Среди ночи я проснулся - без Джанны под боком; увернулся от исполнения. Где-то на периферии гулко бухнуло и взорвалось, оттуда донесся тонкий, въедливый вой на одной ноте. Должно быть, кто-то сунулся, несмотря на почти полный минус видимости, и попал в кипящую яму или иную активную примету здешнего ландшафта. Чувствовал я себя погано, хоть курить начинай. Поворочался с боку на бок - сон не шел. Тут по полу цокнули коготки, и некто, посапывая, залез ко мне, лег с краешку и затаился. Я было решил, что Кирька, но то была не его манера. Когда ему ночью приспичит, он прыгает на матрас так, что вся койка трясется, и вполне профессионально выгребает меня лапой из теплого одеяла.
Тогда я замер тоже.
Вдруг тихий голосок:
- Пап! Ты спишь?
- Это ты, Григорий?
- Угу. Только меня никто так не зовет, а мальчишки чаще всего Горгончиком дразнят.
- Обижают?
- Что ты! Я у них герой воздушных сражений. Пап, ты теперь не уедешь?
Я обернулся. Его котячьи глазищи светились у самого моего лица.
- Куда мне теперь ехать, - ответил я. - Дальше преисподней вроде и некуда.
- Пап, мама говорит, что ты мне запретишь к колодцам летать.
- А что, воевать, кроме тебя, некому? Другие мальчишки что делают?
- Трофеи собирают. У нас все оружие трофейное или краденое. Эти типы когда сдыхают, в железяке один пар вонючий: ждешь, пока выветрится, лезешь в нутро и тащишь, что приглянется. А то и саму железяку буксируешь. Еще вместе с собаками летучие бомбы можно гасить, светляки такие. Они брызгаются, пока на парашюте, а ты в полете их брезентом собьешь, прихлопнешь - и обземь. А если сами хлопнутся - всю округу жидкой нефтярой зальет, тогда только и спасение, что землей засыпать.
- Понятно. Как я чувствую, твои крылышки нипочем без дела не останутся.
- Вот и деда так говорит. Песиков ему тренируй!
Я заинтересовался:
- Ты что, нашего Самаэля в деды произвел?
- Не-а. Того, что с аббатскими собаками. Дедушка Дэн. Он вроде твой собственный родитель.
Вот здорово! Никак, тут собирается весь цвет Странничества и Отшельничества.
- Знаешь, ты меня утром прямо к нему проводи, к этому монаху-расстриге.
- Провожу обязательно. Пап, а можно я здесь до утра побуду? Я… я не очень страшный? Ты не боишься, как вечером?
Этот чертенок всё, конечно, понял до тонкостей.
- Где уж мне бояться! В нашем положении, сынок, то еще роскошество - труса праздновать, - я протянул руку, нащупал под рубашонкой его нежненькое, голое пузо и шершавую, всю в панцирных струпьях, спину. Отрастил бы еще на шее, затылке и плечах, научился сворачиваться клубком, как броненосец… Хотя эти, факт, бьют кверху, как завещал один помирающий мафиози своему сыну.
- Слушай, какие ваши потери? Многие уходят?
- Не считал. Кто уходит, кто приходит, кто из старых возвращается, - ответил он солидно: отец про дело интересуется. - Собаки гибнут - это уж навсегда.
Утром мы навестили Дэна. Постарел он мало, только стал прытче в движениях и совсем перестал улыбаться. Мне, однако, обрадовался и сразу опрокинул на меня свой ушат проблем: те собаки, что привозные из Шамсинга, для атак не годятся, работают санитарами и подвозят боепитание; а местных выбивают. Между прочим, их родоначальники - сильные бродячие собаки из Пустыни, великолепные в борьбе с одиночками; поэтому они совершенно не умеют себя жалеть, когда на них лезет масса.
- Ты не пошел бы в инструкторы? Командные посты все заняты. Можно, разумеется, потесниться.
- Обойдусь. Мне, если честно, не до карьеры. А получится у меня без опыта, как ты думаешь?
- Должно. Чему учить, я покажу, а контакт у тебя, экс-психиста, должен быть с ними идеальный.
Так я стал инструктором, точнее - командиром подразделения собак-миноискателей, а потом - роты универсальных боевых псов. В самом деле, большинству из них надо было только объяснить, что нам, людям, от них требуется, а уж уловки и увертки они изобретали сами в зависимости от того, какой осколок исторической эпохи пер на нас в данный момент. Хватали и перекусывали пополам аршинные стрелы; жестким клубком подкатывались под ноги пешим рыцарям, бронированным легче их самих, а потом сбивали с ног и сдирали с них доспех алмазными зубами; сбрасывали под "пантеры" и бэтээры связки гранат и пакеты с тринитротолуолом, а сами ловко уходили от взрыва. Были под моим началом и псы-летяги. Огнем они только плевались, пускать длинную струю не умел никто, однако и надобности в этом не было: пламя оказалось липучее и проедало сталь насквозь, как термит. А вот наших человечков не брало: вековой иммунитет сказался. Но самое лучшее - звери тоже стали гибнуть куда меньше, когда им разъяснили, что именно вот этого нам от них не нужно.
