Мы провожали ее всей семьей. Тетя Аня пожарила ей в дорогу курицу, мама сварила яиц. Мы стояли на перроне и немножко завидовали тете Любе, а она посылала нам воздушные поцелуи из окна плацкартного вагона.
Потом мы шли домой и всю дорогу молчали. Мы думали про тетю Любу, какая она все-таки смелая. А я представлял как она едет в вагоне и смотрит в окно и очень ей завидовал. Потом мы сидели у нас в комнате за большим столом и пили чай с коржиками. Мы решили на всякий случай никому пока ничего не рассказывать. "Поживем – увидим!" – сказал дядя Абраша. Ночью мне приснилась тетя Люба в огромном белом скафандре. Она плавала в невесомости в открытом космосе и махала мне рукой.
Прошла неделя. Я сидел в комнате за столом и читал роман Жюль Верна "800 тысяч лье под водой", когда в комнату влетела тетя Аня и сказала: "Скорей включите радио, передают правительственное сообщение". Мама прибежала с кухни и мы все прильнули к радиоприемнику. Диктор объявлял, что в космос полетела первая советская женщина Валентина Терешкова. Я чуть не заплакал. Да и все очень расстроились.
Как же так? Может, Люба опоздала к вылету? – спрашивала мама.
Мы слушали радио до позднего вечера, но ни слова не услышали про тетю Любу.
Хорошо еще, что мы никому не рассказали про нашу космонавтку, – сказал дядя Абраша. – А то бы все над нами посмеялись.
Прошло почти десять дней и мы очень волновались. И вот когда я играл в ножики с Толяном Даниленко, вдруг во двор заехала черная машина и из нее вышла тетя Люба с букетом цветов и чемоданом в руке. Ее провожал полковник в летной форме. Все соседи высунулись из окон, даже старик Мойсей, который спал на стуле у подъезда, проснулся.
Не буду вас долго мучить, а передам подробно тети Любину историю, которую она нам рассказала. Когда она приехала на Байконур, ее сначала приняли за шпионку и хотели посадить в тюрьму. Но когда Люба показала им билет в космос, они очень развеселились и позвали академика Королева. Он выслушал Любину историю, как она стояла в очереди за билетом, как она ехала на поезде почти пять дней, и тогда он пожалел ее и согласился взять дублером. Ее даже не стали тренировать на центрифуге, потому что у нее и так все время кружилась голова, да и времени на тренировки не было – полет был назначен на завтра.
Утром Любу привезли на космодром. Она одела новый скафандр с флажком СССР на плече, и все удивлялись, что она даже ни капельки не волновалась. А Терешкова, наоборот, очень нервничала и когда пришло время залазить в кабину, споткнулась и вывихнула ногу. Это была большая неожиданность.
Ну, что ж, – сказал Королев, – придется вам лететь, Любовь Давыдовна.
–Всегда готова! – сказала ему на это тетя Люба и отдала честь. Ее посадили в кабину, показали на какие кнопки не надо нажимать, пожелали счастливого приземления и задраили люк. Ракета взлетела в небо. Люба говорит, что она почти ничего не видела, потому что скафандр совершенно запотел и она не знала как его протереть изнутри.
Проснулась она от какого-то стука, ей сначала показалось, что она дома на диване и кто-то ломится в дверь.
Кто там стучит? – закричала Люба сквозь сон и только тогда поняла, что капсула проходит сквозь плотные слои атмосферы. Но она даже не успела испугаться, раздался удар и все стихло, а потом открылся люк и она увидела радостные лица людей.
Потом ее везли куда-то, но она ничего не видела, потому что в машине были черные стекла, и ничего не слышала, потому что уши были заложены от перегрузок. Потом ее осматривали врачи, и даже удивились, что у нее вроде все в порядке. А потом пришел академик Королев и у них с Любой был серьезный разговор.
Понимаете, Любовь Давыдовна, – сказал он. – Нам придется держать в секрете ваш полет в космос, потому что Никита Сергеевич, когда узнал об этом даже топал ногами и кричал на меня по телефону.
Люба догадалась, что Хрущеву не понравилось то, что первая женщина в космосе была еврейка, но она об этом не сказала академику Королеву, а во всем согласилась и даже подписала бумагу о неразглашении тайны. Но, надо сказать, что с ней обошлись хорошо, ей оплатили все расходы на дорогу, поезд, суточные и даже дали путевку в Цхалтубо в санаторий военно-воздушных сил. Там, кстати, она познакомилась со своим будущим мужем Левой, подполковником в отставке. А всю эту кинохронику, как Терешкова летела в космосе, они оказывается заранее сняли в павильоне. Мне только обидно, что все цветы и улыбки достались Валентине Терешковой, а моя тетя Люба так и умерла неизвестной.
ПОЧЕМУ Я ЛЮБЛЮ ЦЫГАН
На концертах меня часто просят спеть какую-нибудь цыганскую песню. И я всегда это делаю с удовольствием.
