О куполе ходило много сплетен и непроверенных слухов, хотя он был вполне весомой и даже доминирующей реальностью. Тот самый предмет о восьми сторонах и совершенно плоским верхом.
- Мы все через него проходим, - нашептывала мне Джанна, прижимаясь к моему животу и груди гладкой спинкой. - И учителя тоже. Только они поначалу идут туда врачами: читают наши мысли и перебрасывают через Купол. Это не тогда, когда мы начинаем помирать, увядаем, рассыпаемся. Такое случается вскорости после вторых родов, если повезет - третьих, а они стараются захватить время после первых. А до никак нельзя… мальчишкам еще можно, они свое отцовство почти никак не чувствуют, а девушкам нельзя… Поэтому мы хотим наших первенцев и боимся, что они нас убьют, и потом не любим, бросаем их. Сейчас все чаще получаются двойни и даже тройни. Мсье Кретьен рассказывал, что раньше, когда папа Сам только что отвоевал себе ленное владение, всегда появлялось только по одному зараз, и мир тогда было труднее удержать. Зато от границ теперь больше прежнего давят.
- Мсье… это кто?
- Учитель, конечно. Он до того, как ему уйти через Купол, рассказывал рыцарские романы в стихах и сочинял новые. Еще был хороший человек - Омар Хаджи, геометрию очень понимал и это… про звезды. Только в нас его наука плохо влазила, мы у него опять стихов просили, он и читал. Про любовь там, пирушки, а больше грустное, про глину. "Ты плохо нас слепил - а кто тому виною? А если хорошо, ломаешь нас зачем?"
- Учителя дольше вас живут?
- Как хотят. Господин Самаэль все говорит, что с нами канителиться не обязаны, это их добрая воля. Ну а кто ж по доброй воле здесь станет век торчать?
Преподавательская моя популярность, после первых-блинов-комом, проб и ошибок вдруг взмыла до небес. Поскольку мое домашнее обучение было мимолетным, гуманитарный мой запас включал в себя сказки, фантазки, стишки и притчи (не путать с причтами), которые я выдавал щедрой рукой. Монастырское обучение я придерживал на черный день: над анекдотами Моллы Насреддина они еще фыркали, но вот исторические и языковые факты их никак не волновали, и когда я на горьком опыте убедился в этом, школьный барак перестал вмещать желающих. Мы все чаще стали совершать прогулки на природу, благо здесь стояло вечное лето.
Слава моя постепенно окрепла и воспарила настолько, что меня стали осаждать самодеятельные архитекторы. Планы диковинных строений роились в их горячечном воображении - детали конструктора предполагалось утянуть по частям из разных архитектурных периодов и собрать на месте в то, что мне захочется. Но я категорически отверг их посягательства и подрядил отремонтировать мой теперешний домик.
- И правильно, - одобрил господин Френзель. - Стоило бы хоть один урок искусствоведения им преподать на базе здешнего антиквариата. А то вкус у них малость не того. Сляпали мне гибрид ацтекской ступенчатой пирамиды с Парфеноном! Видели, может быть: там в нем колонн не хватает до ровного счета? И во имя чего, главное…
У подъезда его тяжеловесного грязно-белого дворца круглосуточно дежурили парные средневековые волкодавы, похожие друг на друга, как пуговицы на красноармейской "шинели с разговорами". Они аккуратно сменялись каждые шесть часов, печатая гусиный шаг и лязгая алебардами, рындами или двуручным мечом. Каждая пара была неповторима, общее число держалось в секрете, и эта подвижка фигурок на башенном циферблате вечно привлекала толпу зевак. Дразнились, держали пари на то, каким будет следующий экспонат из коллекции: образовались и фавориты. Проигравший бездельник обязан был отмочить какую-нибудь рисковую штучку: дернуть истукана за нос или пробежаться мимо, призывно повиливая тощим задом. Благо как смертоубийцы эти вояки стоили немногого: досыта такого нахлебались еще на том, верхнем свете. Их еще хватало, чтобы огреть нахального юнца пустыми ножнами или заехать ему по сусалам богатырской рукавицей, да и то если уж очень пристал… Только истуканы эти в последнее время стерегли пустую скорлупу: я перетащил хозяина к нам троим.
Так мы и жили. И серое небо висело надо всем этим ущербным раем, его любовью и материнством, смехом и злобой, мечтаниями и творчеством. Равнодушная тяжесть, в которой вязли все контрастные проявления человечности.
Одна была у меня чистая, беспримесная радость: Агния обрела юную стремительность бега, эластичность мускулов, полетную грацию движений - и наслаждалась этим. Я прицепил к ее ошейнику медальон со своим адресом, хотя тут и так знали, что это моя воспитанница, - и бегала она теперь беспривязно. Псы тянулись вослед ее ароматам вереницей, и я махнул рукой: как ни исхитряйся, а естество себя покажет и своего потребует. Она как-то очень быстро огулялась. Вообще-то в собачьей физиологии я мало чего понимал, а природа здесь была вулканическая и скороспелая. Месяца же через два…
- Вот, боялись, что сама не разродится. Готовились кесарево делать, да обошлось, - мои ребята подтащили меня к укромному лазу под фундаментом заброшенного коттеджа. - Забилась так, что еле Хиляга к ней прополз помогать.
Внутри луч фонаря поймал миску, дощатый настил и китайское пуховое одеяло. На нем возлежала моя Агния и взахлеб вылизывала нечто темно-рыжее и бесформенное. Увидев меня, приподняла головку - на большее ее не хватило.
- Это у нее от Мордастика. На правый прикус посмотри.
- Что ты. Разве ж у него такая масть? Мордастик муругий, Агнешка будто огонь, а он скорее в темный каштан отдает. Вылитый Кофуля.
- А справа скорее Мопся. Говорят, если не один щенок в помете, то могут быть каждый от своей случки.
- Да будет вам! Она же честная. Султана с ней видели? Того гончака, который мужикам-искателям с границы капустников приносит? Вот. А больше, значит, и не было никого.
"Он"? Я готов был поклясться, что их несколько, но когда это непонятное создание запищало и начало барахтаться, ища Агниевы соски, понял. У него было невероятно широкое и округлое тельце - и три головы. Все шесть глазок были еще слепы, а очертания тупых мордочек были уже сейчас неодинаковы, будто он и впрямь получился от разных отцов: левая приплюснута, средняя - вытянута щипцом, правая же чуточку напоминала тапира. Но ощущения уродства он, этот собачий мальчишка, не вызывал: такой был гладенький, лопоухий, весь в жировых складках, и четыре его кургузых лапки были прямыми и крепкими. Разве что кисточка на коротком хвосте подгуляла - плоская, стреловидная, - и лопатки выперли горбом.
- Кирькой назовем, - сказал кто-то из моих детей.
А и верно: от Кербера, стража Гадеса.
В этот день я, тем не менее, не тревожил на уроке античных мифов. Я рассказал быль о семиглавом крысином короле…
Крысенята родятся голыми, а кожа у них липкая. В тесноте материнского гнезда они изредка сливаются так, что срастаются в одно целое. К удивлению человека, такие детеныши часто достигают взрослого состояния, потому что кормит и обихаживает их весь крысиный народ.
Да, видно, кончался наш игрушечный покой, и все чаще вспоминал я свой первый здешний морок, про адских призывников. Нечто надвигалось на нас со всех сторон, и поэтому у пограничных собак рождались бойцы. Почти такие, как мутантик Кирька, хотя одноголовые. Панцирные щенята, похожие на броненосцев. Просто крепкие, что едва не разрывали нутро своим матерям. И всегда, всегда живые и на удивление способные к жизни!
Господин Френзель повадился ходить на мои занятия, не с целью инспектировать, а просто пообщаться. Единая крыша и один обеденный стол его уже не удовлетворяли, тем более, что дома у меня было сплошное бабство: Агния, из которой выковалась нежнейшая мать, Джанна с вечными разговорами типа "как сыночка назовем", Баубо, что трясла своим замызганным подолом между всеми домами, где кто-то сходился, зачинал, носил и разрешался от уз.
- А вы прирожденный "человек-стрела". Так мы зовем тех, кто пробивает Купол, - сказал как-то господин Самаэль. - Принимаете в себя мысли и все существо другого.
- Телепатить я не учен. Во всяком случае, этого греха за собой не замечал отродясь.
- Я не о том. Вы бессознательно осуществляете "уровень общего дыхания", делаясь ментальным близнецом того, к кому обращаетесь. Или даже тех - это вообще невозможная вещь; до сих пор существовал только один благой Водитель Толп. Вы не догадываетесь, почему мы всех зрелых визитеров понуждаем учительствовать? Помимо прочего, это пробный камень. Вы ладите с детьми идеально, а с нас хватило бы просто хорошего. Ни одного конфликта даже на первых порах, когда я их к вам силком загонял!
- Я думал, это из-за моих бойцовских качеств.
- Полноте, им это нравится, они ожидали, что вы именно с этого начнете свои уроки, но это и все. Их много, и они даже по отдельности не трусы.
- Тогда из-за россказней.
- Конечно. Только почему вы так хорошо угадываете, какую притчу надо выбрать именно сегодня и сейчас?
Я удивился.
- Да никак. Пальцем тычу.
- Никто и никогда не действует вслепую, и особенно тогда, когда ему кажется, что он швыряет костяшки наобум Лазаря. Этому вас должны были обучить в бывшей ханаке Хаджи Омара Палаточника. Вас, как и любого, постоянно направляют. Но главное не это - вы в поисках смысла свободно меняете миры, один на другой и другой на третий.
- Носит меня как дурным ветром! - рассердился я. - Можно подумать, я того хочу.
- А кто хочет, спрашивается? Словом, если желаете, можно попросту поглядеть, что это, собственно, такое - Купол.