III. Господин с полузакрытыми глазами
Я не люблю и осуждаю тех авторов, у которых в несложном арсенале их творчества только и существует для создания гнетущего настроения два средства: "дождь плакал за окном холодными слезами" и "где-то вдали уныло завывала шарманка".
Некоторые писатели так и пробродили весь свой век по жизненному полю с этой шарманкой за плечами, упорно вертя ее ручку под обильными струями "плачущего за окном" дождя.
Если отобрать у такого писателя шарманку - он расплачется не хуже дождя, потому что без шарманки, уныло завывающей вдали, настроение рассказа исчезает, фонтан творчества иссякает и писателю приходит конец.
Эти строки написались сейчас потому, что третий визит ко мне совпал с очень скверной петербургской погодой, когда дождь плакал за окном холодными слезами и где-то вдали уныло завывала шарманка. Однако надо признаться, что если бы даже за окном сияло лучезарное солнце и откуда-то издали доносились мелодичные звуки штраусовского вальса (вторая форма настроения - "бодрое"), то и тогда бы третий визит произвел на меня крайне отталкивающее впечатление.
На внешности вошедшего ко мне человека не мешает остановиться подробнее: громадный лысый лоб его украшался по бокам двумя густыми кустарниками рыжих волос, которые в своей стремительности выбегали даже на щеки, расстилаясь у углов губ мелкой травкой. Губы были бледные, бескровные, безмолвно шевелившиеся даже в то время, когда посетитель слушал кого-нибудь. Глаза были быстрые, беспокойные, сомневающиеся в чем-то и чего-то боящиеся. Полузакрытые веками, они глубоко запали, уйдя в темные впадины, будто в овраг, одна сторона которого густо поросла желтым растрепанным кустарником - бровями.
Да и вообще вся физиономия пришельца чрезвычайно напоминала странный пейзаж. Лоб, например, показался мне чрезвычайно похожим на проезжую дорогу, изборожденную глубочайшими продольными колеями - морщинами. Долго, вероятно, нужно было тяжелой колеснице времени ездить по этой дороге, чтобы оставить такие глубокие, нестирающиеся следы.
Ноги незнакомца были очень тонки и в коленях не сгибались; опирался он на очень толстую палку, и так как она тоже не сгибалась, то можно было подумать, что человек пришел на трех ногах.
Голос у него был противный, мерно скрипучий, с легким, не вынужденным необходимостью покашливанием, интонация раздражающая, тон рассудительный.
- По редакционному делу? - отрывисто спросил я, рассмотрев его.
- Если хотите - да, если хотите - нет.
Он сел, расставив острые углы колен и опершись руками и подбородком на палку.
- Скорее нет, чем да. Скажите, вы не отказываетесь от того, что вами был устроен десятого числа текущего месяца благотворительный вечер?
- Чего ж тут отказываться? Кажется, всему Петербургу было известно… Афиши были…
- Ага! Так, так. Не отказываетесь? Хорошо. В таком случае, мы быстро столкуемся. Итак, значит, пока что мы можем установить бесспорный факт: благотворительный вечер 10-го числа был действительно вами устроен? Да? Признаетесь?
- Ну, конечно, господи…
- Ага! - вскричал посетитель таким торжествующим тоном, будто бы он поймал меня в расставленную им хитроумную ловушку. - Ага! Вот это-то мне и надо. В таком случае - уплатите же мне восемьсот рублей!
- Какие восемьсот?
- Те самые, - сказал посетитель хладнокровно, с сознанием своего права. - Те, которые мною утрачены на вашем вечере.
- Как… утрачены?
- Очень просто. Кто-то вынул их у меня из кармана.
Я удивился.
- При чем же тут мы? Вы должны были бы заявить полиции.
- И не подумаю, - пожал он плечами. - Вы ведь устраивали вечер 10-го?
- Устраивал.
- Деньги у меня похитили на этом вечере?
- Ну, предположим.
- Значит - кто должен вернуть их мне?
- Я думаю, вор не вернет, - улыбнулся я.
- Конечно. Поэтому должны вернуть вы.
- Да почему же? При чем тут я?
- Вы при том, что устраивали вечер. Вы печатаете, что вы ответственный распорядитель. Понимаете - ответственный распорядитель .
- Да что ж я - ворами там распоряжался, что ли?
- Там - ворами или не ворами - это не мое дело. А то что мне следует, позвольте получить.
- Да что вам следует? Вам ничего не следует!
Посетитель прищурился, будто взрослый, который терпеливо беседует с бестолковым ребенком:
- Ни-че-го? А восемьсот-то рублей? Мне мои денежки подайте. Я не какой-нибудь там Ротшильд, чтобы швыряться сотнями. Слава богу - денежки не маленькие.
- Ну, так вот что, - нетерпеливо сказал я. - Никаких денег я вам не дам, так как ничего не должен!
- Почему?
Я вспылил.
