Я тогда приехал в Гомель на каникулы из Ленинграда. Сижу во дворе, вижу въезжает черная "Волга", сразу понял–за мной. Видно, думаю, в Кремле что-то случилось.
Как в воду смотрел.
Отвезли меня на военный аэродром, а оттуда на сверхзвуковом истребителе в Москву. Все дело два часа заняло. Доставили меня в Кремль. Везде врачи, члены Политбюро, все шушукаются, нервничают.
Андропов подошел ко мне и говорит: "Так мол и так, несчастье, выручай, Борис. Умер Леонид Ильич, объелся икры с коньяком, упал со стула и язык откусил при падении. Оживи, пожалуйста, если можешь".
Захожу в кабинет.
Он лежит на кушетке весь синий, а рядом кремлевский экстрасенс Анатолий Кашпировский, потный, глаза вылупил, кряхтит, руками машет.
Андропов ему говорит: "Отойди Толя, а то обделаешься, тебе только геморрой лечить партработникам. Дай дорогу новому поколению".
Тот, конечно, обиделся, но отошел.
Я смотрю на Брежнева, смотрю, прямо между глаз. Пять минут смотрел. Слышу, заурчало у него в животе, заработал организм, газы пошли, зашевелился. Все сразу к нему подбежали как ни в чем не бывало. "Как спалось, Леонид Ильич", – спрашивают. А он хочет что-то сказать, но не может, языка-то нет.
Только мычит.
Его сразу отвезли в операционную, пришили язык, только нервы неправильно соединили. Я сразу почувствовал, но специально не стал им говорить. Признаюсь, я это для смеха сделал.
С тех пор Брежнев стал плохо ворочать языком. Зато общее самочувствие я ему очень поднял: у него даже появилась эрекция. Он тогда на заседании Политбюро снял штаны и всем показывал. Смотрите, мол, какой я герой. Все очень смеялись, в ладошки хлопали. Ему за это дали вторую звезду Героя Советского Союза.
Андропов тогда потребовал с меня эту подписку: "На 30 лет, – говорит. – Потом можешь всем рассказывать. После нас – хоть потоп". Атеист он был и сволочь порядочная. Он мне сказал: "Если у нас что случиться, мы по радио и по телевидению будем давать скрипичные концерты, Шостаковича или еще какого дурака. Как услышишь, крути педали, готовься, машина будет ждать. Если не дома, звони, давай координаты, не пропадай".
Я Брежнева оживлял еще четыре раза, но он все хуже и хуже был, в конце уже еле стоял на ногах, живой труп. Икру от него прятали, но ему все равно кто-то приносил. Напорется и с копыт.
Как я вижу скрипки по телеку – сумку на плечо и во двор. Машина уже подана. Только сверхзвуковой самолет я плохо переносил. От перегрузок уши болели ужасно, пока не привык.
А в последний раз я был на рыбалке, когда его кондрашка схватила. Приехал в Москву через три дня. Он уже почернел, в ванне со льдом держали, чтобы не завонялся. Я еще спросил у них, стоит ли оживлять. У него нет биополя, полное бревно и на негра похож. "Оживляй, – говорят, – мы его припудрим для съезда".
Как знаете, мое дело – маленькое.
Оживил я его, а он встал, весь дрожит, рычит как дикий шакал, глаза закатил, просто зомби какой-то.
Черненко, дурак, подошел близко: "Как здоровьичко, Леонид Ильич". А тот ему в горло зубами вцепился и кровь пьет. Они все ужасно перепугались. Но Андропов не растерялся, подошел сзади и всю обойму ему в затылок разрядил. Только мозги по комнате разлетелись. Черненко упал на пол, бьется в истерике, штаны обмочил. А Андропов говорит: "Вставай, не бойся, твое время царствовать пришло".
Когда Брежнева хоронили, ему маску на лицо одели, потому что у него головы практически не осталось, только мешок с икрой, да восковая маска.
Все.
Больше ничего в том гробу не было. И не подумайте. Я ничего не соврал, все здесь правда от начала до конца.
Но это была только первая дворцовая интрига, которой я стал свидетелем.
***
К Черненко меня вызывали три раза.
После того, как его Брежнев укусил, он окончательно свихнулся. Даже биополе у него было серое, не как у людей. Он очень болел, часто падал и часами лежал без сознания. А делал только в штаны. Туалет не признавал ни в какую.
Но Андропов меня сразу предупредил: "Ты говнюка не очень-то лечи, ему давно пора на тот свет".
Я приеду, помашу руками для вида и домой. Поэтому Черненко долго не продержался. Он днем спал, а ночью ходил по Кремлю в ночной рубашке, пугал охрану. Умер страшной смертью – собаки загрызли.
Не везло ему с укусами.
В Кремле был собачий питомник. Шесть ротвейлеров и четыре волкодава, все с родословной, из питомника Гиммлера, трофейные. Злые, как черти. Они Кремль охраняли. Их выпускали на ночь, чтобы никто через стену не перелез.
