- В монастырях не одни попы, как вы говорите. Не одни посвященные в сан, я имею в виду. Знаете, наверное, что в старину аббатом назывался любой, кто владел землями аббатства? Как аббат Скаррон. И что монах значит "живущий один", такой, кто ценен сам по себе, а не в массе, поэтому ему и общежитие таких, как он, не мешало оставаться монахом. Как преподобному Франсуа с его Телемским аббатством.
Вместо ответа я обнял его за худенькие плечи и сказал:
- Знаешь, давай будем оба заодно и на ты, ведь ты меня стократ ученее.
И с этим покатили дальше.
Пляжный дикарь, жаждущий купанья во что бы то ни стало, подобен клопу по степени своей проникновенности: лезет в каждую щель. Мы успели по пути оценить несколько его тайных форпостов. Два десятка тентов и палаток посреди площадки, где земля перемолота в пыль ногами и шинами; вокруг кустики, которые ветер оснастил разноцветной лохматурой и откуда тянет специфическим духом аммиачных солей и алкогольной отрыжки. Это нам не подходило явно, хотя Бдительные, должно быть, обходили этот рай далеко по окружности.
Еще дальше семью семеро смелых оккупировало небольшой местный аэродром: стойбище вытянулось по дальнему краю летного поля, которое почти сразу обрывалось в морскую глубь. Дул славный бриз, время от времени превращавшийся в грохочущий ураган, когда очередной лайнер почти на бреющем полете шел над головами, держа курс не море. Старожилы заверили нас, что в текущем году еще не было случая, чтобы какая-нибудь "из этих сигарок" не набрала нужной высоты. Года три назад, правда, одна махина кувыркнулась-таки в соленую водицу, увлекая за собой с десяток автомобилей и палаток, но всех их уже давно изрезали на металлолом и похоронили под статуями, туями и кипарисами ближайшего кладбища. Теперь пляж хороший, чистый, только спускаться надо, как, впрочем, и раньше, в обход. Кроме того, ночью аэропланы не летают и можно без проблем выспаться, а в порту метрах в двухстах отсюда имеются на диво чистенькие удобства, газетно-жвачный киоск и крошечный супермаркет.
- Нас цивилизация не колышет, - с важностью ответил я.
Переночевали мы здесь и в самом деле неплохо, но что до остального аттракциона - спасибо: я за семью в ответе, как-никак.
Берега в здешних местах были уже почти дикими - и исключительной красоты. Полоска пляжа шириной в ладонь, но песок чистейший, а в воде мелкие разноцветные камушки: обломки мрамора и обсидиана, половинки розовых двустворчатых моллюсков размером в ноготь, изредка - яркие или бледные халцедоны. Если повернуться к морю спиной, ваш взгляд с одной стороны упирался в обрыв, наискось пересеченный мощными выпуклыми жилами кварца, с другой - в кручу, поросшую низким, но пышным лесом. На привалах мой мальчик бегал по мелководью, вздымая за собой тучи радужных брызг, и собирал себе всякую ракушечную мелочевку на бусы, а псина, что разлеглась рядом на Дюрандином коврике, сочувственно потявкивала. В глубокую воду мы Сали одного не пускали, хотя плавал он как рыба, я имел случай в том убедиться. Что до меня, то я в основном кухарил и портняжил - подгонял свои одежки на него со сноровкой, надеюсь, куда большей, чем Майлс Гендон.
Чтобы соорудить ему достойный его величества наряд, пришлось порядочно-таки повозиться, Сперва я выстирал его в порошке и вывесил на солнышко - засиял он не хуже, чем от глины и пемзы. Ну конечно, я имею в виду Салину хипповую джинсу, а вы что себе представили? Заплату не задницу я, конечное дело, присобачил первым делом, еще до того, как позаботился добыть трусы и майки любимых им насыщенных тонов, чтобы было чему просвечивать сквозь оставшиеся дырки. Далее, Сали категорически отверг все мои мало-мальски приличные брюки и рубашки (о детском спецмагазине я ему даже заикнуться не осмелился) и снизошел только до пятнистого десантного (хэ-бэ и бэ-у) комбинезона, в котором смахивал на лягушку или тритончика и таковым образом полностью сливался с природой. Правда, штаны он урезал до бриджей (подшивал я) и стянул на талии белым шелковым шарфом коммивояжерского происхождения, куртку оснастил глазастыми пуговицами, почерпнутыми из того же источника, а поверх маек на его распахнутой груди постоянно болтались то фантастического изящества бусы (сверлил дыры в костях, сердоликах и жемчужницах опять же я), то "куриный бог" на бечевке или белемнит на латунной цепи - а иногда и всё зараз. В качестве заключительного штриха он достал из своего мешка и вдел в ухо серьгу наподобие тех, что носят армейцы элитных подразделений, но не простую, как у меня, необстрелянного, а с переливчатым камушком: то зеленым, то красным, в зависимости от настроения.
Мы продвигались дальше и дальше, отыскивая пологое место, чтобы подогнать Дюрру поближе к воде, и в конце концов решились облюбовать запретную зону.
