Я был совершенно счастлив. Умилился, прослезился и восторгнулся. Все те препоны, которые у меня возникали в общении с туземцами по каждому поводу, на каждом шагу, которые мне приходилось пробивать длинными напряжёнными разговорами, уламыванием и упрашиванием, деньгами и угрозами, постоянным нервным напряжением, у него решались одним-двумя движениями.
Вот что значат мужское брюхо и борода соответствующих местным ожиданиям размеров! Одно слово: "муж добрый". Какой там попадизм, либерализм и дерьмократизм! Вот как надо! Вот как дела делаются!
Помыться, постираться, попарится, погреться… Такое удовольствие! Алу визжал от банного жара, от щёлока, попавшего в глаза. "Наша баба" занялась постирушкой, а мы затащили в мыльню Артёмия, и принялись его обихаживать. Отмачивать присохшие к ранам тряпки, остригать отросшие ногти на руках и ногах… От моей суетни Артёмий открыл глаза и поинтересовался:
- Где я? А ты кто такой?
Кидаться с воплями радости на грудь своему давешнему спасителю я не стал - сильные эмоции в ослабленном состоянии не есть хорошо. Но сегодняшнюю ситуацию с интернированием - описал. Объяснил, что я Иван - боярский сын. Иду домой за Елно, вот решил и его прихватить.
- Спаси тебя боже, отроче. От злой смерти уберёг. Должник я тебе по гроб жизни. Довезёшь до Смоленских земель - дальше я и сам до своего господина доберусь. Ежели на то будет воля божья.
Он внимательно присматривался ко мне в полутьме парилки и вдруг спросил:
- А мы с тобой ранее не встречались? Мнится мне будто я тебя где-то видел.
Вокруг крутился Алу, возилась с постирушкой "наша баба". Тут я очень удачно оторвал присохшую повязку от раны собеседника, и необходимость ответов отпала. Всё-таки, мужик сильно ослабел - обморок.
За суетой, помывкой, кормёжкой людей и зверей, обустройством во второй тёплой избе, откуда семейство хозяина спешно эвакуировалось в поварню, зимний вечер постепенно перешёл в ночь. Слобода постепенно затихала, волчонок и младенец получили каждый своё молоко, насосались и засопели.
Что дальше делать? Может, с Борзятой посоветоваться? Я вышел во двор посмотреть лошадей.
"На ловца и зверь бежит" - русская народная мудрость. Другая такая же: "помяни чёрта - он и появится". Конкатенация двух этих утверждений позволяет сформулировать гипотезу: ловля чертей - русский народный промысел.
Это я к тому, что темноте двора стоял Борзята. У его ног были большие хозяйские санки с каким-то здоровенным узлом, накрытым рогожей.
- Подь сюда. Помочь нужна. Гостимил ногу испортил, а тут вот - надо отволочь быстро. Тут недалече, в соседний посад. Впрягайся, тяжёлые, зараза. Полозья, вишь ты, битые совсем. Дорогой и поговорим. Ну, взяли. Пошло. На спуске не разгоняй. Мы сейчас на реку выйдет - там хоть и длиннее, да ровнее. Так как ты говорил? Вы ж тогда с реки влево побежали. Селище, говоришь, было?
Мы, чуть поднатужившись, сдёрнули санки с места, протащили их по утоптанному двору за ворота, и двинулись к спуску к реке. Придерживая, притормаживая на скользких, обледенелых местах и наоборот - выдёргивая из рыхлых сугробов на поворотах, когда их туда заносило.
Борзята внимательно и сочувственно расспрашивал меня о моих похождениях. Соболезновал приключившимся несчастиям и восхищался явленными мною хитростью и изворотливостью. Обычный для него образ "шутника злобного" полностью исчез - со мной разговаривал взрослый, много повидавший, умудрённый, доброжелательный мужчина. Способный понять и оценить пережитые мною страхи и мучения. Оказалось, что он и сам попадал поганым в плен. Хорошо - свои выкупили.
Борзята подтвердил правоту Алу: урождённых рабов не выкупают. Но из каждого правила бывают исключения:
- Если он хану - как родной сын. Или просто - любимый раб… Конечно, цена раз в десять меньше, но, если не наглеть - можно.
Сочувственное внимание, уважительность и профессиональность его комментариев были мне как бальзам на раны. Последние дни я постоянно "плясал на лезвии клинка" - постоянно приходилось принимать решения, совершать поступки, имея очень смутные представления об их последствиях. Оперировать чутьём, интуицией, а не знаниями. Мнение профессионала было для меня очень важным.
Его поддержка, одобрение избавляли меня от внутренней изнуряющей тревоги. От сомнений и неуверенности в собственной правоте. Серьёзных проколов в моих действиях он не находил. Отметил, как недостаток, то, что я не запомнил дороги к логову "серебряных волков", указал на недостаточную бдительность при исполнении "малой нужды" в районе боевых действий, заинтересовался моим "поясным" ударом.
Я распелся как глухарь на токовище. Прихвастнул, но не сильно. В какой-то момент Борзята остановил наши санки и принялся что-то выглядывать на льду, изредка топая ногой. Потом подошёл к санкам, где я продолжал свою "Сагу об Иване" и, глядя в сторону слободки, попросил:
- Вроде бежит кто. У тебя глаза по-моложе моих - глянь-ка.
