- Открывай! - сказал Ким.
Белые двери с золочеными ручками почему-то всегда внушают мне благоговейный трепет.
- Открывай сам, - ответил я Киму. Капитан заупрямился:
- Почему я все должен делать первым?
Оказывается, эта дверь действовала и на неустрашимого капитана.
- Эх, вы! - презрительно сказала Тина и дернула на себя золоченую ручку.
Даже в ресторане первого класса "Дон" я не видел такого великолепия, какое было в кабинете Глыбки. Алый диван, пальмы в кадках. Паркет натерт до коричневого свечения. Тина первая бесстрашно вступила в холодный огонь.
- Вы нас звали, Наум Захарович?
Мы с Кимом топтались сзади, как аисты, поднимая и опуская ноги, пытаясь установить, оставляют ли наши грешные ноги следы на этом нереальном полу.
- Звал! Да! Звал! - Голос был такой густой и низкий, что у меня защекотало в ушах.
Самого Наума Захаровича мы не видели. Его закрывала почти метровая статуэтка девушки с корзиной на плече. В корзине был настоящий жасмин, а на пьедестале - "Нашему дорогому лауреату от коллег по сельхознауке".
Из-за цветов высунулась бледная, тонкая, с рыжими веснушками рука и отодвинула девушку на край стола. Наум Захарович предстал перед нами.
Узкое худое лицо, лысый череп, плоский широкий нос и огромные пылающие глаза. В институте мало кто выдерживал взгляд декана факультета механизации. Казалось, его глаза жили своей особой жизнью, отличной от тела. Они набрасывались на человека, начинали выкручивать ему руки, воротить набок голову, что-то в нем переставлять, передвигать, усовершенствовать, механизировать, автоматизировать. Несовершенство человеческого организма, видно, страшно их возбуждало. Не могу сказать точно, но, по-моему, то же самое испытывали и предметы, когда Н. 3. Глыбка на них смотрел.
В институте его звали Маленьким Ломоносовым.
- Ага, - сказал декан, пристально глядя на мою руку. - Вы изобретатели скоростной сеялки?
Я поспешно спрятал руку за спину. Мне вдруг стало стыдно, что на ней всего пять пальцев, а не шесть или семь.
- Ну, какие мы изобретатели…
Декан отвернулся и стал смотреть в окно. Так прошло с полчаса. Ноги у меня затекли, так как стоять на коричневом льду неподвижно было тяжело; мои подошвы неожиданно разъехались, и я плюхнулся на диван. Тина хихикнула.
Глыбка, наконец, повернулся к нам. Взгляд у него был отсутствующий.
- Сачкуем? - спросил он скучным голосом. - Устраняемся от трудностей? Клопов давим? Мух ловим? Сельхозпрогресс на самотек пускаем? Честь института оплевываем? Народными тыщами на ветер сорим?
Мы молчали.
- Очки втираем? - продолжал Наум Захарович так же без всякого выражения, только глаза его пылали. - Кому пытаетесь втереть? Мне? Черта с два вам это удастся. Ишь какие умные - взяли типовую сеялку, поставили на ней две шестеренки и пытаетесь защищать диплом. Не выйдет.
- Но Кретов сказал…
- Кретов, Кретов, - вздохнул Глыбка и опять стал смотреть в окно. - Что он смыслит в сельском хозяйстве?
- Но ведь двадцать километров! - пытался настаивать Ким. - Это значительно больше, чем восемь - скорость посевного агрегата сейчас…
Глыбка резко обернулся.
- Ну и что? Кого это удивит? Что перевернет? Кого разоблачит, что развенчает? А? Я вас спрашиваю! Настоящий ученый не должен копаться в мелочах. Пусть это делают ремесленники. Настоящий ученый должен переворачивать, низвергать, будоражить! Только тогда он двинет вперед прогресс! Вот если бы вы мне сказали, что сможете сеять со скоростью триста, пятьсот километров, - это да!
- Тогда это будет не сеялка, а самолет, - сказал я.
Потом я много раз ругал себя за эту фразу. Мне не надо было ее говорить. Может, тогда все пошло бы по-иному, вся моя жизнь…
Глаза Наума Захаровича вспыхнули так, что в них больно стало смотреть. Даже гипсовая девушка испугалась и выронила из корзины цветок. Глыбка схватил его, быстро повыдергал лепестки, поднес к глазам и бросил.
- Летающая сеялка, - пробормотал он, - да…по бокам крылья…
Декан заметался по комнате, сокрушая все на своем пути. Развевающаяся пола его пиджака зацепила скульптуру, и девушка с корзиной упала на пол. Но Глыбка этого даже не заметил.
- Летающий культиватор… - говорил он все громче и громче. - Летающий плуг!.. Мы перевернем сельхознауку! Мы создадим эскадрильи сельхозмашин! - Декан уже вдохновенно кричал: - Эскадрилья культиваторов! Пахота на бреющем полете! А? Звучит? Завтра же приступим! Нет, зачем завтра? Сейчас! Где Кретов?
Наум Захарович бросился к телефону. Руки его дрожали, и уши, длинные, как у тушканчика, подергивались.
- Надо бы сначала сеялку закончить, - робко подал голос Ким. - А то к защите не успеем.
