыл саквояж. Сначала он достал несколько кусков сырого угля.
- Это, конечно, для веса, - сказал он.
Затем, вещь за вещью, он вынул из липкого нутра потрепанную одежду - лохмотья бродяги - и пару тяжелых ботинок. В саквояже были залатанные штаны, старое, видавшее виды пальто, грязная шапка и, наконец, дырявый красный шарф!
Гаттон испытующе поглядел на меня.
- Вот теперь упрямцу придется заговорить, - сказал он. - Новых доказательств, подтверждающих его невиновность, у нас нет, но вот это - неопровержимая улика!
- Это безумие! - вскричал я. - Неужели ничего нельзя сделать, Гаттон? Неужто нельзя повернуть расследование в ином направлении, найти что-то, на что ранее не обратили внимания, - и выяснить правду? Что бы вы там ни думали, я уверен, что Каверли не преступник.
Гаттон, нахмурившись, сложил мокрые вещи обратно в саквояж и ответил:
- Сегодня утром мне пришло в голову, что нужно коснуться еще одного вопроса, чтобы оградить невиновного и закончить расследование. Боюсь, в суде Каверли придется несладко, но не исключено, что кое-что может быть сделано до того, как следствие представит окончательные выводы.
Гаттон окинул меня вопрошающим взглядом и произнес:
- Я знаю, что вы искренне заинтересованы в этом деле. Позвольте сделать вам предложение. Возможно, оно выйдет за рамки вашего допуска к делу, каким его представляет начальство, но я все же рискну. При одном условии: обо всем, что вы обнаружите, буду знать только я, но не "Планета". Это договоренность не разойдется с вашей журналистской этикой?
- Не разойдется, - охотно ответил я, - вы, конечно, сможете просматривать все, что я буду писать для "Планеты". Так что вы предлагаете мне сделать?
- Я желаю знать, - без обиняков сказал Гаттон, - при каких обстоятельствах скончался мистер Роджер Каверли.
- Роджер Каверли? - эхом повторил я.
- Сын сэра Бернема Каверли, - продолжил Гаттон, - и, следовательно, прямой наследник титула. Он умер где-то за рубежом лет пять-шесть назад, в результате чего покойный сэр Маркус и стал баронетом после смерти своего дяди, сэра Бернема. Вы помните, наверное, как его слуга, Моррис, упомянул, что отношения между леди Бернем Каверли и сэром Маркусом оставляли желать лучшего - конечно, из-за безвременной смерти ее собственного сына.
- Я вас внимательно слушаю, - с готовностью откликнулся я. - Вы предлагаете мне отправиться во Фрайарз-Парк и побеседовать с леди Бернем Каверли?
- Именно, - ответил Гаттон. - Конечно, это звучит неожиданно, но я знаю вас достаточно хорошо и готов рискнуть выволочкой. Правда, я могу поручить это детективу. У меня слишком много дел в городе, и самому за всем следить не получится, поэтому порекомендовал бы вам согласиться.
Я понимал, чем было вызвано предложение инспектора Гаттона, и был благодарен ему за проявленную человечность. Протянув ему руку, я сказал:
- Благодарю вас, Гаттон, вы можете смело доверить расследование мне. Я отправлюсь во Фрайарз-Парк сегодня же.
- Хорошо, - ответил Гаттон. - Разрешите дать вам совет. Не забудьте прихватить надежный револьвер!
Глава 11 Царапины
Когда я добрался до трактира "Эбби-Инн" в Аппер-Кросслиз, едва не самого древнего здания в этой старинной деревушке, было уже около семи вечера. Трактир застал дни, когда облаченные в белое братья из некогда процветавшего монастыря Круа-де-Лис трудились на полях аббатства и рыбачили в речушке, медленно несущей свои воды в соседней долине. Время оставило неизгладимые следы на его фасаде, а галерея над каретным двором угрожающе провисла и была готова того и гляди обрушиться просто от возраста.
Я с первого взгляда попал под чары окружающего пейзажа. Покатые холмы вздымались над долинами, густой лес на склонах перемежался с широкими возделанными полями и еще более просторными вересковыми пустошами - совершенно дикими и навевающими мысли о разбойничьих лагерях и давних стычках воинственных лендлордов. Здесь же испокон веков жили сюзерены: руины замка до сих пор виднелись на вершине соседнего холма.
Из окна снятой мною комнаты я мог любоваться поражающей своим разнообразием местностью - обжитой и дикой, со всех сторон обрамленной лесом, отступающим лишь в долине. Одна только башня какого-то старого особняка возвышалась над кронами деревьев, тогда как все остальное было сокрыто зеленью.
Отведав настоящий сельский ужин, в котором малое число блюд с лихвой возмещалось обильностью порций, я раскурил трубку и спустился в питейный зал, надеясь разузнать об этом крае из первых рук от какого-нибудь случайного посетителя, подходящего для этой цели.
За стойкой с трубкой в зубах восседал хозяин трактира, довольно неразговорчивый представитель своей братии, а в зале был единственный гость - смахивающий на цыгана мужчина с безумными глазами, одетый в костюм егеря, в крагах и меховой шапке. В углу рядом с ним стояла охотничья винтовка. Увидев меня, хозяин кивнул, а незнакомец поздоровался. Я решил, что егеря будет легче разговорить, и сам завел беседу: