- Подъем... флага... сегодня... - шумно вытолкнул дежурный.
- Поднимем, - ответили сигнальщики. - Чего ж там не поднять?
- ...торжественный... - прохрипел дежурный по БЧ, - ...репетиция...
Вот тут-то все и заверте...
Вопрос "А на хрена?" все еще висел в воздухе, а сигнальщики уже мчались наперегонки с секундной стрелкой, разматывая на ходу тросы, неся в охапке цветастые флаги и громкими криками расчищая дорогу.
Вслед за ними бежали дежурный по кораблю с маской молчаливого участия на лице и командир боевой части с шелковым зеленым флагом в руках, на глазах проникаясь торжественностью момента.
- Давай! Бегом! Крепи! Затягивай!
То, на что, обычно, уходило около часа, делалось за пятнадцать минут.
И все вышло бы как нельзя лучше, если бы...
Если бы построение сделали как обычно на "вертолетке", а не на полубаке. Так бы подняли и черт с ним. Потом бы... пока никто не видит... поправили...
Сигнальщики спешили, командиры торопили. И, как назло, все шло наперекосяк.
До подъема пять минут. Вроде все готово, но... надо же еще переодеться. В парадную форму.
И сигнальщики умчались переодеваться, забыв о том, что талреп на носовом тросе не затянут. А только наживлен.
Сигнальщики не успели. Переодеться. На флаг и гюйс назначили первых попавшихся. Лишь бы связисты. А там... авось не ошибутся.
- Государственный флаг... - и так далее, - ...флаги расцвечивания, - командир выдержал паузу и выдохнул: - Поднять!
И сразу стало ясно, что "авось" на этот раз... не оправдал высокого доверия.
Под звуки гимна, гюйс, на который устремлены были взгляды всего экипажа, поднимался почему-то вверх ногами.
- Не так, не так, - махал рукой связист. - Наоборот!
Облеченный столь высоким доверием дежурный по БЧ, сделал вид, что "все так и надо" и быстро-быстро закрутил руками в обратном направлении.
- Х-ху, - выдохнул командир.
Рано, рано выдыхаете, товарищ командир.
Носовые флаги ползли вверх рывками. Провисающий трос болтался, незатянутый талреп противно скрипел.
- Сейчас упадет, сейчас упадет, - шептал командир, не отрывая ладони от виска.
Дзын-нь! Звяк!
Накаркали вы, товарищ командир. Сырым комом рухнули на палубу разноцветные флаги. И перепутались!
- Не идет! - паниковали сигнальщики. Им, скрытым от людей громадой носовой надстройки, ничего видно не было. - Заело!
- Давай! Тяни! Потом разберемся! - кричали они друг другу. И дергали, дергали, дергали трос.
- Вольно, - сказал командир, дождавшись последних аккордов. - Дежурный по кораблю ко мне.
- А ну глянь, чего там! - один из сигнальщиков как птица взлетел на банкет.
- Твою мать! - послышалось оттуда. И еще много-много иностранных слов.
- Разойдись, - совсем уже убитым голосом скомандовал командир на полубаке.
Нет, сигнальщикам ничего не было. И завтрашний подъем флага прошел без сучка, без задоринки.
Восток ... такое дело...
Есть люди-легенды. На любом флоте, в любой базе, на любом корабле, в любой боевой части есть люди-легенды. Это те, о которых будут вспоминать и рассказывать еще очень долго, те с которых будут брать пример молодые матросы и те от которых до сих пор вздрагивают во сне командир и старпом.
Если вам когда-нибудь доведется побывать на самом краю света и судьба занесет вас во вторую бригаду, а тем более, на "Кедров", вы обязательно услышите о Быстове. Да, вам обязательно расскажут множество историй; ну, например, о том, как Быстов строил сауну, она еще потом так красиво развалилась, но было поздно, потому, что полученный отпуск Быстов уже отгулял. Или о том, как Быстов в Керчи с женщинами общался - продуктивно, надо полагать - потому как сам Быстов рассказывал... с бо-ольшой выдумкой. Еще могут рассказать о том, как нас троих вохра ловила по всему заводу, в той же Керчи. Да многое могут рассказать. О Быстове.
Говоря словами пролетарского классика: "Молодой матрос, решающий, с кого бы сделать службу свою. Скажу, не задумываясь, - делай ее со старшего матроса Быстова".
Кстати, Ряузов был очень недоволен, когда я перефразировал классика впервые. Но пусть вас это не смущает. Просто уверенный в себе Ряузов в поэзии абсолютно не разбирался. Тогда. Как сейчас не знаю.
А началось все с того, что мечтавший о службе на Флоте Быстов попал в пограничные войска. Пришлось ему утешиться тем, что морчасти. И отправиться... в Анапу... для начала.
В Минводах предстояла пересадка. Поэтому три десятка стриженых наголо призывников расселись в зале ожидания, рассказывая друг другу анекдоты и дожевывая то, что еще оставалось. На дворе стоял октябрь, в родной Чите давным-давно выпал снег и среди теплой кавказской осени наши, одетые в ватники и ушанки, защитники Родины смотрелись несколько сюрреалистично. Так, должно быть, выглядит родной российский бомж в самой середине причесанных пляжей насквозь буржуазной Калифорнии.