- К черту вашу сеялку! Немедленно приступайте к проектированию летающих сельхозмашин! Начнем с летающей бороны - и диплом я вам гарантирую. Алло! Алло! Кретов? Косаревский? Косаревский, срочно найдите Кретова! Поняли? И ко мне! Оба!
- А вы чего стоите? Марш за ватманом и карандашами!
Декан стал теснить нас грудью. Взъерошенный, возбужденный, он напоминал рассерженного воробья.
Ошеломленные, мы поплелись к Дмитрию Алексеевичу. Институт уже лихорадило. Трещали звонки. Бежали курьеры. Косаревский тащил куда-то кусок пропеллера.
Я так и думал, что он из вашей сеялки мыльный пузырь сделает, - сказал завкафедрой. - Что же нам предпринять? Бросать работу никак нельзя. Эх, нам бы дня на три трактор, и сеялка вчерне готова! Тогда можно было бы и наступать.
- Может, к ректору сходим? - подал мысль Ким.
- К ректору, конечно, сходить можно, да Глыбка наверняка успел позвонить ему и затуманить мозги. У него это здорово получается. Ну ладно, хлопцы и девчата, идите домой, отдыхайте. А завтра мы чего-нибудь придумаем.
ГИБЕЛЬ "ЛЕТУЧЕГО ГОЛЛАНДЦА"
Косаревский явно задавался. Он разгуливал по гаражу в синем халате и, помахивая связкой ключей, отдавал распоряжения первокурсникам:
- Двое - промыть фильтр! Ты, рыжий, почисть колесо!
Увидев меня, лаборант стал еще важнее. Вперевалку он подошел ко мне и похлопал по плечу.
- Как дела, Рыков?
- Ничего. А у тебя? - Я встал на цыпочки и тоже похлопал Косаревского.
- Отлично.
- Ну и прекрасно.
- Мы опять похлопали друг друга.
- Работаешь, значит? - спросил я.
- Работаю. Вчера старшим лаборантом назначили. - Косаревский стал надуваться.
- Старшим лаборантом?! - я сделал изумленное лицо.
- Да. И одновременно буду учиться в аспирантуре.
- Здорово! Везет же людям!
- Да… Оклад - сто.
От важности Косаревский совсем превратился в статую.
- Но и работы здесь много, - покачал я головой.
- Конечно, много, - процедил старший лаборант.
- Почистить, помыть, заправить тракторы… Не успеваешь, наверно. Вот этот "Беларусь", мне кажется, совсем неисправен.
- "Неисправен"! - презрительно фыркнул Косаревский. - Да на нем хоть сейчас в поле.
Я с сомнением обошел вокруг новенького трактора.
- Смазан? Заправлен?
- Конечно.
- Инструмент на месте?
- Конечно.
- И пусковой шнур?
- Разумеется.
- Нет, ты все-таки молодец, Косаревский! - воскликнул я. - Кто же сторожит всю эту красоту?
Старший лаборант скромно пожал плечами.
- Я.
- И ночью?
Косаревский неопределенно промолчал. За углом меня с нетерпением ожидал Ким.
- Ну как? - спросил он, едва я подошел.
Трактор в полном порядке. Замок едва держится. Сторожа нет, - отрапортовал я.
Ким потер руки:
- Прекрасно. У тебя талант разведчика. Не будем терять время.
План, выработанный нами совместно с Кретовым, был дерзок и прост: увести ночью из гаража трактор и испытать сеялку. Под утро трактор можно незаметно поставить на место.
- А когда у нас будет конечный убедительный результат, - сказал Дмитрий Алексеевич, - летучая борона нам не страшна.
Еще задолго до наступления темноты мы стали готовиться к ночной операции, которую условно назвали операцией "СЛБ", что означало: "Смерть летучей бороне". Сеялку смазали и тщательно отрегулировали. Семена откалибровали. Мерина накормили. Для двигателя "Летучего Голландца" был сделан намордник - на тот случай, если ему вздумается заржать, а также приготовлены обмотки для копыт. Я еще предлагал надеть всем черные маски, но Ким был против излишней экзотики.
Операция началась ровно в двенадцать часов (тоже по моему настоянию, ибо все более-менее порядочные операции начинаются только в полночь). Во главе ударного отряда двигался я с зубилом и молотком, за мной Ким вел недоумевающего мерина: тот никак не мог понять, зачем ему закрутили веревкой челюсти. Замыкала шествие Тина. В ее обязанности входило слушать и смотреть.
Все дело заняло несколько минут. Я быстро вынул из двери скобу, Ким завел в гараж мерина и набросил на буксирный крюк постромки. Тина села за руль, а я принялся толкать трактор. Потом мы опять закрыли двери и пристроили замок.
Выехав за территорию института, мы развязали мерину челюсти и пустили его пастись на лугу, а сами завели трактор и поехали в условленное место, где нас ожидал Кретов с сеялкой и семенами.
- Порядок? - спросил он весело.
- Полный.
- Тогда поехали.
Я уселся за руль "Беларуси". Тина поместилась рядом. От быстрой езды ее рыжие волосы растрепались и в свете фар походили на пламя. Сидеть было тесно, и я чувствовал теплоту Тининого колена. Сзади, как лакеи на запятках кареты, стояли Ким и Дмитрий Алексеевич. Чтобы Ким не ревновал, я отодвинулся от Тины, но она сказала: