77
Май. После месяца холодных беспорядочных дождей, уркаганных северных ветров, чавкающей и взбрызгивающей грязи, затравленных и загаженных машин, дрожащих от холода мокрых голубей на подоконнике, студеных пронзительных ночей с паром изо рта, после всего этого томительного сволочного безвременья вдруг настала поразительная благодать.
Это был блистательный день. Как вспышка разума, как Божье благословение, как триумф жизни!
Солнечный луч ударил в глаз, я приоткрыл его и едва не ослеп. Подскочил с кровати, будто по сигналу тревоги, бросился нагишом к окну и тут увидел солнечный рай, разлившийся по небу и земле почти с противоестественной щедростью.
Я распахнул створки окна и с восторгом впитал всем своим телом хлынувшие навстречу мне мощным потоком ликующие звуки, краски и ароматы.
Господи, ну какое же счастье жить!
Часом позже я сидел на заднем сиденье роскошного лимузина, которым с шиком бывалого придворного управлял пожилой вышколенный водитель, спокойный, как удав, и с торжественной задумчивостью рассматривал девушек на остановках, машины в дорожной толчее, рекламные щиты у дорог.
Никробрил-продукт. Вот еще один щит - опять Ник-робрил-продукт. Кругом Никробрил-продукт.
Милый, милый Никробрил-продукт!
Я увидел в зеркале заднего вида свой мутный маслянистый взгляд. Я был почти пьян этой праздничной эйфорией.
Я летал. Мне хотелось обнять и расцеловать весь мир. Люди! Я люблю вас!
Люблю душевно, заботливо. И люблю не только красивых, сильных и отважных. А люблю всех-всех! Даже вот этого мерзкого бомжа, хотя и знаю, что он вор и подонок, даже вот эту отвратительную толстушку, несмотря на ее взгляд, в котором пустая ненависть и безысходность.
Эх, зажигай, Сашка! Пока такая лафа по жизни! Мечтай, люби, балдей! Наслаждайся по полной! Столько счастья и столько вдохновения хватило бы на целый миллион твоих сограждан!
- Я завтра в сервис поеду, - с лживым простодушием нарушил тишину водитель. - Я так понимаю - вас прежде всего беспокоит ручник?
Я рассеянно оторвал взгляд от улицы.
- Вообще-то меня прежде всего беспокоят судьбы человечества… Но начнем, пожалуй, с ручника.
Давно привыкнув к моему вздору, водитель только кивнул и до работы больше не проронил ни слова.
Было около двенадцати. У двери в мой офис стояли незнакомые мне охранники. Я сразу понял, что они совершенно другого сорта - рослые, стройные, со светлыми лицами, в хороших костюмах. И как-то необычно напряжены, будто не просто дежурят у двери, а обременены поручением особой важности.
Холодный пристальный взгляд, не выражающий ничего, кроме едва уловимого презрения.
"Интересно, куда делись те два оболтуса из моей охранной фирмы? - мельком подумал я. - Может быть, Валентин Федорович что-то решил поменять?"
- Ваша фамилия? - дерзко остановил меня один из светлолицых, еще молодой, но уже с пролысиной в полчерепа.
Вообще-то старые охранники знали всех сотрудников фирмы в лицо и не задерживали их попусту, но изначально существовали пластиковые карточки пропусков, и время от времени, когда "на ворота" заступали новые охранники, ими приходилось пользоваться.
Я предъявил свой пропуск.
- Все пропуска недействительны! Ваша фамилия? - отрезал плешивый.
- Я директор этой фирмы! - И я оскорбленно назвал свою фамилию.
Второй охранник провел глазами сверху вниз по свежему списку, отпечатанному на компьютере, и покачал головой:
- Вас нет в списке.
- Не может быть! - возмутился я. - Что это вообще за список? Кто его утверждал? Я - директор и владелец этой фирмы!
- Нас это не касается! - хмуро сказал плешивый. - Нам приказали пропускать только по этому списку, что мы и делаем.
- Кто приказал? - надвинулся я.
- Начальство.
- Какое начальство?
- Наше.
- А ваше начальство это кто? - Я попытался протиснуться к двери.
- Вам это не положено знать! - Плешивый грудью встал на моем пути и обдал меня гнусным дыханием.
- Ну, приехали! - взбешенно развел я руками. - Так звоните своему начальству и доложите. Это просто идиотская ошибка! Неужели непонятно?!
- Хорошо, - пожал плечами плешивый.
Он достал из внутреннего кармана пиджака довольно дорогой сотовый телефон, отвернулся и коротко поговорил. Причем ничего не объяснял, а отвечал на чьи-то вопросы, будто его звонка давно ждали: "да", "нет", "хорошо", "будет сделано".
Я ожидал, что недоразумение разрешилось и меня сейчас пропустят, но плешивый не торопился уступать мне дорогу.
- Мне нечем вас порадовать. Приказано вас не впускать.
Я яростно наскочил:
- Ну кто мог приказать такую глупость! С кем ты разговаривал, чмо?! Я сейчас позвоню и вас всех здесь по стенке размажут!