Здесь никого не было - опасались полиции, и напрасно, поскольку ее стационарные локаторы реагируют только на большие скопления. Кроме того, я давно уже понял, что чем ты нахальнее, тем тебе безопасней. По дну ущелья бежала река; горло его перехватывал железнодорожный мост - его ржавые стальные фермы покоились на замшелых каменных опорах. В стороне от моста ивы и длиннобудылый орешник переплелись и образовали своды большой пещеры, где по дну беззаконно журчал ручей, текущий не в реку, а сам по себе, и пахло сырой прохладой, такой приятной в разгар дневного пекла.
Мы загнали Дюранду на поляну перед гротом.
- Итак, внутри машины будет спальня, в большой пещере гостиная и столовая, в малой - кухня и яма для органических отходов, - решил я вслух и скомандовал:
- Разгружайся!
И, конечно, едва мы натянули тент, откинули переднюю спинку, чтобы вышло совсем уж широкое стационарное лежбище - продольное, а не поперечное, - вытащили утварь и мебель и соорудили из круглых камней загородку для открытого огня, а из квадратных в сечении железок - треногу для котелка, едва только чиркнули зажигалкой над сухими сучьями, уложенными в походный костерок, как на дым и запах очага явились коллеги. Пока первый экипаж со скрежетом гальки и урчанием мотора спускался на поляну, с автострады свернула еще одна машина поменьше (они ездят связками, хотя с некоторым временно-пространственным интервалом для маскировки), а под вечер, когда они вполне обустроились и заключили с нами устный пакт о сотрудничестве (взрослые) и ненападении (дети), явились и третьи.
Они прибыли на роллере без коляски: сзади муж, спереди жена, а посередине - их четырехлетнее чадо. Последнее, не успев толком приземлиться, полезло Дюранде под живот: ух ты какая масина классная, она иномалка или алмейской сбойки? А клылья у нее есть или только подклылки? Дюрра только подхихикивала от удовольствия или щекотки, а супруги натягивали палатку и надували матрасы. Всё их имущество было приторочено к заднему багажнику, и иной крышей они не обладали. Кроме разве защитных шлемов, которые во время рейса делали их похожими на семейство Сеньора Помидора.
Этой ночью Сали отметился в первый разок. Молодая чета с дитем зашнуровалась в своей палатке: к ночи тут становилось прохладно, да и комар уж начал роиться. Как потом запротоколировали, посреди ночи жена вскочила на своем ложе с легким визгом: ей на лицо прыгнуло нечто холодное и мокрое. Муж начал ее общупывать. В нынешнем довольно-таки тревожном контексте холодное и мокрое спросонья оборотилось ядовитой змеей, грузная фигура на четвереньках - медведем или орангутангом. Женщина зашлась в визге, юный автоинспектор - в реве. Мужчина догадался засветить фонариком прямо ей в лицо, но не учел, что и все здешнее население отродясь было пуганое и жило в постоянном ожидании то бандитов, то полиции, то путейской охраны. Все мы похватали туристские топорики, саперные лопатки, паспорта и водительские удостоверения (на случай, если будут брать заложников) и окружили место происшествия.
Но нас опередил Сали. Не долго думая, он согнулся в талии, поднырнул под зашнуровку и спустя чуть времени появился уже в полный рост, с довольненьким ребенком в одной руке и чем-то трепыхающимся на ладони другой.
- Лягушонок, - пояснил он. - Еще маленький и жуть какой симпатичный. Наверное, он уже тогда перепугался, когда его засунули в мыльницу с дырками, а уж потом, когда он еле выбрался, а на него пошли с топорами охотиться…
О том, как перепугались мы и как были сконфужены, речь молчит.
После ночного происшествия авторитет нашего экипажа возрос. Второпоселенцы безропотно толклись на периферии и хотя не удержались, прорубили-таки боковое оконце в нашу туалетную комнату, - пользовались там отдельной от нас ямой. Дети - их собиралось штук пять-шесть, в зависимости от того, кто приехал и кто уехал - роились вокруг моего Сали и заглядывали ему в рот. Он умел обнаружить вокруг неимоверное количество жизни. Всякие инфузории и водоросли, рачки, жуки и гусеницы, ягоды съедобные и красящие ткань рубашонок и лиц в самые неожиданные оттенки - всё это извлекалось из традиционных мест обитания, пробовалось на вкус, цвет и запах. Женщины поначалу заглядывались на меня, но потом сменили ориентацию. Как-никак, у всех были мужья и товарищи, которых необходимо было ублажать, а кухарки и прачки они были в подавляющем большинстве никакие. Сали же выкапывал им магические корни, что делали жесткую воду мягкой и безвкусную пищу - пряной. Как-то между делом он договорился с местным населением (рыбак рыбака видит издалека), чтобы оно воровски и крадучись привозило нам салаку, скумбрию и барабульку, а наши так же воровски, прямо с лодок, ее покупали и жарили в собственном жирном соку. Я этого не делал: мне по самые ноздри хватало запаха, которым провонял не только лагерь, но и самая любимая моя тефлоновая сковородка. Это Сали ее одолжил одной из мамаш, не спросив, для чего.