Зато с мостов Москвы-реки открывался грандиозный и тем завораживающий вид. Все пространство от Театральной и Китай-города до самой реки словно унеслось куда-то. На месте Кремля и прилегающих улиц зияла пустынная территория, кое-где прорастала болезненная осенняя невозможная трава, где-то она ощетинилась грязными каменными обломками. Манежный центр рассечен был трещиной, как землетрясением. Одна его половина сохраняла вид приторного пряника, вторая - даже не была искорежена. Ее просто не было. Как непривычно смотреть с Герцена и видеть так далеко, до "России"… как непривычно. Вот и все, нет страны, власти, устоев. Только пустыня где-то на квадратный километр - все, что осталось…
- Где же Красная площадь, Елизарий?
- Больше нету, - он сам выглядел растерянным не меньше нашего.
- Ого, - раздался голос сзади. Вот здоровая реакция, понимаю.
Скоро мы все или сойдем с ума (если еще не сошли), либо начнем смеяться истерическим смехом, либо - что скорее всего - привыкнем жить в новой искривленной реальности. Где троллейбусы соблюдают расписание, а конечной и в помине нет…
Отсюда виден был даже мост, выходящий к гостинице "Россия", далеко маячавшей в тумане. И силуэт на нем - одинокий, идущий со стороны Замоскворечья. Я, честно говоря, и не сомневался. Это был он - теперь не знаю даже, как его назвать.
9. ШАГИ ПО ПУСТЫНЕ
Сотворенный мною мир, хотя бы и в столь стеснительных масштабах, устраивал мое взыскательное эстетство и естество, даже пленял отчасти. Пустырь в Москве образовался, симпатишный и неожиданный. Идешь себе - дома все выше и краше, вдруг бах - и ничего. Скоро земляникой зарастет, будет strawberry field. Мило, да и только.
По Шоссе энтузиастов в это же время в Москву входили черные воинства - а я уже не чувствовал их моими, все равно мне стало; я озабочен был другим теперь. Враги разбежались, война кончилась, командовать неинтересно. Зато к последнему проявил незаурядный интерес Амаль - он рассылал какие-то непонятные факсы, корежил рожи и биржи, взрывал мировую финансовую систему. По мне так хрен бы с ней, но начиналось заурядное политическое бормотание, и я предпочел отхлынуть. Старика, правда, предупредил, чтобы панику раньше времени не поднимали.
Смешно мне было, когда пытался я, медлительно бредя по пустынным улицам непривычно ранней Москвы, найти в немногочисленной известной мне литературе хоть какое-то жалкое соответствие переживаемому вокруг небывальству. На память однако приходил лишь школьный рассказ про Герасима, только что было утопившего Муму и решительно перевшегося по Тульской трассе на Москву, подобно исландскому призраку. Вот и все параллели, извиняюсь.
Я тоже шел со стороны юга, в то время как черное воинство въезжало с востока. Правда, на набережных уже стояли трофейные танки с черными - моими - флагами, авангарды заняли позиции. Презренна была мне власть - надо же, так необратимо разбежалось. Кто ж будет теперь супрефектов назначать? Даэмон всеславный, и ты этого хотел? В общем, я удрал от своих торжествующих орд и шел к дому, где ждала меня любимая. Катерина! Кэт моя милая, первая настоящая любовь… Впрочем, не последняя. Но сейчас мне хотелось видеть - ее.
А вместо увидел я столпотворение изумленных идиотов у западной стороны того, что еще условно можно назвать было Кремлем, и средь них - старый мой московский знакомый - тот, с которым я ездил в Таллинн. С непреклонностью тонущего корабля несся он напрямик ко мне, чем несколько опечалил. Я сдержанно поклонился. Все же он ценил того меня, каким я был раньше - и за это хотя бы заслуживал теперь снисхождения.
- Что теперь, Даэмон? - крикнул он еще издалека, и никого не было вокруг - как два растерявшихся в пустыне непонятно кого стояли мы посреди моста над водой, в которой даже не отразишься - грязная.
- Ничего. Все, что я тут затеял - возможно жалкий писк, или я ничего не понимаю. Он не принял вызов, он не пришел…
- Думаешь, нет?
- Я спать хочу… Очень утомился от этих дел, лучше мне было в городе Лондоне, а еще лучше - до всех этих игр. Одел бы я тогда что-нибудь белое…
- У тебя никогда не было ничего белого.
- И то правда. Все равно.
- У меня к тебе дело, - начал он нерешительно.
- Ко мне?.. Дело? Хочешь в вассалы по старой дружбе?
- Тебя искали в Таллинне, едва ты уехал. Страшный одноглазый монстр, старик с фальшивой палкой и два их охранника.
- Последние преставились. Они в аду, куда так хотели.
- А первые два?
- Хорошо их знаю.
- Как они могли узнать про тебя - еще тогда? Ты не представляешь, как они спешили?
- А что тебя удивляет?
- По сути ничего. Но все же… Какая-то фальшь. Ты ее не чувствуешь?
- Ты уже второй, кто говорит мне об этом.
- Был и первый?
