Я разбушевался в мечтах, как школьник, нагромождая в уме сказку за сказкой, пока спасительный сон не избавил меня от постыдного возвращения к действительности. Сон под утро тревожный и хрупкий, полный странных видений, словно повторяющих что-то забытое в твоей жизни.
Я иду в каменном ущелье будто вымерших улиц. Одинокие черные тени в подъездах с неопределенным человеческим обликом. Прохожих нет. Стекол в окнах тоже нет - одни пустые глазницы. Может быть, это улицы из фильмов о разрушенных войной городах?
Улицы сужаются, оборачиваясь переулками и проходными дворами, и я знаю, что где-то неподалеку меня ждет тупик, из которого уже нет выхода.
Это - ворота, похожие на вход в автомобильный гараж. Они медленно раскрываются, выпуская навстречу мне что-то неопределенное и рыхлое, как медуза. А может быть, это новая форма разумной жизни?
"Почему?" - спрашивает она и не договаривает.
"Почему?"
"Почему?"
Я просыпаюсь и сажусь на постели, опустив босые ноги на пол. Должно быть, еще рано, в комнате света мало, и только на освещенном экране телевизора легко читается тот же вопрос:
"Почему?"
А вслед уже бегут слова, договаривающие сон:
"Почему у тебя несколько жизней?"
Я даже протер глаза, чтобы убедиться в том, что не сплю. Экран ждал ответа.
А что я мог ответить на этот, мягко говоря, странный вопрос?
- У меня одна жизнь.
"Две. Ты одновременно был в двух пространственно-временных мирах. Ночью и днем. Лежал не двигаясь и двигался в пространственных границах, какие вы называете улицами".
- Это не жизнь, это - сон, - сказал я зевая.
"Ваш словарь толкует слово "сон" слишком неопределенно. Это и физиологическое состояние, в котором периодически прекращается работа сознания, это и видения спящего, и мечта, и фантастический продукт воображения. Слишком много исключающих друг друга понятий".
- Я имел в виду именно видения - то, что происходило во сне, а не наяву, - сказал я вслух.
Экран понял по-своему.
"Другая жизнь, но мы не могли в нее проникнуть".
- Потому и не могли, что она не существовала реально. Продукт неконтролируемого воображения.
"Непонятно. Все, что существует, - существует реально. Реально не существовала - несовместимость понятий. Еще один признак чуждой нам формы жизни".
И экран погас.
- Ну, что скажешь? - услышал я позади смешок Вэла.
Он, как и я, не спал и сидел босой на диване.
- Кажется, взаимопонимание недостижимо, - вздохнул я и прибавил: - Только…
- Что только? - насторожился Вэл.
И я, опустив голову, чтобы не смотреть ему в глаза - неловко, конечно, а так хотелось рассказать, - все-таки рассказал ему о своих воздушных замках. Пусть улыбается, пусть острит, пусть говорит, что, мол, глупо все это и смешно.
- Конечно смешно, - подтвердил Вэл тоном судьи, выносящего приговор. - Наивность всегда смешна. Это свойство инфантилизма. Смешно быть ребенком в тридцать пять лет. А твои мечты - издержка воображения подростка, возомнившего себя властелином мира. Он, видите ли, предотвращает войны, уничтожает оружие на военных базах!.. Не суйся, милок, в политику: не по зубам орешек. И штаб НАТО не потроши. Документацию уничтожишь, а генералы останутся. И планы восстановят, и агентуру, и средства. И ничего не изменится, только легкую панику вызовешь - на время. А ультиматумы диктатурам или хунтам - это уж совсем смешно. Даже физическое уничтожение диктаторов не приведет к революции. Революции не экспортируются и не делаются по приказу извне; их делает народ, когда создается революционная ситуация.
Разгромленный, я отступал, все еще не сдаваясь.
- Могущество невидимок не только в разрушении.
- А что они создали? Курительную трубку и золотой бюст?
- Дело не в масштабах. Полагаю, что с такой же легкостью они создадут и океанский лайнер.
- Для кого? Для тебя? Стоит этакий пароходище в устье Темзы. Абсолютно пустой. Ни капитана, ни команды, ни судовых документов. Как ты докажешь свои права на владение?
- А если не для меня? Для общества. Например, строительный кооператив для лондонской бедноты. И не один квартал, а целый пригород. Или, допустим, мост через Ла-Манш или туннель. Без труда и средств - раз, и готово!
- Допустим. А по какому образцу они его выстроят? Что они знают о сопротивлении материалов и строительной механике? Можно ли будет ездить по этому мосту, даже если он и повиснет волшебно над Ла-Маншем? Да и пригород твой - это не трубка Доуни. Дело не в масштабах, согласен. Но по каким расчетам и чертежам они скопируют сложное инженерное хозяйство с его транспортными магистралями, осветительной и газовой сетью, водопроводом и канализацией, телефонной и телеграфной проводкой? Они и понятия об этом не имеют, и назначения не поймут, а ты - пригород! Нет, Монти, в своем чудотворчестве ты даже ограниченнее, чем герой Уэллса. Тот хоть мог сотворить себе яичницу, а ты и этого не сможешь: нет образца для синтеза.