Я обернулся к берегу за спиной, радостно надеясь сделать что-то полезное своему боевому товарищу. В темноте зимней ночи видно было плохо, что-то, кажется, шевелилось среди сугробов, в паутине протоптанных между ними тропинок, в покачивании голых ветвей кустарника и ряда деревьев. Краем глаза я поймал движение сзади. Но отклониться не успел - меня ударило по темечку, и я рухнул лицом в снег.
Господи! Да сколько ж можно! Всё время - по голове! Всё время - фейсом в кристаллы замёрзшей воды! Самоё яркое, самое постоянное воспоминание от всего моего попадизма - вот это самое: по голове - бздынь, на лице - хрусь! Вот за этим попадуны и лазают?! Как мне всё это надоело! И, ой…ля, как же больно!
Меня мутило от удара, от того, что меня крутили и таскали. Чего-то стаскивали с меня, как-то переворачивали. В какой-то момент глаза сфокусировались, и сквозь выступившие слёзы боли, увидел перед собой лицо Борзяты. Голове стало холодно, я разглядел у него в руках мою бандану. Свернув в жгут, он растянул им мой рот, обернул вокруг моей головы, затянул узел сзади и похлопал меня по щеке:
- Так-то вот, гадёныш.
Я был совершенно ошеломлён всем этим. Просто… ну этого не может быть! Что происходит?! За что?! И - уй-ё… как же больно…
Борзята, отойдя от меня на пару шагов, опустился на колени, вытащил из ножен и оглядел мой (мой!) засапожник. Потом принялся долбить им лёд.
Да ну! Это же невозможно! Это бред! Как же так - мы ж товарищи! Боевые! Одно дело делаем! Он чего, свихнулся?! Да что же это?!
Звяканье моего ножа об лёд, от чего лезвие затупится, а, может, и сломается, звучало как непрерывное напоминание. О существенном изменении ситуации. Которая оказалась совсем не такая, как я себе пару минут назад представлял. А какая?
А такая: я лежал на боку в одной рубахе со связанными за спиной руками, с кляпом из моей же банданы во рту. Чуть заснеженный лёд приятно холодил висок раскалывающейся от боли головы. В двух шагах кучкой лежали мои шапка, тулупчик, свитка, кольчужка, шашка и пояс. Так вот чего он меня крутил - кольчужку снимал! С другой стороны от меня стояли санки с узлом. А впереди Борзята долбил лёд. Похоже, что моё самодовольное хвастовство его порядком разозлило. Согревшись от работы, он решил восстановить объективность и указать мне моё место:
- Ты, сопля плешивая, меня здорово достал. Наглость твою - никаких сил терпеть не хватало. Возомнил о себе - будто князь какой. Вша недодавленная. Взрослым мужам, воинам, слугам княжьим - указывать вздумал. Молоко ещё не обсохло, а уже зубы кажет. Твоё дело - кланяться низко да миски после воев языком мыть. Ни чё, скоро будешь местным ракам усы подкручивать. Тута их, трупоедов, много.
Видимо, я и вправду сильно достал мужика. Настолько, что ему было мало моей смерти, требовалось самоутвердиться в русле словесности.
- Ты - хотя и умный, а дурень. Теля возгордившееся. Съел мою обманку с причмокиванием. Как этот придурок Поздняк. Хоть бы чуть мозгов было - сразу бы понял, что княжича, сынка Великого Князя Киевского на какой-то паршивенькой боярышеньке - никогда не женят. Сам-то он может сдуру себе всякого навоображать. Но Государь такого позора никогда не позволит. А этот-то… Ропак. Ему Новгород дали. Так садись крепко, цепляйся там, врастай. А он посадниковыми дочерьми брезгует. Кто ж это потерпит? Пришёл случай - его и турнули. Из-за какой-то дырки мохнатой - Новгород терять? Ростик… завсегда своё возьмёт. Не мытьём, так катаньем. Вот Демьян-кравчий меня и позвал. "Давай, - грит, - Борзята, тряхни стариной. Русь, - грит, - надо спасать. Вытащит, - грит, - Ропак свою княгиню-лягушку с болота - беда будет. Замятня начнётся. Ростику промолчать не дадут - отец с сыном сцепятся. Надо Русь Святую от княжих усобиц боронить. А то с тех сисек, княжичем щупанных - у многих добрых мужей головы повалятся. По Руси не одна сотня вдов да сирот новоявленных - воем выть будут. Ропак с Ростиком - друг другу не уступят, начнут дружины друг на друга слать. Охота нам за чужие постельные забавы - своих жизней лишиться? Да и Ромочка-Благочестник, князь наш Смоленский, в печали пребывает. Брат-то родной эдакое непотребство сотворил! Не по обычаю, не по обряду, без отеческого благословения, сучку худородную да в Мономахов род…". Нут-ка, сапог-то отдай.
Борзята оторвался от ковыряния льда, подошёл ко мне и стянул сапог. Задумчиво заглянул внутрь и вернулся на своё рабочее место. Аккуратно придерживая мой сапог, так, чтобы не замочить руки в ледяной воде, стал вычерпывать наколотый лёд и выплёскивать смесь воды и ледяного крошева в сторону.