- Я отменяю приговор под свою личную ответственность, - сказал он. - Не хочу задерживать никого из Старших.
Золотая кобыла тихо проржала что-то - я понял, что она зовет меня к ним, Конскому Народу, что кочует вместе с цианами и онеидами. Туда, где будет ждать свое дитя Иола. "Возьмись за мой недоуздок", прозвучали ее слова, в которых была заключена огромная, как их мир, картина блаженной моей жизни.
- Хозяин, - робко дотронулась до меня Дюрра, - смотри, чего я захватила. Думала, вдруг снова искать будешь.
Я и раньше это заметил. Вокруг ее шеи, там, где у кобр кончается капюшон, было обмотано нечто черное. Моей змее пришлось исхитряться, чтобы так скрутить его и всунуть туда голову.
- Знак моего трансферта, - ахнул я. - Он снова изменил цвет.
Я снял его, расправил и надел узлом вперед. "Прости, брат, простите, сестрицы, - сказал я им, в мыслях возвращая им назад всю прелесть их открытого настежь мира. - Вы отлично знаете, что не это мой Путь".
- Ты иди к Иоле, Дюрька, - приказал я, - Береги мое дитятко сейчас и потом, когда оно родится. А я пошел, знаешь. Я ведь тоже йеху, куда мне в тутошние тонкие материи вникать и в здешнем раю прохлаждаться, меня кое-где совсем в другом месте заждались…
Чмокнул ее в шейку, поглядел на троицу чудесных спасателей - и зашагал прочь. Никто не остановил меня и никто не спрашивал. Вышел снова через ангар, так показалось мне ближе - а, может, дальше. Прошел по причалу и нырнул в леденющую воду.
"Эх, лошадиная команда, - подумал я устало. - Не могли пошире свое лето раскинуть. Пальто вон тоже за скамьей, верно, валяется, хотя на кой ляд мне нынче пальто…"
Я загребал все глубже, все сильнее, пока не окоченели руки и все тело. Воздух я выпустил, но удушье пока, на счастье, не приходило. Только перед глазами завертелись малиновые змеи и круги, как тогда, когда долго смотришь н белый снежок.
"Забавно, - подумал я, - научусь я когда или нет переходить по-настоящему? Уж больно хлопотное это дело - всякий… раз… заново… помирать…"
Эпилог. Космический карнавал
Сердце мое открыто всему сущему.
Мохийддин ибн-Араби
Мирок мессира Самаэля был и тем, к которому я привык, и совсем другим. Повсюду через слежавшуюся пыль выбивалась живая трава - но жирная и черная от копоти. Дымы стояли над пустыней вместо выбросов бледного огня, и едко разило битумом, асфальтом и дрянной соляркой, будто эту и без того печальную землю намеревались проутюжить катком и придавить широченной, в сорок полос, скоростной автомагистралью.
"Пыльная деревня" стояла на своем месте, к тому же чуток съежилась и подкоптилась. Зато население навстречу мне высыпало в увеличенном составе. Все здешние оторванцы и шмакодявки в замызганных комбинезонах; озабоченный и еще более сгорбленный господин Френзель; Джанна, рассматриваемая в полуторном масштабе, но такая же розовенькая и свежая, ничто ее не брало; Агния, серденько мое, да как же я про тебя и не вспоминал почти! Цербер Кирилл, здоровущий, толстый. Он так юлил вокруг меня, что я боялся, кабы с ним не случился вывих хвостика. Кирька не слишком-то похорошел с тех пор, как мы жили в одной конуре. Головы от трех разных пород: боксера, бультерьера и посередке - борзого кобеля, все презубастые, как инструмент допотопного хирурга. Шеи коротковаты: неясно, как он развернется при случае со своими зубками. Впрочем, как выяснилось, он был немножко огнедышащий. Горбины на спине? Естественно, то были крылья, кожистые, с перепонками; их подъемная сила была для нашего толстуна маловата, но кое-как обходился.
Я со всеми расцеловался.
- Дом и хозяйку блюдем, - сказал Френзель. - Сына Григорием назвали.
- Горгорием, - уточнила Джанна. - Говорят, нельзя еще прямо имена записывать, лучше с вывертом. - Джошик, пойдем скорее, я тут щи из трофейной говядины сварила, поешь свеженького и в постельку. А то прямо с лица спал, пока тебя по другим мирам растрясало. Хулиган мой снова в отлучке, так что захочешь вдвоем поразвлечься - и это можно. Мне тут без мужика совсем тошнехонько заделалось, а с другим кем вот он не велит, - кивнула она на главу государства.
Да уж, это была не та дистиллированная мораль…
- Я ни с какого конца не голодный, - ответил я деловито, - но щей поем. Рассказывайте, что тут творится.
- Известно что, - ответил господин Самаэль. - Эти, с серпентина, - ну одолели просто: каждый день по три атаки отбиваем по всему фронту и без счета попыток прорыва. Воздушной войны нет: Сеть стоит ниже, чем было при вас, Джошуа, а у них почему-то одни сверхзвуковые бомбардировщики и межконтинентальные ракеты.