Я молчал.
- Пора вставать, волшебник, - зевнул Вэл и пошел в душ.
- Может, позавтракаем вместе?
- Твоя Розалия еще не вставала, а у меня - дела.
Проводив Вэла, я подошел к окну. Уже совсем рассвело, но квартал еще спал: не было ни людей, ни машин, только автотележка молочника задержалась у подъезда напротив. То был подъезд старого лондонского дома, выстроенного, должно быть, еще полстолетия назад. Рядом с ним стоял, вероятно, такой же, но во время войны его разрушило прямое попадание немецкой фугаски. Уже несколько лет на его месте собирались воздвигнуть новый, а строительная площадка, огороженная аккуратным забором, все еще оставалась пустой. Только окрестные мальчишки, проникавшие сюда сквозь щели в заборе, устраивали здесь свои футбольные и крокетные матчи, прекращавшиеся с появлением лондонских "бобби" - строгих блюстителей уличной тишины и порядка. "А что, если…" - мелькнула озорная мысль. И я сказал вслух с невольной торжественностью:
- Если вы еще здесь и можете меня слышать, постройте дом на пустыре напротив. Что значит "построить", вы, вероятно, знаете, "дом" - тоже. А пустырь я сейчас наблюдаю: он огорожен забором, оклеенным рекламными афишами. Дом должен быть точнейшей копией соседнего, стоящего рядом. Не только снаружи, но и внутри. Вся проводка, которую вы скопируете, должна быть также связана с подземным хозяйством улицы. - Я вздохнул и добавил: - Возле подъезда укрепите большой белый экран с надписью: "Бесплатные квартиры для бедняков. Вселяйтесь и живите. Вход свободный".
Ничто не звякнуло, не стукнуло, не шелохнулось. Дом, задуманный мной, не появился. "Эффект Клайда" попросту не сработал. Я внутренне посмеялся над своим дурачеством, вздохнул и начал одеваться.
Потом съел завтрак, просмотрел газеты и, захватив зонтик, собирался уже выйти на улицу, как вдруг услышал нарастающий шум за окнами. Словно поймали вора или кого-нибудь сшибло автомобилем. Взглянул в окно и обмер.
На бывшем пустыре стоял пятиэтажный дом, точная копия своего выцветшего и закопченного соседа. У дверей до второго этажа тянулся белый прямоугольник с задуманной мной надписью, ясно читавшейся даже из моего окна. А внизу ее читала и обсуждала толпа, собравшаяся у дома. Что-то кричал полицейский в каске, останавливались проезжавшие автомашины, толпа росла.
Я, забыв зонтик, стремительно выбежал на улицу.
Глава 8
МИДАС
И вблизи дом оказался таким же старым, как и его сосед, словно их строили одновременно. У подъездов с воинственным видом стояли полисмены: должно быть, постовой уже вызвал дополнительный полицейский наряд. На тротуаре толпились прохожие и зеваки - обычные лондонские зеваки, моментально собирающиеся вокруг любого уличного происшествия. Но привлекал их даже не самый дом, а надпись на огромном щите, выведенная полуметровыми буквами и тем же шрифтом, которым пользовались невидимки у меня на экране.
Наиболее словоохотливые обменивались репликами:
- Бесплатные квартиры. Видал?
- Вранье.
- Так ведь ясно написано.
- Мало ли что написано. Обман. Въедешь, а тебе - счет: плати.
- Попробуй въехать. Видишь - ангелы у дверей рая стоят.
Кто-то попробовал подойти ближе.
- Назад! - крикнул полисмен, отстраняя его концом черной дубинки. - Не подходить близко.
Я перешел к другой группе.
- Вчера этого дома не было. Я ведь рядом живу, - пояснял, жестикулируя скрученным зонтиком, седоватый клерк в котелке. - За одну ночь его выстроили. Непостижимо!
- Не за одну ночь, а утром. При мне.
- Глупости!
- Я молоко привез - никакого дома нет. Пустырь. Поставил машину вон там. (Тележка молочника все еще стояла у подъезда соседнего дома). Отлучился на минуту, вернулся - дом! Точь-в-точь такой же, как этот. Прямо из воздуха. Будто в кино.
Впереди косматый молодой человек лихорадочно щелкал фотокамерой. На слова молочника обернулся:
- Вы лично видели?
- А как же иначе? Точь-в-точь. Как в кино.
- Расскажите подробнее. Я из газеты, - засуетился обладатель фотокамеры, но молочник тотчас же стушевался:
- Некогда мне - заказчики ждут.
- Разыгрывает, - сказал кто-то. - Чудес не бывает.
Я решил поддержать молочника:
- А вдруг? Я не видел этого дома еще полчаса назад. Глядел вон из того окна напротив - пустырь и забор. А вышел на улицу - ни пустыря, ни забора. У соседнего дома материализовался дубль.
Газетчик еще раз щелкнул фотокамерой, должно быть снимая мое окно.
- Ваше имя, сэр?
- Зачем? Я не мечтаю попасть в газеты.
- Мне же нужны свидетели, сэр.