Среди дня особенно сильно пахло смазкой огромной военной машины, и другие запахи наплывали - тошнотные, сладковато-приторные, жгучие. Бои пока шли на периферии, в темноте нам было куда отходить, однако ночи становились все более куцыми. Горгошины приятели кучковались вместе и повадились кормиться у Джанниной великой кастрюли, обильно снабжая ее съедобным полуфабрикатом, - а со мной вести разговоры. Того духовного полета, что видел я у детей Охриды, здесь не наблюдалось, их интересы крутились вокруг самого что ни на есть насущного: поставок снаряжения всех эпох, распределения военных трофеев, особенно смертоубойных, бинтов, корпии и синтетического клея для ран, еды и спирта. Я вспомнил мою монашескую житуху и развернул перед ними ее боевые страницы. Кое-чему они успели у меня нахвататься и раньше, втихомолку, в перерыве меж двумя моими душеспасительными сказочками, да и сами были от природы щедро одарены. Тем не менее держаться против наемников было им куда как непросто. Если бы еще те не были так разношерстны, так мало способны к командной деятельности, так первобытно тупы - и так жестоки. Как мне рассказали, во время первой атаки на границу они потоптали и размяли шинами и гусеницами с десяток своих же подкидышей, перерезали всех собак, что им попались, и передушили кошек. Здешние такое не прощали, хотя сами век проживали в обнимку с безносой косарихой.
Мои юные бойцы извозились и похудели за эти дни, но у них становились живые лица, а у наших противников - нет. Одна защитная оболочка снаружи: тараканья ржаво-черная скорлупа лат, бугристая и осклизлая жабья броня, безглазые чушки ползучих ракет, управляемых изнутри. Когда наш огонь прожигал насквозь, махина враз останавливалась, криков изнутри не доносилось: видно, нечему там было умирать.
Мы дожили до скромных побед. Но вот едва мы оттеснили неприятеля по всему фронту, отбили крошечный приграничный поселок и укрепили его отрядом местной обороны, как меня, Дэна и кое-кого из других Странников передислоцировали на другой участок, поближе к горам; там прорвались большие силы, гораздо лучше, по слухам, одушевленные и обученные.
- Будем взрывать мосты, товарищ, - сказал мне мой новый командир.
Он был не Странник, а только что с какой-то земной заварушки; поэтому звание и квалификация у него были выше моих, а конкретный адов опыт - ниже.
- Вместе с неживой силой?
- И те, которые ею заняты, и те, что нет. Ваши собаки в этом должны помочь.
Я помнил их методику из их художественной прозы. Минировать мост загодя нет смысла, обнаружат: поэтому дожидаются, пока на мост зайдет войско. И вот навстречу ему выбегает этакая лохматая дворняга - не такой пес, о котором идет слава, что службист он хороший, не овчарка там или эрдельтерьер. Ну, о наших мутантах вообще речь молчала. Но вот "малоценная особь", по выражению моего нынешнего начальства, - она свободно может пронести в поясе или потайном карманчике ошейника заряд с часовым или радиоуправляемым механизмом. Посередине моста бомба взрывается вместе с животным, полотно переламывается пополам, все и вся летит в воду.
- Вот этот мост еще не занят ими, - командир подал мне бинокль, - но силы врага будут на нем часа в четыре утра, уже поставил дозор и вовсю подтягивается. Взорвем у них под носом, отрежем путь на другой берег, а сами к тому времени уже переправимся в воду на плавсредствах и зайдем в тыл.
Я почти не слушал. Передо мной был тот самый мост на полдороге от Джубги до Агоя, - вспомнил я диковатые для слуха названия, - где мы вчетвером отдыхали в своей личной пещере. Я и ее увидел: и каверны в гранитных быках, в одной из которых мальчуган нашел монету, и булыги, что лежали около пляжа. На одной что-то розовело, и я не мог избавиться от мысли, что это купальное полотенце одной из наших дикарок.
- На такую стопроцентную гибель мои собаки не пойдут. Дайте им возможность придумать что-нибудь получше.
- Времени нет, - отрезал он, повернув ко мне молодое крестьянское лицо. - Пока они скрипят извилинами, нас всех в нашем же добре потопят. Разведчики говорят, что у самих "духов" не видели такой техники. А пойдет Рози, и с большой охотой.