- Генка, не дергайся. Мне холодно.
- Не смею возражать. Сегодня ты симпатичнее, чем всегда.
- Ты, наверно, никогда не научишься говорить комплиментов толщиной хотя бы в корабельный канат.
- Нет, серьезно. Я даже слегка завидую Киму. Он хоть целоваться-то умеет? Что вы делаете на свиданиях?
- Рассуждаем о проблемах скоростного сева.
- Не умно с Кимовой стороны. В двадцать три года девушке этого мало.
- Не хами!
- Нас трясло и швыряло, пожалуй, не меньше, чем на мерине.
- Гена, - сказала Тина, - ты веришь в эту затею?
- Какую затею?
- Ну, сеялку…
Я с удивлением посмотрел на невесту Кима. Что за сомнение накануне победы?
- Главное, в нее верит Кретов.
- А ты не думал о том, что мы можем остаться без дипломов?
- Не думал и не собираюсь думать. За нашей спиной Дмитрий Алексеич.
- А я думала. Глыбка, если мы пойдем против него, раздавит нас, как букашек. И Кретова тоже. Он здесь ничего не значит.
- Если у нас будет конечный результат…
- Конечный результат ничего не изменит.
- Рыков! Увеличь скорость! - крикнул сзади Ким.
Я прибавил газ. Затрясло сильнее. На одном из ухабов Тину бросило на меня. Ее лицо оказалось совсем рядом.
- Гена, давай делать борону…
- Брось дурить!
- Я боюсь, Гена…
- Не бойся! - крикнул я сквозь грохот и свист ветра. - Впереди слава и успех! Впереди прекрасное будущее! Да здравствует "Летучий Голландец"!
- Стой! - Донеслось сзади. - Стой, говорю! Семяпровод потеряли!
Я остановил трактор. Ким и Кретов пошли искать семяпровод. Тина, бледная, соскочила на землю.
- Извини, я больше не могу. Езжайте одни.
- Посиди здесь. На обратном пути мы тебя заберем.
Испытание сеялки шло отлично. За какие-то десять минут мы высеяли двадцать килограммов. Семена ложились строго по два-три в гнездо, пропусков не было. На втором круге голос трактора как-то ослаб, а в картере появились подозрительные стуки и ёканье. Вскоре стуки стали настолько явственными, что их услышал даже Ким и закричал:
- Эй! Останови! Что-то с трактором неладно!
Я сбросил газ. В картере уже скрежетало. Стрелка масляного манометра билась на нуле, как муха.
- Да глуши же мотор, индюк ощипанный! - заорал Ким.
Трактор напоминал остывающий труп. Из его брюха тоненькой струйкой, как черная кровь, бежало масло. Раной зияла дыра.
- Подшипники поплавились… - Ким неумело выругался. Стоишь - руки в брюки! Угробил трактор, и…
- Придержи язык, - сказал я.
- Да, да! Теперь конец всему!..
Ким сел на траву и обхватил голову руками. После вспышки у него всегда наступала обратная реакция. Подошла Тина и погладила Кима по пыльным волосам:
- Ну, успокойся. Может, они еще не поплавились.
- Отстань.
- Не сердись, Кимочка. Кто же виноват…
Из всех нас один Кретов оставался спокойным. Он осмотрел трактор со всех сторон, потом аккуратно заткнул дырку тряпкой и запустил мотор на малых оборотах. Внутри гремело и стучало.
- Да, - вздохнул Дмитрий Алексеевич. - Нужен капитальный ремонт.
- Это я виноват! - воскликнул Ким. - Я не проверил пробку. Эх, дурак, дурак!
- С кем не бывает, - сказал Кретов.
Возвращение наше напоминало похоронную процессию. Мерин тащил трактор, как катафалк. Возле гаража мы расстались. На глазах Кима были слезы.
- Идите по домам, ребята, - посоветовал Кретов. - Надо отдохнуть. Предстоит тяжелый день.
- Мы вас не выдадим, Дмитрий Алексеевич, - заверил я. - Скажем, что сами взяли. Ведь оно таки было.
Ким тронул Кретова за плечо.
- Простите нас, Дмитрий Алексеевич, что так получилось. Но мы действительно не скажем никому. Я даю слово.
Кретов усмехнулся:
- Идите, идите, ребята. Это уже не вашего ума дело. Я и не в таких переплетах бывал.
Когда мы утром явились в институт, он был полон слухов. По коридорам метался бледный, с остановившимися глазами Косаревский, хватал каждого за рукав и доказывал, что он не виноват. От важности у старшего лаборанта и следа не осталось.
Говорили всякое, но большинство склонялось к мнению, что тут налицо свинья. Кто-то из врагов или завистников Косаревского подложил ему свинью. Косаревский составил список своих врагов и бегал с ним, постоянно вписывая и вычеркивая фамилии. Он собирался передавать его в уголовный розыск. Глыбка еще не пришел. Кретов тоже.
Четкого плана, как жить дальше, у нас не было. До прихода декана мы решили провести совещание и с этой целью удалились в столовую.
В большом зале было почти пусто. На полу пыльными львиными шкурами лежали квадраты солнца. На люстре сидел воробей, чирикал и вертел во все стороны головой. Он выглядел очень довольным - наверно, потому, что питался бесплатно.