Тоща как раз было полнолуние. Черненко вышел, как обычно, и пошел голый по Кремлю шататься. Как его охрана прозевала–никто не знает, но я думаю, Андропов им шепнул на ушко: "Пусть, мол, гуляет, божий человек, не трогайте засранца". Одним словом, порвали его собаки на мелкие куски. Меня даже звать не стали. Ничего практически не осталось, только берцовая кость да ботинки. Хоронили восковую копию, это даже на фотографиях было видно.
А когда Андропов пришел к власти, я сразу понял – не даст он мне спокойно жить. Стали меня таскать туда-сюда, туда-сюда. То у него несварение, то голова болит, то просто для профилактики. Я догадался, хочет он с моей помощью вечно царствовать. Я его ужасно не любил. Он хотел все обратно повернуть, на сталинские рельсы. Сразу начал гайки завинчивать. Я ему говорю: "Не нужно меня по пустякам тревожить, у вас для мелких заболеваний есть Кашпировский, не стоит мою целительную энергию по мелочам разбазаривать". Как бы не так. Ему на меня начхать: по три раза в месяц стал вызывать. И еще угрожает: "Не приедешь вовремя, посажу на Лубянку, всегда будешь под рукой".
Все, вижу – нет больше жизни. Надо меры принимать. Я ему за это закупорку сосудов устроил.
Когда он сообразил, уже было поздно. Я, правда, две недели просидел в погребе у тещи на даче.
Ждал, пока нового царя выберут.
***
К Горбачеву я отношусь очень хорошо – он мне дал вольную. Дельный мужик, с ним хоть договориться было можно, держал слово.
Я ему прямо сказал: "Если меня с семьей отпустишь в Америку, я тебе здоровье так укреплю, будешь как молодой, хреном гири поднимать". Стукнули по рукам. Я ему провел всего три сеанса, у него столько энергии появилось, все начал перестраивать, реформистом стал, объявил гласность.
Он ко мне тоже относился по-человечески: приглашал на банкеты, за работу только валютой платил, счет открыл для меня в швейцарском банке, понимал, что мне скоро уезжать.
Я ему за это очень благодарен.
Только раз я с ним опозорился.
Когда я последний сеанс провел, он даже светиться стал, нимб появился. А утром звонит: "Что же ты наделал, такой-сякой. Я в душ пошел, а пятно и смылось, как же меня теперь будут узнавать. Мне скоро Нобелевскую премию мира получать". "Извините, –говорю, – это побочное явление, ничего не могу поделать. Если бы я знал, что это пятно так дорого, я бы вам горшок на голову одел во время сеанса". Он посмеялся: "Ладно, Бог с тобой, как-нибудь разберемся".
Ему теперь секретарь это пятно по трафарету ставит несмываемой краской. Обновляют раз в месяц.
У Михаила Сергеевича, надо сказать, очень хорошее чувство юмора.
У них в Кремле был маскарад на Новый год. Ельцину маски не хватило, а Горбачев ему и говорит: "Зачем тебе маска, Боря, ты и так на свинью похож". Ельцин обиделся сперва, а потом посмотрел в зеркало – да, и правда, есть сходство, но все равно затаил обиду. Умел Михаил Сергеевич себе врагов наживать. Но человек он очень неглупый, есть у него эта народная смекалка. Дом купил возле нас в Принстоне. Чуть что, сразу приезжает, вроде навестить. "Как жена, что нарисовал нового, как дочка учится". Я его вполне понимаю, поближе хочет быть к целительному воздействию, а деньгами бросаться не может, у них очень большие расходы.
Но я с него все равно бы не стал брать деньги, он нас на волю выпустил. Путь живет счастливо, радуется жизни.
А в Москву я больше не поеду.
Последний раз Ельцин со мной поступил по-свински. Я ему все полностью зарубцевал, а он мне рублями дает. "Извини, нету свободных долларов, а банк уже закрылся, не успели поменять". Хрен с ним, думаю, взял я чемодан этой макулатуры. С утра хотел сам пойти поменять. А к утру у них обвал произошел – рубль обесценился. Я сразу давай звонить в Кремль. Не тут-то было, он трубку не берет, секретарь говорит, что улетел в Сочи.
Я такие дешевые номера никому не прощаю.
Это же ясно, что он все знал заранее. Вот пусть теперь сам лечится. Мне и в Белом доме хватит работы. У Клинтона после скандала очень ослабла эрекция, думаю, на нервной почве. Вчера, слава Богу, признали невиновным. Вечером сам позвонил, довольный, попросил апойтмент на следующую среду. У него в четверг свидание, не хочет безоружным идти.
Я его прекрасно понимаю. На хрена это власть, если нельзя трахаться. Клинтон у меня хочет купить две картины для Белого дома, пейзаж и мой автопортрет. Я с него 50 тысяч запросил. "Беру, – говорит, – не сомневайся".
Даже смешно, будет теперь моя личность висеть на стенке рядом с Джорджем Вашингтоном.
Вот как все интересно поворачивается.
ОТЕЦ
Сегодня ночью мне приснился отец. Я заблудился в большом старом городе, похожем на Венецию. Узкие улочки с обрывками голубого неба, перетянутого веревками, несли меня вперед.