Но ни у кого не возникает вопрос, откуда интеллигентный еврей, уроженец города Гомеля, имеет такой обширный цыганский репертуар, и где вообще научился так хорошо петь и играть на гитаре. Это воспринимается как должное.
Вы, наверное, думаете, что я научился так красиво исполнять цыганские пени в Ла Скала, у самого великого Карузо. Да, у меня действительно редкий голос, необычный стиль. Я виртуозно играю на гитаре, но учился я не в Италии. Боже упаси.
Дело в том, что вся моя юность, можно сказать, прошла рядом с цыганами. Я даже почти два года прожил в таборе. Да, в совершенно настоящем цыганском таборе.
Но я начну все по порядку, потому что это очень интересная история, только наберитесь терпения.
Так вот: и постановке голоса и виртуозности исполнения я обязан одному человеку – скромному бухгалтеру гомельской фабрики бытовых услуг, заместителю секретаря парторганизации, оседлому цыгану Семену Семеновичу Батулову.
Я понимаю, вы несколько разочарованы, и, конечно, удивлены. Но не огорчайтесь. Дело в том, что Семен Батулов не всегда был партработником. До революции он был солистом цыганского таборного хора в Яре, в Москве, и среди поклонников его необыкновенного таланта были такие величины русской культуры, как Шаляпин, Иванов-Крамской и многие другие. О его ярком таланте писали все столичные газеты, особенно после его триумфальных гастролей по Европе.
Он прожил большую и интересную жизнь. В гражданскую храбро сражался в рядах конной армии Буденного, был ранен, некоторое время жил в Крыму. Потом присоединился к табору и пять лет скитался с цыганами. Был арестован при попытке перехода румынской границы. Отбывал срок на Магадане. В Отечественную "смывал свою вину кровью" на передовой, в составе штрафного батальона. Был многократно награжден, вступил в партию и вторично был тяжело ранен уже в конце войны при переправе через Вислу. Потерял слух и окончательно осел в Гомеле, где проходил лечение в военном госпитале. Слух к нему вернулся только частично, но на фабрике бытовых услуг он был на хорошем счету. Участвовал в художественной самодеятельности и был исполнительным работником и хорошим партийцем.
Когда в нашей семье встал вопрос о моем музыкальном образовании, тетя Зина выдвинула, в качестве учителя, кандидатуру Семена Батулова. Она знала его по работе и отзывалась о нем с восторгом: "Такого учителя музыки вы не найдете ни в какой консерватории".
Ходить в музыкальную школу я не хотел ни за что, и с удовольствием уцепился за ее предложение.
Но я должен признаться: я был очень разочарован при нашей первой встрече. Семен Семенович произвел на меня впечатление обычного заурядного служащего. Даже дома он ходил в нарукавниках и ни капельки не был похож на цыгана.
Я пришел к нему в его двухкомнатную квартиру на Крестьянской улице со своей семирублевой гитарой, подаренной мне тетей Любой. Гитара тогда, надо сказать, только входила в моду, и мне не давали спокойно спать лавры Мишки Василевицкого. В его репертуар входили такие шедевры, как "Журавли", "В одном из замков короля", "Если не попал в аспирантуру".
Когда Миша играл на пляже, вокруг него собирались огромные толпы народа, и я был уверен, что его исполнительское мастерство – это вершина, к которой я должен стремиться.
Но, когда я впервые услышал, как звучит гитара в руках Семена Батулова, мое представление о музыке изменилось на 180 градусов.
Семен Семенович брал гитару бережно, как грудного ребенка, поглаживал ее, как любимую женщину, нежно-нежно, и потом, склонив голову набок и глядя куда-то вдаль, задумчиво и отрешенно начинал ласкать струны. Да, именно, ласкать своими длинными холеными пальцами. Звуки вытекали из гитары как вода из лесного родника, упруго и плавно, все больше и больше набирая силу. Порой в них слышался плач ветра и перезвон бубенцов.
Цыган начинал петь всегда неожиданно, как будто проснувшись ото сна. Его нежный грудной баритон плавно вплетался в волшебный разговор гитары, то вторя, то отставая немного. И, хотя я не понимал слова, у меня в голове возникали удивительные картины – цыганские костры, кибитки, смуглые гордые люди и кони в свете луны.
Прошло много лет, но до сих пор я с трепетом вспоминаю свой первый урок и своего любимого учителя музыки.
Я проучился у Семена Семеновича три года, исправно выполняя домашние задания и не пропустив ни одного урока. Я перенял у него очень много. Он поставил мне голос, научил исполнять старинные цыганские песни и романсы. Он был первым человеком, кто познакомил меня с цыганской культурой и историей. Я всегда, пока жив, буду вспоминать Семена Батулова с глубочайшей признательностью.
Где ты сейчас мой любимый учитель, жив ли ты еще?
К сожалению, я это не знаю. Наши пути разошлись очень давно.