Мантикора сидел на верхней площадке сторожевой вышки и мрачно точил меч. Чувствовал он себя омерзительно - хотя полуэльф не получил в бою ни одной мало-мальски серьезной раны, но крови потерял достаточно. Болело треснувшее в момент падения ребро, гудела тяжелая, словно налитая свинцом, голова. Гундольф предлагал ему пока что не вставать, но Талеанис сослался на то, что в постели ему легче не становится, а так он способен хотя бы посидеть на вышке, освободив кого-нибудь из часовых для того, чтобы те могли заняться чем-нибудь, на что он сам сейчас способен не был. Рыцарь, прекрасно понимающий нежелание соратника отлеживаться, когда им в любой момент может грозить смертельная опасность, согласился, настояв лишь на том, чтобы тот торчал на вышке не больше, чем по четыре часа с перерывами.
Минут через пятнадцать зарядил мелкий косой дождик. Мантикора поежился, застегнул плащ и отошел под навес, наскоро сооруженный над смотровой площадкой. Окинул взглядом деревню - и признал правоту ее жителей. Она уже больше смахивала на очень маленький, но, тем не менее, город. Все время укрепляемый частокол с круговым помостом для лучников напоминал городскую стену, сторожевая вышка лишь усиливала это сходство. У ворот внизу дежурили два человека в доспехах и с оружием. Никаких коз, кур, и свиней, в изобилии бегающих по улицам обычной деревни, здесь не наблюдалось. Все жители были собраны, сосредоточены, все занимались каким-нибудь делом, даже женщины и подростки ходили с оружием. Талеанис вспомнил бой - и в очередной раз восхитился мужеством этих людей. Ведь они спокойно могли сдаться Птице - тот, хоть и жестокий человек, но идиотом не был и понимал, что люди ему нужны живыми и здоровыми - калеки не смогут работать в полях, а не будет полей - не будет хлеба и многого другого. Они могли сдаться ему и продолжать жить почти так же, как раньше, но они предпочли остаться свободными и доблестно сражались за свою свободу и свою жизнь. Они могли выдать Птице Гундольфа и самого Мантикору и получить награду, но они этого не сделали - больше того, скорее всего, они об этом даже не задумались. И сражались эти люди не как напуганные крестьяне, а как воины, причем и мужчины, и женщины, и даже младшие из подростков, почти что дети.
- Мы должны суметь их защитить, - негромко сказал он сам себе. - Иначе мы навсегда останемся в собственных глазах трусами и никчемными предателями.
Бросив меч в ножны, Талеанис обернулся в сторону, где за холмом виднелась темная громада замка Сайлери. И застыл, сжав в руке символ Дианари, который носил с тех самых пор, когда тот спас ему рассудок.
Справившись с шоком и нахлынувшим за ним отчаянием, полуэльф бросился к лестнице и в считанные секунды оказался на земле.
- Всадники на холме! К оружию! К оружию! - кричал он на бегу.
Навстречу Мантикоре выбежал Гундольф.
- Что случилось?
- Всадники. Чуть больше полусотни. Но это не тот сброд, что мы раскидали вчера. Я думаю, это те наемники, которых сюда привез Змей - как он думал, в помощь отцу.
Рыцарь выругался.
- У нас почти нет шансов… - пробормотал он. - Только если…
- Если что?
- Талеанис, готовь людей к бою. Я попробую кое-что сделать - если получится, то мы, возможно, переживем этот вечер, - в глазах Грифона разгоралась мрачная решимость. - Бери на себя командование.
- Есть! Ловушки восстановлены?
- Да, но я полагаю, что эти так просто в них не попадутся.
- Но вдруг…
- Все возможно. Собирай людей! - И Гундольф опрометью бросился на вышку. Талеанис посмотрел ему вслед - его не оставляло ощущение, что возможно, он видит рыцаря в последний раз, а ведь за эти дни, что им пришлось вдвоем руководить обороной города, они успели стать если и не друзьями, то очень хорошими приятелями…
Стряхнув с себя секундное оцепенение, полуэльф бросился бегом по улице, созывая людей.
Все были готовы к этому. И буквально через пять минут вооруженные кто луком, кто топором, кто мечом, жители города собрались у ворот. Они были готовы как можно дороже продать свои жизни - несмотря на то, что знали - их семьям, как и им самим, это уже ничего не принесет. Но столь сильна была ненависть к проклятому лорду Птице, что жители города были готовы убивать, умирая.
Это был их последний бой. И они были к нему готовы.
- Что ж, я бесконечно благодарен вам за то, что согласились разделить со мной трапезу и скрасили мое время, - дружелюбно улыбаясь, заговорил Птица.
Дверь распахнулась, и в залу вошли несколько человек, тащивших закованного в цепи Змея. Арна вслушалась в него и в ужасе попыталась обернуться - но тут же поняла, что не может пошевелиться. Судя по сдавленному хрипу со стороны орка, с ним произошло то же самое.
