- Так кормлю я его хорошо, Ираида Варсонофьевна! - мама попыталась отшутиться. - Вон продуктов набрали сколько! У Борьки, видимо, какая-то ускоренная акселерация началась, самый возраст!
- Какая-то она слишком ускоренная, - подозрительно прищурилась Склочнева. - Ещё вчера брючины гармошкой над ботинками складывались, а вчера гляжу - тю! - уже носки видать наполовину. И усишки пробиваются, не рановато ли? У Мишки вон на усы и намёка ещё нет…
Я почесал пальцем верхнюю губу - действительно, даже пушка ещё нет, а у папы уже над губой потемнело.
- Ой, Ираида Варсонофьевна, да это он в своих родителей такой ранний! - засмеялась мама.
- А ведь это не шутка, - сказала мама, когда мы вышли из поля зрения соседки, - заметила Склочнева, значит, заметят и другие. А вдруг он как в рост у нас сейчас пойдёт да начнёт в день по году прибавлять… Даже не знаю, что и делать. Может, вас куда-нибудь отправить на лето? А куда? К бабушке нельзя, в загородный лагерь тоже, у тёти Оли места для вас двоих нет…
- Может, всё-таки к Симычу? - спросил я дома в надежде, что нас уже вполне законно отправят к нему в Чудово, и я - целое лето! - буду жить под одной крышей с Марусей Орликовой…
- Ну нет, - возразила мама, - он пожилой человек, да вы его замучаете! Там связь плохая, я здесь измучаюсь! Нет, к тому же это неудобно - навязывать малознакомым людям свои проблемы…
- А я бы поехал, - сказал вдруг папа, - может, на баяне научился бы играть…
- Борь, ну придумай что-нибудь, - попросила мама, - ты же умный у меня.
- А мы с Мишкой в экспедицию поедем на всё лето, под видом трудных подростков, - ответил папа.
- В какую ещё экспедицию? - ещё больше заволновалась мама.
- А помнишь Джунгарова и Шишкина?
- Это с истфака которые? Один бородатый такой, а другой хохмач ещё страшный…
- Обижаешь, мать! - обиделся за своих друзей папа. - Один - доцент, хохмач уже профессор. Всё лето будут копать на Заячьей Заимке курганы сакских скифов…
И тут я навострил свои уши - это вам не скелетик динозавра из коробочки выковыривать! Это настоящие раскопки, а там тебе и стрелы могут быть, и луки, и, возможно, даже самое настоящее скифское золото! Целое лето на раскопках вместе с отцом! Да это же мечта, а не каникулы!
- Мамочка, ну пожалуйста! Ну, отпусти нас! Ну, миленькая. - Я обхватил её руками за плечи, как, наверное, уже лет сто не обнимал, и стал начмокивать её в макушку, вкусно пахнущую духами и шампунем.
- Но почему под видом трудных подростков? - недоумевала мама.
- Не знаю, как сейчас, - ответил папа, - но раньше была такая практика - отправлять на раскопки вместе со студентами ещё и трудных подростков. Ты знаешь, действенная была мера - к концу сезона уже совсем другие люди.
- Ты ездил на раскопки? - Тут уже удивился я. - И ничего об этом не рассказывал? Ну, папка…
- Да всего-то пару раз и съездил, ещё студентом, за компанию с Джунгаровым и Шишкиным. А потом работать начал, женился, кандидатская, ты родился - так и ушла эта романтика из моей жизни. Ну так что, дорогая, отпускаешь нас?
Мама не очень уверенно кивнула и сказала:
- Но за Мишку ты отвечаешь головой! И не дай бог с вами опять приключится какая-нибудь жаба-раба!
А папа подмигнул мне и сказал:
- Зуб даю.
- Голову, Боря, голову.
Джунгаров и Шишкин выслушали нас с папой, когда мы заявились к ним в институт, внимательно, но скептически. Сначала они, конечно, в моём нынешнем папе своего друга не узнавали, но он им столько интересного напомнил из их прошлой жизни: кто с какой девушкой встречался и кто в какой общаге куролесил, что потом признали.
Я даже ушам своим поверить не мог: неужели мой папа вместе с этими двумя дядьками, один из которых уже профессор, кричал в форточку "Халява, приди"?
В экспедиции в первый же день я копнул лопатой, и из-под неё вывалилась какая-то весьма ржавая железячка. Я взял её в руки, сдул землю - нет, не стрела - и уже хотел выбросить её в отвал, как меня за руку схватил профессор Шишкин:
- Михаил, дай-ка посмотреть!
Я протянул ему эту страшненькую штуковинку, и Шишкин тут же побежал к доценту Джунгарову.
- А он у тебя везунчик! - крикнул тут папе Джунгаров. - В первый же день, и такая удача! Тебе, Мишка, нужно к нам на истфак, на филфак, как отец, не ходи!
Железячка оказалась обломком скифского ножа, и начальник экспедиции Шишкин выдал нам с папой премию двумя банками сгущёнки за первую находку.