- Да, один тибетский беженец пришел к моему престолу и чего надумал - пугать своими подземными зверушками. И Амалем тоже пугал. Но Амаль не дурак - принес мне разработки агентурные - товарищ оказался из Интеллиндженс Сервис. Боже, как меня достали банальности…
- Но это же не отменяет того, о чем он тебе сказал.
- Нет. Он сказал - Амаль посоветует ехать с ним на восток, а ты не слушайся. А Амаль всего только посоветовал подписаться один раз Ариманом - дьяволом по-ихнему, и все.
- И ты это сделал!
- Рахчандас на следующий же день скипел от меня, как чайник. Ты не понимаешь - мне хотелось, чтобы он меня проклял, развлечения ради, потому и послушал Амаля. Тот мне просто милей - картинно кланяется, руки целует и велеречиво не изъясняется. Он прост, как ни странно. Хотя это страшный человек - даже я чувствую. Скоро он тоже меня проклянет… - и я зевнул совершенно непритворно, - а мне дела нет. Пусть себе проклинают.
И внезапно изменившейся интонацией я спросил его:
- Ты не видел мою Катю?
- Да, видел, и пытался говорить с ней об этом - впрочем, безуспешно. Она просто не стала.
- Вот умница. Женщина должна знать свое место.
- Она мне примерно это и сказала.
- Чудесная девочка, недаром самого Господа прельстила… Думаю, из-за нее он и ушел.
- Даэмон, ты сам не веришь в то, что сейчас говоришь.
- Не верю, - произнес я механически и отстраненно, - конечно, не верю. Я с ума схожу - не беспокойство, но пустота меня пугает. Знаешь, что я только что видел? Огромное черное небо - оно намного больше, чем может видеть человек - и в нем гуляют ожившие лучи. Не света даже, чего-то более прекрасного. Они живые, знаешь? И они бесконечно летят и никак не могут встретиться. А потом мне привиделся… Как бы не заплакать тут, неужели все настолько пусто? Я сам говорил другим, что нет.
- Скажи, ты перестал быть собой? Ты помнишь наших, хочешь кого-то видеть? Они рядом.
Меня передернуло от этих его слов.
- Нет. Я не помню, кем был. Помню только, что ошибся, играя с ангелами в ангелов. Я пойду.
И я прошел мимо него, застывшего в довольно невыразительной позе - словно ждал, что сейчас обернусь и скажу что-то эпохальное. Мне нечего сказать.
Я пересек пустыню, чуть было не нарвался на патруль черного воинства, и тогда обернулся назад. Представил себе Соню, несомую на руках умирающим Темным призраком, Джорджа, встающего в оконный пролет, и вдруг словно невидимые нити невероятно тонкие, что даже не из плоти явленные, пересекли мне путь, сдавили горло. Это была граница, о да. Назад - играть роль дальше. Вперед - непонятное, скорее всего - потеря власти, погибель. "Достигнув многого, он вздумал оступиться. Но власть его бежала на него, собакой злою". "Ты сам еще взвоешь от своей магии…" Мой Господь, вот я взвыл.
Ты будешь странником - я буду колдовством
Тебе скрываться в белом - мне мишенью
Стать проклятой, тебе же белой тенью
На небе белом, словно и не том
Я буду ждать, ты - только жечь свечу
В намек на то, что может и не статься
Со мною никогда, но не расстаться
Душе моей со всем, о чем грущу.
Ты поцелуешь стекла - мне осколки
Кто ранит руки, кто приходит в сны
Безумный аромат не той звезды
Во мне остались силы? Что в них толку…
Долго ждать не пришлось. С севера шли три странника, два в белом и один в желтом, с синими лентами. Я пытался читать их мысли - хер. Пытался поставить им стену - тот же результат. Посмотрел им в глаза - и увидел то, что мне стоило увидеть.
Без слов, без единого взгляда, говорящего о чем-нибудь, они начали окружать меня, набрасывая ранящие глубоко лассо. Еще мгновение, и я почувствовал, что падаю, что прельщение меня одолевает, а магия моя - не действует. Тут выстрелы разрезали спящий воздух, я помню, они раздались сзади и чуть справа, и отдались во мне еще большей болью - будто стреляли в меня.
Выстрелов было три. Три тела лежали, картинно раскинув руки, а сзади приближался воинственный Амаль. В таком пятнистом камуфляже он смахивал на ближневосточного диктатора.
- Ты убил их, Амаль?
- Да, брат Люцифер. Простыми пулями "дум-дум".
- А зачем?
- Иначе они убили бы тебя.
- Я ничего не соображаю… Не знаю, что было бы лучше. Может, я хотел…
- Ты устал. Спи - и пусть приснятся тебе твои сказочные феи.
- Спасибо. Хочешь сказать, что больше я вам всем даром не нужен?
- Я же спас тебя.
- Опять же - спасибо. Я пойду, Амаль.
Никто больше не встретился мне, а Кэт ждала дома - как будто ушел я только вчера. Ни словом она не обмолвилась о моих делах - я, верно, был для нее тем, кем был раньше. А я уже чувствовал не так - я победил свою обреченность, их же обреченность оттого стала еще необратимей. Аминь, ты так хотел.