Все то время, пока Танаа и Грим приводили себя в порядок, а потом ели и разговаривали с Птицей, несколько опытных палачей истязали молодого графа. На Эстисе в буквальном смысле не было живого места - кожа истерзана ударами плетей и ожогами от раскаленных прутов, все тело покрывали багровые кровоподтеки от ударов, один глаз заплыл так, что не видел ничего, остатки одежды насквозь пропитаны кровью…
А лорд тем временем продолжал говорить, и говорил он такое, что у Арны волосы на голове зашевелились от ужаса.
- Я очень рад, что вы приняли верное решение и готовы и дальше со мной сотрудничать. Поверьте, я умею быть благодарным. Кроме того, как видите, я сдержал свое обещание - сейчас последний из графов Сайлери умрет, и после того, как я закончу свои дела здесь, этот замок и все земли графства перейдут в ваше безраздельное пользование. Неркис, выведи графа на середину залы! Я хочу, чтобы мои дорогие друзья видели, что я не собираюсь их обманывать. Он ведь подписал завещание в пользу миледи Арны?
- Разумеется, мой лорд, - скалясь, подтвердил помощник.
- Вот и прекрасно. Убейте его!
Ставшее таким чужим и враждебным тело Арны довольно улыбнулось - а Танаа беззвучно кричала от ужаса. Сейчас Птица на самом деле впустил ее в свое сознание - не давая возможности ни на что повлиять, но зато позволяя увидеть, что именно произошло и что он задумал. Он снимал блок за блоком в ее памяти, и девушка словно бы видела себя и все свои последние действия против лорда со стороны.
Защитники города выстроились перед воротами. Мантикора раздавал последние указания - точно так же, как это делал Гундольф вчера. Он повторял врезавшиеся в память фразы, произносил какие-то слова, но думал лишь о том, что эти люди вымотаны, многие ранены, многие вчера потеряли близких - да, они будут сражаться до конца… до неминуемого конца. Но, возможно, стоило и правда убедить их сдаться Птице? Тогда они остались бы живы, а когда-нибудь потом, возможно, получили бы шанс на освобождение…
Шаблонные, повторенные тысячи раз слова замерли на языке. Талеанис обвел жителей долгим взглядом, помолчал несколько секунд…
- Я не знаю, что задумал Гундольф - но он сказал, что у нас будет шанс. И я сильно сомневаюсь, что говоря "у нас" он подразумевал и себя тоже. Он благородный человек и настоящий воин. Он умрет, чтобы дать нам шанс. Против нас - прекрасно обученные наемники, а не тот сброд, с которым пришлось иметь дело вчера. Эти люди знают свое дело, и их не остановят стрелы, которых у нас почти не осталось, и ловушки, о которых они предупреждены. Но Гундольф сказал, что у нас будет шанс. А этот человек не врет никогда. И при всем своем благородстве, он не настолько идиот, чтобы погибать за просто так. Если он сказал, что шанс есть - наш святейший долг этот шанс использовать. Мы сможем победить, и мы сможем пережить свою победу. Мы оба для вас - чужаки, незнакомцы. Но вчера мы вместе проливали кровь, а потом вместе хоронили убитых. И сегодня мы вместе будем убивать, умирать и побеждать!
Полуэльф почти выкрикнул последние слова и резко вдохнул, пораженный произнесенной им речью. Он никогда не думал, что будет способен на что-то подобное…
А люди, мрачно слушавшие его вначале, сейчас подняли головы. На их лицах замерла решимость драться до конца, а в глазах загорелась потухшая было надежда.
Мантикора быстро разбил всех на отряды и вместе с лучниками поднялся на стену.
Очень медленно и осторожно двигаясь по менталу вверх, вдоль зеленой нити, Танаа обдумывала последние детали своего плана. Риск, конечно, был, и немалый - но оно того стоило. Иначе у них просто не было шансов.
Покои Птицы. Лорд зло смотрит на скорчившуюся у его ног светловолосую девушку, дрожащую от ужаса и ненависти одновременно. Сам Птица в ярости, он зол, как давно не был зол - он так предвкушал это наслаждение обладанием нетронутым телом, так жаждал крика и страха в глазах, и сладостной тесноты девственного тела, и этих роскошных волос, намотанных на его кулак - но какой-то придурок, так не вовремя вышедший из-под контроля, все испортил! А ведь девчонка до сих пор лежала на полу, совсем рядом, только руку протяни - и она опять полностью его, до тех пор, пока не станет не нужна, пока не наскучит - тогда можно будет отдать ее наемникам, верных псов надо поощрять костью на их вкус.
Но сексуальное желание уже отступило, оставив после себя только жестокую ярость изощренного садиста - сейчас Птица лишил бы ее девственности разве что острым кинжалом и еще несколько часов наслаждался бы воплями ужаса - безо всякой похоти. Но эта девочка была слишком красива, чтобы поступить с ней так сразу, не насладившись сперва ее телом. И потому он решил, что не тронет ее. Справляться со своими желаниями тоже иногда надо.
Он позвал Неркиса, приказал ему увести девчонку, а сам рухнул на постель, пытаясь заставить себя уснуть. Но сон, как назло, не шел. Глубоко вдохнув, лорд задержал дыхание и медленно выдохнул, искусственно погружая себя в состояние, близкое к забытью.