Лес начинался почти сразу от порога - когда шли, Сорди всё дивился, как это здешний кузнец с дочкой не боятся тесноты и темноты. Но - странное дело! Такое же чувство было у него самого. Чем дальше он уходил под кроны здешних дубов, тем спокойней ему казалось. Широкие полотнища света, ниспадая сквозь трещины в облаках, всё чаще спускались с корявых ветвей до самого низа, в них кружилась пыль или пыльца, золотыми змейками играли блики невидимого солнца. Идти было мягко: тропа заросла мхом, широкие подушки его вздымались по обеим сторонам, как на купеческой постели. Рисунком мох напоминал кукушкин лен, белёсостью - сфагнум, но мелкие сиреневые цветы были будто взяты от ручной камнеломки. Их узор, бегучий узор травянистого покрова завораживал и покоил, обещал нечто…
Сорди еще пребывал в мечтательно расслабленном состоянии духа, когда вдруг на него наложили руки и потащили в сторону от тропы.
- Надо ведь, какой живучий, позорник, - говорил один, накидывая ему на лоб и глаза повязку. - Куда его, Миха?
- Говорили - прямо к патриархам. Они его издаля опознали.
Резиденция правоглавов была расположена со смыслом: лес отстоит от поляны со всех краев метров на сто - для безопасности. Пни указывают на недавнюю порубку, светлый холст палаток - на опрятность, коя превозмогает и стремление к истинно воинской маскировке. Ага. Их тут не менее сотни, думает Сорди. В справной одёжке и с арбалетами - охотничьими, дальнобойными. То-то стрелка показалась коротковата для обычного лука. Молодые все парни и вроде бы незнакомые. Я их не застал: уже или еще?
Все это проговаривается внутри него так быстро, что не успевает обрасти звуковым мясом и колыхнуть голосовые связки.
Палатки выстроены в круг, почти идеальный; посередине горит костёр. Внутри огня гулко булькает в котле некая жидкость.
"Вот это как раз оно, - отчетливо говорит себе Сорди. - Тот самый огонь, которым они хотят устрашить ведьму и ее потатчиков. Дабы впредь неповадно было".
Он невольно сбивается на речевой стиль прошлой своей жизни.
"Только это не рецепт Калинника и даже не арабская горючая смесь: тут состав попроще. Подогревают и умакивают кончики болтов, как дикари - в яд. Загорается и поджигает при сильном ударе".
Как он сумел такое определить - Сорди и сам не знает.
Трое вождей - в самом большом шатре. Вышли оттуда навстречу, как-то клочьями думал Сорди. Кирилл, Мефодий, Иван. Имена не настоящие, к ним даже отчества вроде бы не полагается. Даны в честь Священного Великобуквия.
- Приветствую, Сергей Вячеславич. Это ты будешь переговорщик? - вещает Иван. Он, как и все здесь, помолодел лет на десять, окладистая борода распушилась. Другие тоже немало похорошели: шкиперский лицевой оклад Кирилла потерял все седые волоски, и теперь ясно видать, что святоотец Кир - рыжий от природы. Длинные белые волосы Мефодия не заплетены в косу, отчего-то сие кажется гостю диким. Любопытно, удивлены эти трое своей метаморфозой или сочли воздаянием за добродетели?
- Я парламентёр, - поправляет Сорди. Исправлять имя смысла нет.
- Видим, как же. Чего ж ты за не своих говоришь и своей холёной шкуркой ради них рискуешь, брат Сергей? - говорит старший из отцов.
- За постой ковалю с дочерью плачу, Мефодий Андреевич, - спокойно отвечает Сорди.
- За постой или за работу? - спрашивает уже Кирилл. Ага, непочётное прозвание задело не одного Мефодия - всех троих. На самом деле он самый обычный Николай, даже Колян. Мефодий - Мстислав. Иван зато - Бенедикт. Венедикт Фёдорович.
- За работу тоже. Коней подковывали, - отвечает Сорди спокойно.
- Далеко ли собрались с твоей… мужедевицей? - спрашивает Иван, пока руки Сорди закручивают за спину. Обыскивать, наверное, собираются.
- Если вы ее определили, значит, и насчет всего прочего без меня знаете. Или у вас одна только подзорная трубка, а слуховой нет?
Нарочитое оскорбление: намёк на дряхлость и ветхозаветность троицы. Не зря ли, соображает пленник. Нет, не то. Не слишком ли рано? Здесь, в этой гущине, и первая, может статься, не работает. Бинокль висит на шее одного из младших - новенький, вполне солидного вида, но оптику по одной внешности вроде не заценишь. Впрочем - не самая продвинутая, наконец решает Сорди.
Поспешные руки шарят по карманам. Неопытны, однако, меланхолически размышляет обыскиваемый. Такое надо учинять вдумчиво. Не пропуская ни одного шва и ни одной складки.
- Нож! - доносится торжествующий клик. - Это чего значит - послу на разговор оружным идти?
Миха вытаскивает "Волчонка" и торжествующе потрясает им перед носом собравшихся.
- Не оружие, но памятка. От вас самих на прощанье полученная, - врастяжку и с видимой ленцой объясняет Сорди. - Я ей, положим, из ногтей грязь вычищаю и бородку скоблю.
Кто подсказывал ему нахальство и зачем? Вольная дубрава и раскидистые мхи? Солнечный свет и аромат мелких цветов? Он не знал. Просто слушался.