- Пусть первым говорит Ким, - предложил я. Ким откинулся на спинку стула. Я вдруг заметил, что он сильно похудел. Лицо его, и так длинное, еще больше вытянулось, скулы выперли наружу, и только одни глаза, большие и влажные, как у больного, лихорадочно блестели.
- Во-первых, надо опередить Кретова. Пойти самим к Глыбке и все рассказать.
- Принимается, - сказал я.
- Принимается, - сказала Тина.
- Во-вторых, не впутывать Косаревского. У парня может полететь аспирантура.
- Принимается.
- Принимается.
- В-третьих, сказать Глыбке, что мы, конечно, виноваты и готовы понести наказание, но он тоже виноват. Почему он упорно не давал нам трактор. Мы же не для себя стараемся. У нас тема государственной важности!
- Ну что ж, - сказал я. - Можно рискнуть подискутировать с Глыбкой.
- Я не согласна, - сказала Тина. - Это лишне. И ничего не даст.
- И в-четвертых, - невозмутимо продолжал капитан, - сказать ему, что над сеялкой мы работать не бросим, несмотря ни на что. Пока есть возможность, надо использовать мерина. Если подкормить его, километров двадцать пять он даст. Я жертвую стипендию.
- Вопрос можно? - спросил я.
- Давай.
- А если Глыбка не допустит нас до защиты?
- Ну и пусть! Поедем работать со справками!
- А на следующий год защитим экстерном. Зато закончим сеялку.
- А как же с аспирантурой?
- Это сделать никогда не поздно.
- У тебя все?
- Все.
- Тина, говори.
- Ким сошел с ума.
- Твои предложения?
- Пойти к Глыбке и пасть на колени. Я почесал затылок.
- Два противоположных мнения. У меня есть компромиссное решение. Так сказать, стратегический ход. Согласиться работать над этой самой летучей бороной. Это даст нам и диплом и аспирантуру. А потихоньку можно испытывать и "Голландца".
- Чепуха! - воскликнул Ким. - Чепуха! "Голландцу" тогда амба.
Я вдруг разозлился. До чего же упрямый человек! Заладил: "Голландец", "Голландец"!
- В конце концов и пусть амба. На нашем пути этих "голландцев" будут сотни, лишь бы поступить в аспирантуру. Что, на нем свет клином сошелся?
Ким открыл рот - наверное, хотел сказать что-нибудь вроде своего "ощипанного индюка", но к нам подошел Кретов.
- Ага! Им и горя мало! Уплетают треску за обе щеки, а я за них кашу расхлебывай!
Да вот, ищем выход из тупика, Дмитрий Алексеевич, - сказал я.
- Выход есть, ребята, - завкафедрой был подозрительно весел. - Все сложилось как нельзя лучше. Я уезжаю в свой колхоз и беру вас с собой вместе с "Голландцем". Поработаете годик трактористами, доведете до нормы сеялку и тогда - на все четыре стороны. Условия я вам создам, как в научно-исследовательском институте. Да и приоденетесь. У меня трактористы зарабатывают - будь здоров!
- Вы были у декана? - догадался я.
- Был.
- Представляю, что там делалось!
- Ничего особенного. Просто поговорили откровенно. Высказали, что друг о друге думаем. Он, конечно, прав: здесь я не на своем месте.
- Что вы, Дмитрий Алексеевич!..
- Да, ребята. Нечего было лезть из механиков в ученые.
- А Глыбка на месте? - спросил Ким. - Из-за этого "изобретателя" мне иногда учиться не хочется. Руки опускаются.
- Что он решил с нами делать? - спросила Тина.
- Не допускает к защите и лишает стипендии.
- Вот индюк ощипанный! - выругался Ким. Мы сидели подавленные. Хорошенькие новости!
- Ну как, ребята? Поедете со мной?
- С вами я хоть куда, - не задумываясь, ответил Ким.
Мы с Тиной переглянулись.
- Надо подумать…
В коридоре на нас налетел Иван Иванович Березкин и схватил меня за рукав:
- Пряхин, почему не на заседании? Тебе что, особое приглашение? У нас кворуму нет! Бегом в триста семнадцатую! За каждым гоняйся!..
- Я не Пряхин, - сказал я.
Иван Иванович озадаченно опустил на пол свой огромный портфель.
- Извини… Совсем замотался… Правильно, вспомнил, ты не Пряхин… Ты Беленький. Да… Председатель восьмого подсовета шестого совета. Постой…У вас же должно сейчас быть совместное заседание с двенадцатой комиссией! Какого же ты черта разгуливаешь?! Срываешь работу? Выговор захотел?
- Я не Беленький, - сказал я.
Длинная хлипкая фигура Ивана Ивановича дрожала, как натянутая струна. По лбу скользил пот, глаза смотрели сквозь меня. Березкин был похож на мышь, которая неожиданно родила гору и теперь с ужасом чувствует, что та может ее раздавить.
Иван Иванович неожиданно взорвался.
- Пряхин, Беленький - какая разница? Я знаю, что ты в каком-то совете! Сачкуешь? Вот возьму сейчас и отведу к Глыбке!..