А Бульвар Инвалидов, что это, по-вашему? Клянусь, во все глаза смотрел. Нет ни одного инвалида не заметил. Шел один хромой, правда, с палочкой, и все. В Гомеле, на Крестьянской, возле базара особенно, инвалидов больше в 1000 раз, там и слепые тебе, и безногие есть. А Крестьянская называется потому, что по ней крестьяне ходят на базар. Здесь все правильно.
Эх, Париж-Париж хваленный, – "столица мира". Стыд и позор. Единственное – это промтовары хорошие, но дорогие. 200 франков как не было, все на подарки. Но главное, я доволен, нитки купил, могу ехать домой с чистой совестью".
Абраша с Шагалом возвращались домой на автомобиле, ящики с нитками были слишком тяжелые. Абраша ехал на машине впервые в жизни. Утопая в мягком кожаном сидении, он гордо смотрел по сторонам.
"Из окна машины все выглядит совершенно иначе, – говорил он. – Я понимаю, как чувствуют себя богачи, им на всех начхать". На обратном пути они остановились в большом универсальном магазине, и Абраша купил подарки родным и знакомым. Папе – замечательный несессер. В кожаной коробочке, поблескивая позолотой, лежал изящный бритвенный прибор, щетка для волос и ножницы для подстригания усов. Просто загляденье. Маме он купил невиданной красоты шаль из тончайшего бельгийского кружева. Братишке – желтые ботинки на кнопках, а сестрам – куклы и письменные принадлежности для школы. Он никого не забыл, даже соседям и слепым артельщикам он купил по коробочке монпансье знаменитой французской фирмы Бон-Бон.
Они вернулись в студию уже в четыре часа, голодные и усталые и с трудом дотащили вещи на верхний этаж. Здесь их ожидал сюрприз.
У дверей студии на лестнице сидел молодой человек с худым смуглым лицом и выразительными черными глазами. Это был
Сальвадор Дали. Он прождал Абрашу уже почти три часа. На плохом французском языке Сальвадор попытался объяснить цель своего визита. Выяснилось, что он всего неделю как из Барселоны, где он учился в Школе изящных искусств, и после посещения студии своего земляка Пабло Пикассо, где он услышал много лестных слов в адрес Абраши, он решил познакомиться с автором удивительного одеяла и, как он говорил, с человеком, который показал Пикассо новое направление в живописи. "Пожалуйста, я заплачу, – повторял Дали, – только умоляю, покажите мне тоже новое направление".
Он заикался, перевирал французские слова и, как потом рассказывал Абраша, был похож на сумасшедшего.
"Он умолял меня уделить ему хотя бы полчаса, смешно таращил глаза и икал. Можно было подумать, что для него это вопрос жизни и смерти".
Абраша очень устал, был голоден как черт, но Дали настаивал так жалобно, что Абраша не смог ему отказать. "Я не хотел вести его в студию потому, что у Марика очень разболелась голова, и когда Сальвадор вызвался накормить меня обедом, я согласился спуститься с ним в кафе. Марик наотрез отказался к нам присоединиться, и мы пошли вдвоем", – писал Абраша в своем дневнике.
Сидя за уютным столиком в тени каштана и уплетая булку с гусиным паштетом, Абраша не спеша рассматривал рисунки. Дали принес с собой целую папку.
"Рисунки были неплохие, некоторые мне даже понравились: "Женщина у окна", "Портрет отца", "Пейзаж с кипарисами" были выполнены в традиционной манере, но остальные были довольно странные и все в очень разных манерах, и я понял, что он-таки да, сбился с пути". Но когда он открыл рот и начал философствовать, мне стало просто нехорошо. Я запомнил всего пару фраз, послушайте: "Я хочу писать подсознательно, прикасаясь кистью нервных окончаний к обнаженному влагалищу Вселенной, обильно поливая картины спермой и вином". – А? Каков гусь? Или того лучше: "Натуру надо намазывать на холст как печенку мертвых гусей, удобряя краски кровью девственниц, игнорируя гнойную рану бытия". – Ну, что вы можете на это ответить. Я понял, что я влип, Сальвадор был действительно сумасшедший".
Абраша начал рассуждать так: "Вполне возможно, что у него в кармане бритва, запросто может полоснуть по горлу. Такие случаи бывали сколько угодно. Дядя Соломон всегда говорил: с ненормальными надо быть всегда начеку". На всякий случай, Абраша осторожно отодвинулся и подогнул ноги, чтобы в случае чего успеть резко отскочить.
"Я подумал, если он полезет в карман за бритвой, я успею убежать, но лучше его не беспокоить". .
"Великолепные работы, – сказал Абраша, дожевывая булку. У него сразу пропал аппетит, –даже лучше, чем я предполагал. Это даже не реализм, а гораздо лучше, это, можно сказать, сверхреализм. Вы на правильном пути, Сальвадор, так держать. Конечно, до Репина вам еще далеко, но вам это и не надо, – испугавшись, поправился Абраша. – У вас есть гораздо лучшие качества. – Представьте себе, он даже не знал кто такой Репин. Он не знал ни Шишкина, ни Левитана. – Хорошо, – продолжал Абраша, – ну кто у вас в Испании самый знаменитый и великий художник? Веласкес? Чудесно, учитесь у Веласкеса, только у него вы найдете ответы на вопросы. Следуйте Веласкесу и вы тоже станете великим".
Дали ловил каждое слово, он с благоговением смотрел Абраше в рот. Абраше было лестно такое внимание, и он разговорился: "Здесь в Париже публика обожает ненормальных. Я здесь три дня и только одних сумасшедших вижу, – и, спохватившись, добавил, – к вам это конечно не относится".
"А вы считаете, что мне тоже нужно притворятся сумасшедшим?!" – осторожно спросил Дали. "Ну что вы. Вам? Совсем не надо. Разве, что самую капельку. Например, в Гомеле был один ненормальный, так у него были усы как у таракана и, что вы думаете? Его все уважали и даже побаивались, кому охота бритвой получить по горлу. Сами понимаете. Я думаю, кстати, что вам бы очень пошли такие усы. Очень советую отпустить. Это бы сразу наводило на мысль".
"Так вы считаете, что мне надо следовать Веласкесу и отпустить усы", – задумался Дали.
"Конечно, конечно, – ответил Абраша, – хотя я думаю, что у вас лучше всего должны получаться черные квадраты".
Здесь Дали даже подпрыгнул. Он понял, что Абраша говорит иносказательно. Образ черного квадрата он расшифровал по-своему. "Черный квадрат – полное отсутствие мысли и идеи. Картины мертвеца, игра подсознания, полное выключение логики", – так Дали записал смысл Абрашиных слов в своем "Руководстве к действию". "Для начала надо попробовать рисовать во сне", – решил он.
Когда подошел официант, Абрашу ждало глубокое разочарование, – у Сальвадора не оказалось денег.
"Господи, Боже мой. Хорошо, что у меня завалялось в кармане 15 франков. А этот наглец предложил мне купить у него пару рисунков. Он сказал, что если я куплю у него два рисунка за 30 франков, то он сможет заплатить за мой бутерброд и сам сможет покушать, потому что он видите ли уже проголодался. Когда я сказал, что у меня осталось только пятнадцать, он даже расстроился".
Абраша купил у Дали один рисунок – голова, по которой ползают муравьи. "А что я мог поделать. Он сказал, что остальные рисунки не продаются. Я не хотел с ним спорить. Лучше так, чем лежать на улице, истекая кровью", – оправдывался Абраша.