Охранники многозначительно переглянулись.
Я выхватил мобильный и ввел из базы номер Валентина Федоровича.
"Аппарат выключен или находится вне зоны действия сети!" - сказала электронная баба и воспроизвела то же самое по-английски.
Я повторил операцию и получил точно такой же результат.
- Вам лучше уйти, иначе мы вас вынуждены будем задержать и доставить в ближайшее отделение милиции! - уже с гонором, с угрозой в голосе произнес плешивый.
- Да хрен с вами!
Я выскочил на улицу, хотел сесть в машину и направиться прямо на работу к Валентину Федоровичу, но на служебной стоянке моей машины не оказалось.
"Может быть, водитель поехал на мойку или заправляться? Но почему тогда он меня не предупредил?!"
Я растерянно стоял на тротуаре у входа в офис-центр и не знал, что делать. Сквозь меня шел озабоченный людской поток, толкая и отдавливая мне ноги.
Что происходит, черт возьми!
Вдруг я почувствовал, что мне в руку сунули что-то мягкое. Я посмотрел - обычная белая салфетка. Я обернулся - мелькнул ускользающий профиль незнакомой девушки. Я развернул салфетку, на ней были каракули, наметанные карандашом:
"Я вас прямо сейчас жду в кафе "Неглинка". Это очень важно!"
Почерк мужской, вроде знакомый.
Я пожал плечами, сунул салфетку в карман и побрел прочь. Перейдя улицу, я оглянулся, будто опасаясь слежки, и свернул в знакомый переулок. Холодная горечь предчувствия.
В основном зале кафе "Неглинка" было пусто, я спустился в "подвальчик" и увидел в углу, в полумраке, своего самого одаренного программиста Славу и перед ним почти нетронутую чашку с капучино.
- Привет, Славик! - подсел я. - Что случилось? Что эта за девушка, которая…?
Ему было что-то около двадцати пяти.
- Ну, это Галя - моя подруга. Я попросил ее незаметно передать вам мою записку.
Он неприятно шмыгнул носом, грубо и мощно, всей носоглоткой. Это был единственный его минус, которого однажды едва не оказалось достаточно, чтобы я чуть его не уволил, такой отвратительной вдруг показалась мне тогда эта его привычка.
Славик делал какие-то бессмысленные движения, избегал смотреть в глаза и в довершение всего его губы мелко дрожали, что было явным признаком того, что в его жизни произошло что-то очень страшное.
Подошла официантка, я заказал экспрессо.
- Успокойся и говори, - сказал я Славе. Он долго настраивался.
- Переворот! - наконец произнес он.
Его лицо показалось мне каким-то синим, как у мертвеца.
- Что переворот?
- Переворот! Ну, они давно уже собирались это сделать… Я хотел вам сказать, но как-то не решался… А еще думал, может, ошибаюсь… Скажу, а окажется все не так!
- Поясни.
Славик опять прочистил носоглотку.
- Ну, в общем… блин… как это лучше сказать?.. Валентин Федорович и Вера Александровна… Ну, они решили захватить вашу фирму и отстранить вас от власти.
- Это как? Разве это возможно?
Официантка принесла мой экспрессо в маленькой чашечке, и я расправился с ним в три торопливых глотка.
- Ну, они давно готовились, что-то там с документами делали… всех запугивали и настраивали против вас. Особенно Валентин Федорович…
Я нервно закурил.
- Славик, ты ничего не путаешь? Ты, случайно, наркотики не употребляешь?
- Вы же знаете, что я даже не пью и не курю. Вы же знаете! - громко возмутился программист.
- Ладно! - Я подозрительно оглядел помещение, где мы находились. - Рассказывай все по порядку. Только не так громко…
78
Хорошенькая брюнетка с незатейливой химической прической лет тридцати гуляет по парку. Милое лицо с загадочными еврейскими интонациями. Улыбается. Какое-то скрытое очарование есть во всем ее облике. Впрочем, невооруженным глазом видно, что она бедна и крайне закомплексована. Потом она стоит у дерева вместе с Вовочкой - видимо, кто-то помогает им снимать. Бросается в глаза катастрофическое несоответствие этой парочки. Далее у Ани дома. Вот ее еврейская мама, вот сыночек-оболтус с синяком под глазом. А теперь у Вовочки дома, на кухне. Разговоры. И наконец…
Вовочкины подпольные съемки, одним дублем, не имели ничего общего с привычной всем сочной, качественной "высокоэстетичной" порнографической "картинкой". В неподвижном кадре, при плохом освещении некрасиво копошились на кровати два голых туловища: дряблая, бесформенная, в высшей степени отвратительная Вовочкина масса, и прозрачно-белое, отнюдь не идеальное тело его подружки. Впрочем, Анечка, как с нежностью называл ее Вовочка, была в некоторой степени сексуально привлекательна: пропорциональное тело, неплохая грудь, гладкая округлая попа.
- Я бы такой засадил по пьянке! - гоготнул Бе-резкин.