- Бриться тебе, мы видим, без надобности, - снова вступает в разговор Меф. - Обабился совсем. И как бы ты это сотворял без какого-никакого зеркала?
- Да вот оно, то самое зеркальце, - с готовностью подхватывает Миха. - За подкладку, что ль, забралось, а теперь в самую мою руку прыгнуло и расктворилось. Трещиноватое и тяжелое какое-то.
- Дай сюда, - приказывает Кирилл. - Ого, литой серебряный футляр с откидной крышечкой. Шикарная безделушка. Еще бы пудры с другой стороны подсыпали - прыщики этому неженке маскировать.
Негодующе махнул рукой…
Сорди готов был поклясться, что сверху внутрь стекла прыгнула некая рыжая искорка. Отразилась и в тот же миг отскочила в самую гущину деревьев.
- Бери, Сергейка. Полюбуйся на себя напоследок, какой ты стал красавчик, - усмехнулся он. - А нам такого ввек не нужно.
Вложил за пазуху Сорди вместо ножа - пальцы грубовато прошлись по соскам.
- Хотели мы тебя отпустить восвояси и твоей потатчице дорогу отворить. А теперь нет. Теперь веди, откуда вышел, а там посмотрим. И не вздумай Сусанина разыгрывать - мы тебе не полячишки какие-нибудь. Стрелой и пешего, и конного догоним.
Руки связаны, но ведь ноги свободны, верно? Так думает Сорди, вольно и размашисто шагая по тропе между своими стражами. Добрая половина отряда во главе со святыми отцами движется следом, неся арбалеты, стрелы и плотно закрытые глиняные горшки, проминая собой мягкую почву. Странно мягкую и пружинистую… А еще стволы - нечистые, с каждой свисают бороды мха. И там, где нет чужой шкуры, отчего-то теряют кору, иногда до самого скелета.
Мы идем по болоту, понял он. Мы уже в него попали.
- Я вам не Сусанин, - громко говорит он. - Это вы меня самого в топь завели, теперь нужно обходить или вообще поворачивать.
Его слова покрывает удар, гулкий рёв и плотная, как взрыв, вспышка за спиной, что обнимает собой половину леса.
- Поляна! - кричит кто-то. - Гляди взад, эк жахнуло. Матерний котел лопнул обземь!
Все оборачиваются на эту нескладицу и видят.
Огромное, заостренное кверху, чистое пламя вздымается до солнца, которое отчего-то именно теперь догадалось пошире раздвинуть облака или туман, и к самому светилу вздымаются вопли. Боль, ужас, погибель.
… А потом в мире не осталось звуков, кроме утробного рева, и темноты, помимо раскалённого сияния, что парило на высоте нижних ветвей, завивалось посреди стволов гигантским рыжим драконом, поглощая самые толстые, крутя в себе сучья, будто великанскую палицу, источая нестерпимый зной.
Они бежали по земле, проседающей под ногами, стадом перепуганного зверья, имея в голове одно: то, что должно было стать победой, стало погибелью, иная же погибель обратилась спасением. Уже некому стало удерживать пленника, да и незачем: путь отсюда был один.
Когда передние ряды войска почувствовали под ступнями несгибаемо твёрдую землю, со сгустившегося над головами и ставшего чугунным неба хлынул ливень. Такой обильный, что мешал видеть и почти мешал дышать, со всей дури сталкивая наземь, в жидкую грязь.
Сорди поднялся на ноги одним из первых. Попытался вытереть лицо ладонью. очистить куртку от того, что налипло, - без толку. Хорошо, что юфть - сама по себе кожа плотная, да еще и пропитка была, наверное. Внутри более-менее сухо, а снаружи как-нибудь обойдётся. Да и вообще вода - такое дело: до мяса достала, так хоть костей не тронет.
Вокруг молча выбирались из густой жижи остальные, выкапывали оттуда горшки, тихо ругаясь, пересчитывали ломаные стрелы, проверяли тетиву.
Обозрел окрестности. Встретился взглядом с Мефодием.
- Ножик мой отдайте, Мстислав Андреич. Без этого дальше не поведу, хоть в самом деле убейте. Видали, что вокруг творится?
Тот угрюмо послушался. Только спросил:
- И впрямь поведешь? А то смотри: всамделе прикончат тебя наши.
Седины его заметно слиплись и почернели, оттого и важность соскочила по крайней мере наполовину. В косы убрать - совсем молодец будет, вскользь подумал Сорди.
И они пошли. Удивительное дело! Гарью от недавнего пожарища почти не наносило, то ли от дождя, то ли вопреки ему - он не мог сказать по причине своей неопытности. Зеленая стена стояла на вид нерушимо: лес проглотил чужаков и даже не подавился.
- Погибли. Все там погибли, - донеслось до ушей Сорди. Хотел было сказать, что лучше бы им, правоглавам, самим в том убедиться, а не переть свиньей на корыто, но услыхал дальше сказанное другим голосом:
- Колдуны заклятые. Вот теперь и стоит за них по самой верной истине взяться.
Тотчас передумал: не стоит раздражать народ советами, которых от тебя вовсе не требуют.
Лес слегка поредел: до сих пор Сорди не был уверен, что ведет правоглавцев правильно, да и не понимал, хочет он такого или нет.