- Да кто вы такой: человек или дерево? Русским вам языком говорят - я ни при чем. Какое мне дело, что где-то, у кого-то, у какого-то разини вытащили из кармана деньги.
Посетитель язвительно засмеялся.
- Это называется "где-то". На его же вечере, который он устраивал, у посетителя пропадают деньги, а он говорит "где-то"…
- Ну, хорошо: а если бы, скажем, вы шли по городской улице и у вас вытащили деньги. С кого бы вы требовали? С городского управления?
- То улица, а то - концертный зал, - сказал он с глупейшей рассудительностью. - Громадная разница.
- Знаете что? Подайте-ка в суд: посмотрим, что вам там запоют. Вас засмеяли бы там с вашим нелепым иском.
- Да? Вы так думаете? А по-моему, дело мое настолько верное, что его даже смешно доводить до суда. Я думал, мы покончим миром.
Я потер горячую голову.
- Ну, хотите - спросим сейчас какого-нибудь свежего человека, что он об этом думает?
- О, пожалуйста. Я уверен, всякий скажет одно и то же.
Я открыл дверь в соседнюю комнату и крикнул:
- Георгий Александрович! Пожалуйте-ка сюда. Вот - это наш секретарь. Спросите у него.
Секретарь внимательно выслушал, вздернул плечами и заявил:
- Никогда мне не случалось сталкиваться с более глупым шантажом. Я на вашем месте не разговаривал бы, а просто посоветовал обратиться в суд. Стоит ли понапрасну время терять…
- Вам же будет хуже, если я обращусь в суд, - сказал посетитель, положив подбородок на руки, покоившиеся на палке. - Придется платить судебные издержки.
- За что-о?! - заревел рассерженный секретарь. - Полно вам дурака валять… У него кто-то вытащил деньги, а мы за это отвечай. Я еще понимаю, если бы вы сдали их нам на хранение. А разве мы можем ручаться за всех посетителей вечера? Ведь могла явиться добрая половина жуликов всего города - и мы ничего не могли бы поделать.
Посетитель с гадкой, хитрой улыбочкой погрозил нам пальцем.
- Вы, конечно, тут человек служащий и поэтому должны держать руку хозяина. А в глубине души вы ведь чувствуете, что мое дело верное? А?
- А, будьте вы прокляты, - вскричал секретарь, не владея собой. - Эй, кто там есть в конторе? Бухгалтер! Кассир! Кто-нибудь из посторонних есть? Подписчик? Зовите, пригласите его сюда.
Пять человек вошли в мой кабинет, заинтересованные шумом.
- Вот! - сказал секретарь, потрясая кулаками.
- Вот… сей муж говорит, что устроитель благотворительного вечера должен ему вернуть восемьсот рублей, вытащенные у него каким-то жуликом.
- Вытащенные на этом вечере , добавьте, - солидно вставил посетитель, раскачиваясь в кресле.
- На этом ли, на том вечере - один дьявол! Вечер был публичный! Никто не может отвечать за контингент посетителей!!!
- Никто? Да-с? Вы так думаете? А ответственный распорядитель должен отвечать?
- Ну, вот что… - сказал я. - Эти люди все наши служащие, и вы можете упрекнуть их в пристрастности. Но вот человек посторонний. Случайный подписчик - спросите его! Что он скажет?!
- Чепуха! - сказал подписчик. - Ничего вы получить не можете. Заявите просто полиции о краже.
- Да ведь не полиция у меня украла, чего же я ей буду заявлять, - возразил посетитель с наружной рассудительностью.
- Подавайте в суд! - резко сказал я. - А пока, извините, прошу не отнимать у меня времени - я занят.
- А восемьсот-то рублей!
- Ни копейки!
Посетитель поднялся с кресла.
- Хорошо-с. В таком случае вы мне заплатите втрое.
- Да? Это на каком же основании? - подхватил подписчик.
- По закону. За находку полагается третья часть, а за пропажу - втрое. Я хотел с вами миром уладить, но если вы упрямитесь…
Секретарь схватил его за костлявые плечи, заглянул ему в глаза и, тряся, злобно сказал:
- В своем ли вы уме, что та…
Он вдруг закричал пронзительным голосом, оттолкнул упрямого незнакомца и выбежал в другую комнату.
Я, встревоженный, последовал за ним, нашел его лежащим в углу на диване и нервно дрожащим, чуть не в истерике.
- Что такое? Почему?
- О господи! Глаза, глаза!.. Как же вы не догадались раньше заглянуть ему в глаза: ох, какие это страшные, душу холодящие глаза! Ведь он сумасшедший!
Я вернулся в кабинет. Посетитель холодно прощался со всеми, затянув свои безумные глаза холодными непроницаемыми пленками век. Со мной холодно раскланялся и сказал:
- А так как я на эти деньги собирался открыть фабрику нарезных гаек, то вам и за это придется заплатить. Считая в год по три тысячи, за десять лет - тридцать тысяч!