В экспедиции у папы действительно началась ускоренная акселерация, и он стал прибавлять по году в день. Усы у него виднелись вполне уже настоящие, и он даже бриться начал.
- Так, сколько мне сегодня? - смеялся папа, когда утром подходил к зеркальцу, прикреплённому на доске над походным умывальником. - Видимо, уже шестнадцать.
Руки и ноги у него вытягивались, будто заколдованные, аппетит проснулся зверский.
- Борис, мы тебя так не прокормим, - шутил Джунгаров, когда вечером после работы папа накладывал себе третью тарелку пшённой каши с тушёнкой.
- Пусть кушает, тебе что, жалко? - говорил Шишкин. - У него сейчас всё, как у подростка. Голос ломался? Ломался.
Усы выросли? Выросли. Зря бреется только - у археологов примета такая: до конца раскопок не бриться, а то находок не будет.
- Сын у него зато вон какой "находчивый" - что ни черепок, то Мишка нашёл, - сказал Джунгаров.
- Зато золото не нашёл, - хмыкнул я.
- Ну, золото… - сказал Джунгаров, - это вообще редкая находка. Ведь практически все курганы когда-то кем-то были разграблены. Даже в черепке великая научная ценность может быть. Мы, когда находки будем в музей передавать, обязательно подпишем, что это ты нашёл.
- А я вообще не историк, - сказал папа, - поэтому могу и побриться.
- Да уж, наводи красоту, подросток. Одевать вот только тебя не во что.
И вправду, папка у меня ходил, как оборванец. Из моей одежды, которую мы взяли из дома, он уже вырос. Мы предусмотрительно захватили ещё и несколько папиных футболок и спортивных штанов, но до них он ещё не дорос. Хоть и выглядел папа оборванцем, но это был счастливый оборванец - он превращался во взрослого человека, и у него всё получалось.
Папка колол дрова, варил на костре борщ, когда приходила наша очередь дежурить, штопал одежду, а когда мы ходили купаться, то делал в воздухе сальто, когда его подкидывали Шишкин и Джунгаров. А ещё у костра папа играл на гитаре и пел разные песни, которых я не знал.
- И откуда ты всё это умеешь? - изумлялся я, когда мне открывался какой-нибудь папин талант. - Почему раньше я этого не знал?
- Ну, сам посуди, Мишка, много ли нужно дров в нашей двухкомнатной квартире в центре города? - отшучивался папа. - Многие мужские навыки в современном мире просто отмирают за ненадобностью. И только в дикой природе они снова расцветают во всей красе.
- Тогда нам нужно чаще выбираться в дикую природу, - сказал я. - Рыбалка там или поход.
- А у меня одноклассник бывший егерем в заказнике работает. Хочешь, к нему следующим летом поедем? Уж там природа самая что ни на есть дичайшая.
- А маму возьмём?
- Если только она сама захочет.
Однажды папа написал маме романтическое письмо в стихах, и мы пошли за семь километров в ближайшую деревню на почту, чтобы его отправить. Через пять дней, когда наступили выходные, к нам примчалась соскучившаяся мама с пирожками и блинами, отбивными и конфетами для меня. Шишкин объявил по экспедиции великий праздник и выдал всем по банке сгущёнки.
Когда мы пировали вечером у костра, мама спросила у папы:
- Борь, как ты думаешь, а сколько тебе сейчас уже лет?
- Лет двадцать, наверное, - пожал плечами папа.
- Значит, уже совершеннолетний? - спросила вдруг мама. - И целоваться уже можно?
И глаза у мамы вдруг так озорно заблестели, что мне показалось, что и маме сейчас не больше двадцати лет.
- А ведь мы с тобой лет в двадцать и познакомились, - сказал папа, - курсе на третьем.
- А ведь это я вас познакомил, - сказал вдруг Шишкин.
- Нет, я, - встрял Джунгаров.
- Да оба, чего вы! - сказал папа. - Кто придумал девчонок на День археолога пригласить?
- Другими словами, Михаил, - сказал Джунгаров, - знакомство твоих родителей примерно в такой обстановке и происходило. - Эх, Борис, смотрим мы на тебя с Шишкиным и завидуем… Ведь и мы с ним когда-то такими были. Вот ты в таком своём… образе появился, и у нас как будто по двадцать с лишним лет долой.
Папа засмеялся.
- Эх, понять бы ещё, как работает механизм этой жабы-рабы… - тут мы с мамой испуганно переглянулись, но на этот раз с папой ничего не произошло, - я, возможно, сделал бы революцию в прикладной лингвистике и во всём этом детском городском фольклоре. Может быть, докторскую бы написал или машину времени изобрёл… - Вид у папы стал мечтательный-премечтательный.
- И чего её изобретать? - проворчал тут профессор Шишкин. - Это тебе что? - он махнул рукой в сторону курганов. - Разве не машина времени? Самое настоящее время, только застывшее, в руках здесь держим…
- Шишкин, вот ты как профессор скажи, что это со мной такое произошло? - спросил его папа.
Шишкин пожал плечами и пошурудил палочкой в костре - полетели в небо маленькие искорки.