Однажды, когда снова появились голодные, снег стал выше верхушек жердей типи, но в яме внутри неё горел ясный огонь. Я лежал у него неподвижно и спал, испачкав лицо сажей, чтобы оно казалось серым.
Тогда волк завыл, лис затявкал, и ворон карканьем рассказал об этом всем лесным племенам. Все они сказали с радостью, но и с печалью тоже: "Теперь он умирает или мертв, и у нас больше не будет с кем воевать и от кого кормиться!"
Всё это было мне хорошо слышно.
Тогда я поднялся от очага и сказал всем собравшимся:
- Когда я голоден, я буду воевать с вами, чтобы сохранить и отстоять свою жизнь. Но когда я буду сыт и благополучен, а вы - нет, вы сможете рассчитывать на мою помощь. Пусть отныне так и будет!
Мы поклялись в этом друг другу, и весь лес это слышал.
Тем временем приближался конец зимы, когда она особенно лютует напоследок, а у меня ещё оставалось немного провизии. Да и костёр горел так жарко, будто его раздували добрый западный ветер Манабозо и тёплый южный Шевондази.
И вот пришли ко мне звери - Волки и Вороны, Орлы и Рыси, Медведи и Лисицы - и говорят:
- Мы кормили тебя собой всё это время и волей-неволей отдавали часть нашей добычи, теперь и ты нас защити: твой отец, злой северянин Хастур, который поёт нашими крадеными голосами, гонится по пятам и хочет нас пожрать или заморозить.
- Идите к моему огню, - коротко ответил я.
Все они боялись света и жара, но делать было нечего.
И вот я поставил их за горящий очаг, как за ширму, но до того вырвал из орлиных крыльев несколько гигантских перьев, соединил в опахало и заткнул в волосы, скрученные жгутом.
Тут типи зашаталась, полог откинулся, словно от порыва ветра, и в проёме появился мой отец. Был он страшно зол, ибо, в отличие от меня, ему давно не попадалось хорошей еды.
- Я взял твою мать по доброму согласию. Я помог тебе, когда ты остался сиротой, - проревел он. - А ты, наверное, хочешь меня убить, как прочие мои детки?
- Нет, отчего же, - ответил я. - Но разве твоя жизнь - это непременно смерть других, тех, с кем у меня нынче договор?
И мы стали бороться рядом с очагом. Он был меня куда сильнее, однако пламя разгоняло мою кровь, она прямо-таки бурлила от ярости, а Хастур потихоньку начал таять, начиная с когтей на кончиках пальцев. Потом дело дошло до самих пальцев, он начал хромать, и тиски его рук, которыми он сжимал мои рёбра, ослабели. Но самое главное - от наших рывков и толчков веер то и дело бросал в ледяное лицо Хастура снопы и пригоршни искр, и оно покрывалось рытвинами! Оттого было похоже, что я насылаю на него Черную Смерть - оспу.
От всего этого отец изрядно ослаб и запросил перемирия. Но я ответил:
- Не хочу, чтобы ты и дальше истязал мой народ.
- Я твой отец, - ответил он. - Вспомни, как я помог тебе.
- Верно, - ответил я. - Оттого я и не бросаю тебя в огонь, которого ты до смерти боишься.
Однако я поднял его кверху и вышвырнул наружу с такой силой, что дрогнула уже вся земля окрест.
- Вот теперь мир, - сказал я.
И договорились мы, что не будет Хастур лютовать без ума и пожирать всех подряд, а небесных женщин - насиловать и бросать. Лучших же своих детей от диких животных пускай даёт мне в услужение.
Так и было сделано. Перестал лесной народ бояться Хастура, ибо не брал он ничего сверх положенного и не зверствовал без удержу. Так же делал отныне и я, и дары мне были щедрыми.
Шли годы. И вот однажды летом сказал мне мой отец:
- Ты победил звериный народ и противостоял силе стихий. Ты подчинил землю своей воле - но тем не менее ты один! Настало время тебе отправиться в странствие, найти женщину, которую ты сможешь полюбить, и с её помощью рассселить на земле свой приплод.
- Но как я сделаю это? - ответил я. Не забывай, что я был по сути неопытным мальчиком. - Я здесь один, как ты говоришь, и не знаю, где найти женщину или супругу, кроме как на небе, среди звёзд. А мне бы того не хотелось - уж очень Верхние Девы тоскуют и рвутся назад.
- Иди вперёд и ищи, - ответил мой отец; и сразу же я отправился в путешествие. Тогда я понятия не имел, как ухаживать, да и Хастур не мог меня научить. Оттого первыми меня замечали девушки.
Когда я разбил свой первый лагерь и построил вигвам из зелёных сосновых веток, чтобы мечтать о неведомой красавице, до меня донёсся голос. Был он так глубок, сладостен и полон обольщения, что сердце моё замерло, а потом забилось часто-часто. Вскоре появилась очаровательная маленькая девушка, в скромном сером платье с вышивкой из перьев, робко встала у двери и предложила мне корзинку с дикими вишнями. Клянусь, румянец на её щеках был не бледней этих вишен! Я был покорён, моя любовь поистине охватила своими путами мир, чтобы создавать и уничтожать!
Так прошёл день и минула ночь. Наутро я проснулся один и взглянул через дверь, но увидел только порхающую среди деревьев малиновку, которая искоса посматривала на меня, кокетливо вертя головкой и то и дело склоняя её на плечо.
Следующий лагерь я разбил около широко бегущего ручья с очень чистой водой, что была перегорожена плотиной. Одна трудолюбивая пухленькая девица рубила дерево, чтобы укрепить её: я стал ей помогать, и мы разговорились. Я быстро полюбил девушку, и мы долго жили вместе в её удобном доме на берегу. Когда родился мальчик, я очень захотел вернуться к моему племени и, ну да, к отцу, который с давних пор летал где-то в более холодных краях, чем мой тогдашний, но на наш общий зов откликался. Мне хотелось похвастать своим счастьем перед ними всеми.
- Я никуда не пойду от моей родной воды, - сказала женщина, - мои ноги неуклюжи и не годятся для такого путешествия. А наш сынок слишком мал, чтобы его тебе доверить.
Но я ушёл от них - ненадолго, как я думал. Когда же вернулся - красивый дом был заброшен, запруда сломана, а моя Женщина-Бобр давно покинула эти места. Я долго плакал, сидя на берегу узкой струйки воды; есть я не мог и сильно ослабел от горя. Но тут подошла ко мне милая женщина, вся в чёрном глянцевом меху, и предложила мне мёду и ягод. Я поел, улыбнулся, и мы тотчас занялись любовью.
С нею мы родили целых двух детишек сразу, одного совершенно такого же, как я, а другого точь-в-точь в неё. Однако и тут случилось несчастье: когда настала зима, она непременно захотела улечься спать под корнями огромной ели. Мне же стало скучно, и я ушёл, а весной не сумел отыскать ни берлоги, ни жены, ни моих милых медвежат.
Зато летом я встретил изящную и быструю олениху, и мы с ней жили целых счастливых два года. Она родила мне детей, похожих на меня, и детей, похожих на неё. Но потом мы расстались - не мог же я драться со всеми рогатыми претендентами подряд.
Редко, но были среди моего потомства и потомства Вигура такие, что легко меняли обличья: шкуру на кожу и шкуру на иную шкуру. Их я любил более всего и охотней всего признавал сыновьями, братьями и друзьями. А что такое для нас друг-брат, ты понимаешь? Брат единородный не выше "друга в жизни и смерти". Такие узы двух мужчин созидаются в самой ранней юности, и разрушить их способна лишь гибель обоих. Это суть товарищества без мысли об удовольствии или выгоде, но для моральной поддержки и вдохновения. Один клянется умереть за другого, если будет нужно, и ни в чем не откажет брату, но и брат не потребует ничего, что расходилось бы с самыми высокими понятиями, впитанными с молоком наших родительниц.
Не по моей вине священные узы были преходящи - люди и звери живут так мало! Так и получалось всё былые столетия: я умножал свой подвластный народ и порождал людей, которые заключали друг с другом союзы различного вида и смысла, но сам оставался одинок.
Теперь я стар и понимаю, что это было мне наказание и проклятие, потому что во имя блага всех поднял я руку на родного отца.
Рассказав это, Унктоми поник головой.
- Так ли это было напрасно - и твоя дерзость, и уроки, что ты получил? - спросила Марина. - Говорят о тебе, Паук, что ты, как никто, умеешь чаровать и быть остроумным перед женщинами любой земной крови. Вот бы ещё догадаться, ради чего ты расстилаешь передо мной покрывало своего красноречия.
- Кто из ветров надул тебе в уши сплетню? Хастур или Тёмный Ветер Кохинор? - спросил Унктоми сердито. - Судя по цветистости выражений - Кахин. Вот кому хорошо с избытком: умеет обольщать не одними словами, не то что я.
- Никто мне такого не говорил, - ответила девушка и приложила руку к груди.
Гладкий металл протестующе обжёг холодные пальцы.
"Зеркало, - подумала она. - Кахин дал мне зеркало, отделённое от того, большого. Или рождённое им. Или даже то самое. Это оно передаёт".
Как такое согласовалось с реальностью, девушке не было дела. Много ли было в её теперешнем бытии такого, что совпадало с привычными представлениями?
- Я узнала, или угадала, или сказала наобум, - ответила она. - Не всё ли равно, если это правда? Если ты подтвердил, что это так и есть?
- Если ты хочешь, так оно и будет, - кивнул Паук.
Ещё девушка хотела было сказать, что хотя и тот, и другой в равной мере краснобаи, Египтянин по сути уродлив, в отличие от Индейца, который всего лишь стар. Но решила придержать язык: чужая тайна - не её тайна. И, похоже, этому хитрецу, что плетёт свои сети, только дай повод…
- Как это получается, - спросила вместо ответной реплики. - Ты праотец людей и зверей, а тот, кого называешь отцом и Хастуром, выходит, ещё и древней тебя? Сколько же вам тысячелетий?
- Когда не было ни земли, ни воды, предвечный ветер уже веял над бездной, - ответил тот, садясь на край широкой медвежьей постели. - Смирял он разрушительный хаос или создавал плодотворный из закоснелого порядка - кто скажет, кто решит за тебя, кроме тебя самой?