- Биплан пробовали запустить. Фанерный, - один из мальков презрительно цыкнул через дырку в зубах. - Кирьке на один укус. Или плевок, что ли.
- Особенность их ведения войны - почему-то могут использовать технику лишь тех времен, когда они были убиты, да и то какую попроще. Абсолютно необучаемы, - продолжал Френзель, с писком хлебая варево из одной кастрюли со мной. - Вы же понимаете, что хорошо стрелять из бомбарды даже труднее, чем торпеду навести на цель, а танк куда приемистей тачанки. Но вояки с той стороны порой кнопку чужую - и то не умеют нажать: тупари безнадежные.
Все остальные тоже потихоньку таскали у меня куски. Еда не то что была по талонам - времени на нее никак не хватало.
Потом мы отправились на позиции. Границу наши подвинули ближе, вдоль нее курсировали пограничные псы, многие с крыльями и преогромные, но с одной, реже - двумя головами: Кирилл по-прежнему был уникален. Броненосцев, говорили, у нас тоже прибавилось, но все они небольшие. Купол по-прежнему зависал над туманным пейзажем, как летающая тарелка, и я спросил о нем господина Самаэля.
- Не работает, - ответил он. - Опасно стало, как Сеть подошла к самому жерлу. Да и никто не желает уходить в Зеленый Мир, наоборот - тамошние сюда приходят. Жаль, не выходит у них надолго.
Он ловко обогнул один из геотермальных колодцев ("тандырный хлеб испечем", вспомнил я). Теперь лава стояла в них с краями.
- На меня навалили всех младенцев и во время стычек суют в самую середку моего мироздания, - пожаловался он. - В бывший Купол: там и стены толстые, и боковые галереи ого-го какие. Мол, уцелеете - начнете все сначала. Грудные сосунки там вообще постоянно живут. Знаете, а Баубо тоже воюет в отделе пропаганды: вылезет на самую линию фронта и начнет русские частушки петь. А то задерет подол… Хоть и чисто психическая атака, а на нелюдь все равно действует.
- Слушайте, я хочу вам помочь, и не одними своими байками, - сказал я, - Думал опять психистом, ан нет, получается.
- Поосмотритесь - решите сами, - ответил Френзель. - Мы никого не неволим. Возвращайтесь к Джанне: у нее поспокойнее, и мальчишку ее кстати повидаете.
Джанна как раз отловила своего первенького, вымыла с мылом и держала на руках, пытаясь уложить в кроватку. Он был в длинной ночной рубашонке, белокурый, как она, пухленький - точь-в-точь сусальный ангелок или амурчик с ренессансной картины.
- Папец явился, гип-гип ура! - завопил он неокрепшим баском и бултыхнулся на руках матери, как большая рыба. Спрыгнул с ее рук, пробежался по полу на своих четырех - и прямо ко мне: я даже отшатнулся.
Внутри он был хвостатый и чешуйчатый, как игуана: вся спина в бурых пластинках и грубом волосе. Если бы не мощная задняя опора, он мог бы передвигаться только на манер ползунка: ручки и ножки были пухлые и слабые, как у шестимесячного, хотя оканчивались двадцатью крепкими острыми коготками. Впрочем, и ползал он шибко: голова его запрокидывалась назад почти под прямым углом, что избавляло от необходимости пахать носом землю. Но что самое главное - он тоже был крылат. Тончайшие, как волоченое золото, перепонки простирались от когтя до когтя, вернее - от шпоры до шпоры, соединяя конечности с каждой из сторон, будто у белки-векши.
Но детали я разглядел позже, ибо Джанна решительно отодрала его от моей брючины:
- Папа устал. А ты мокрый, распаренный, заболеешь еще.
- А вот не заболею и завтра снова с Кирькой на пару полечу! - пропел он. - Сегодня троих железяк поджарили. Бульк - и нету. Кирька летит - снаряд в зубах, эти гады в него целятся, он, ясное дело, уворачивается, а тут и я незаметно подбираюсь с ведром очищенной.
- Голодранцы! - чуть не заплакала моя подружка. - Уже оба в войну по уши втянутые. Зажигалки тушат в воздухе - ладно, на них горелое затягивается чисто как на собаке. Трофеи собирают - тоже. Но лаву из колодцев таскать… не пущу, так и знай! Решетки на окна поставлю, дверь шкворнем подопру - сиди дома как миленький!
- Через дымоход улечу. И вообще - сама так и шныряет по окопам с патронными цинками на спине, будто тяжеловозиха. А от меня пользы больше в тыщу раз - не дает. Пап, а? Воздействуй.
- Хм. Во времена моей юности считалось, что война - не детское занятие, - начал я.
- А какое тут занятие детское? Не жизнь, а сплошная передовица!
Учиться грамотности, хотел съязвить я, но передумал. Сам такой.
- Ночью эти… железяки шастают? - осторожно спросил я.
- Не-а. Боятся. Ночью гейзеры в полную мочь работают и колодцы тоже булькают до самого неба. Отучились.
- Ну вот и спи до завтра, а утром потолкуем.
Самое простое решение - это решение отложить.