Неподалеку разместились узбеки. Судя по стриженым макушкам и огромным хурджунам, счастье защищать родные рубежи выпало и им.
В таких условиях люди сходятся быстро. Уже через несколько минут завязался разговор: "А как у вас? А вы откуда? А вы куда? А мы в Читу".
- В Читу?! А мы как раз из Читы!
- Ну?
- Точно!
Если ты настоящий моряк, то желание весело обмануть ближнего у тебя в крови. И случая ты не упустишь. Быстов был настоящим моряком.
- В Читу, значит, - сказал он задумчиво. И сдвинул ушанку на затылок. - А вы знаете, какие в Чите морозы? Сейчас. Уже.
Узбеки не знали. Откуда жителю знойного юга, знать какие морозы в Чите... сейчас... уже? Поэтому они переглянулись, потом сконцентрировали взгляды на Быстове.
- Морозы? - хором переспросили узбеки.
- Еще какие морозы, - подтвердил Быстов. - Во, видали, в чем одет? - Он демонстративно запахнул ватник и опустил уши на шапке.
Узбеки задумались. Они-то были одеты в халаты и тюбетейки. У них, в Ташкенте, морозов не бывает. Кто ж знал, что в Чите уже давно снег... лежит.
Быстов картинно выждал еще несколько минут, потом предложил:
- Так что давайте одеждой меняться. А то еще позамерзаете... по дороге...
Уж очень хотелось Быстову в тюбетейке походить.
Узбеки насторожились. То, что говорил им Быстов, казалось весьма и весьма... правдоподобным. Но, с другой стороны, просто так менять халат на ватник и тюбетейку на ушанку им не хотелось.
Быстов жаброй чувствовал, как узбеки сомневаются. И то, в чем они сомневаются, уже виделось ему сдвинутым на правое ухо.
- Ну как хотите. - Быстов отвернулся. - Не говорите потом, что холодно.
В отличие от узбеков, читинцам идея Быстова пришлась по вкусу. Всем, наверное, вспомнилось детство, сказки "Тысячи и одной ночи", а жаркое дыхание Средней Азии - минареты, виноградники, пустыни, восточные базары - хмелило, опаляло и само просилось на плечи.
- Да! - загалдели они наперебой. - Морозы! Холода! Снег! Давайте меняться.
И в подтверждение чистоты своих намерений сдергивали с плеч старенькие ватники.
Если говорит один - он наверняка врет. Но если говорят все... правда... наверное.
Вся мудрость Востока - от Насреддина и до наших дней - кричала узбекам: "Давай! Меняй! Не упускай выгоду!".
И узбеки решились. Сначала один, потом второй, потом все подряд сбрасывали халаты, сдергивали тюбетейки и меняли, меняли...
Их узкие глаза зыркали счастливо из-под надвинутых по самые брови ушанок, тонкие руки болтались в рукавах ватников, но в целом, узбеки были довольны.
Быстов затянул пояс халата, сбил, как и хотелось, тюбетейку на ухо и с размаху насадил свою старенькую ушанку на узбекскую голову.
- Читинцы, строиться! - скомандовал сопровождающий. И оглядев колонну, добавил: - Шагом марш, Аладдины.
Про Индию
Деньги были длинные, но узкие. Розового цвета, украшенные монументальными изображениями тракторов, комбайнов и прочей сельскохозяйственной утвари. Между этими ископаемыми чудесами буржуазной техники тут и там виднелись рабочие с гаечными ключами, крестьяне, держащие мотыги в положении "на плечо", пышущие здоровьем женщины в сари и защитники освобожденной от колониального гнета Индии, абсолютно, кстати, неотличимые от зловредных сикхских террористов.
Кроме этого каждая купюра была аккуратно продырявлена в уголке. Два раза. Две малюсеньких дырочки.
Объяснялось это просто. Темные индусы, решив не утомлять себя изобретением банковской упаковки, попросту сшивали деньги степлером.
Мичман Березовский, именуемый, конечно же, Березой - огненно-рыжий, безжалостно вспотевший и возбужденный донельзя - поддевал ножом скобу, аккуратно вытаскивал и слюнявя пальцы отсчитывал, сверяясь с ведомостью.
- В очередь станьте. Не напирайте, - страдальчески ныл он. - Распишись. Получи. Отходи. Следующий.
Глаза его при этом были круглые как два советских пятака. Мичман страдал. Вообще-то он раздавал деньги. Но раздавая деньги мичман страдал. Страдал так, как могут страдать только лишь баталеры.
- И заем вам столько денег? - ворчал он, поддевая очередную скобу. - Будь моя воля... Получи, - шлепал он по столу валютой.
И очередной осчастливленный зарубежными деньгами уходил, лениво раздумывая на что потратил бы волю товарищ мичман. Если бы она была его.