Балаганов помолчал немного и начал свой рассказ:
- Когда меня повели, значит, то толпа любопытных поотстала. А когда милиционер объявил, как и вы, Остап Ибрагимович, в Черноморске, помните? Когда Михаил Самуэльевич Паниковский засыпался, чтобы свидетели шли с ним в участок, то толпа сразу же отхлынула от меня. И даже та гражданка, выхватив из моих рук свою жалкую сумочку, сказала:
- В допру его, товарищ милиционер. А мне на службу надо, еще и молока купить ребенку, - и тоже помчалась к подошедшему трамваю. И я остался с милиционером один на один. Ну точь-в-точь как и тогда в случае с Паниковским, товарищ Бендер! - засмеялся Балаганов. - Даже тот интеллигент в золотом пенсне, видели, как он двиганул меня по шее? И тот рванул к трамваю. Ну, я, как вы понимаете, дорогой командор, стою сам не свой со слезливой миной на лице. Чувствую, что снова не миновать мне допра. Сунул свободную руку в карман, а там пачки денег, подаренные вами, Остап Ибрагимович. И в моем сердце пробудилась такая сильная жажда к свободе, поесть досыта вкусной пищи, пожить в свое удовольствие, имея большие деньги, которых у меня отродясь не было, о которых я даже и мечтать не смел.
- Дальше, Шура, дальше, - с нескрываемым любопытством смотрел Остап на своего бывшего бортмеханика "Антилопы".
- Давай шагай, шагай, - повел меня милиционер, - в участке разберемся. - А я ему плаксиво-жалобно: - Дяденька, да я же не хотел…
- Иди, иди, нашел себе дяденьку, - засмеялся легавый, держа меня за локоть. - Уж больно лицо мне твое знакомо, видать уже не раз к нам приводился, а?
И тут, поверите, Остап Ибрагимович, как только он это сказал, в конце площади разнеслись милицейские свистки, послышалась стрельба. А пробегающий мимо нас милиционер крикнул:
- Прохоров, за мной! Бандитов ловим, не слышишь?
- Так я ж, вот с ним! - мой милиционер ему вдогонку.
- Брось его, направь в участок! - распорядился тот.
- Ступай, - указал мне Прохоров куда идти, будто я сам не знал, - хохотнул Балаганов, - а сам помчался за тем в сторону свистков и стрельбы. Потом остановился и крикнул еще:
- Не смей убегать! Издалека достану! - пригрозил он мне, отбегая.
Но я все же пошел по направлению к участку. Иду, а в карманах штанов пачки денег по ляжкам хлопают. И тут произошло то, чего не милиционер, ни даже я сам не ожидал. Мимо проезжал экипаж с поднятым козырьком над задним сиденьем, всевышняя сила вдохнула в меня решительность и прыткость. Я вскочил на его подножку и повалился на сидение рядом… со священником!
- Ну и ну, Шура, ничего не скажешь… - покачал головой Бендер. - Дальше?
- Плюхнулся я, значит, на сидение рядом со священником. Кучер заорал:
- Куда?! Вон! - кнутом замахнулся на меня, но побоялся священника задеть.
- Батюшка, спаси меня, я никого не убивал. Вот только машинально, понимаете? - сказал я ему.
Священник с окладистой бородой, с крестом на лиловой рясе трижды перекрестил меня и ответил:
- Бог тебя спасет, раб божий, молись.
- Ах, святой отец, но я не знаю ни одной молитвы, - смутился я.
- Крещеный? Вот так и крестись, - показал мне священник.
- Я неловко повторил, как надо креститься, а кучер обернулся и спросил:
- Так что, отец Никодим, высаживаем беглеца, а?
От этих слов я сжался весь и забился в угол сидения, боясь оказаться снова на улице, где, возможно, за мной уже гонится Прохоров, если не бегом, то на извозчичьей пролетке.
- Поезжай, поезжай, Василий, да как можно резвее, - приказал отец Никодим.
- И фаэтон помчался еще быстрее под цокот копыт, так как кучер захлестал двух лошадей, но не кнутом, а вожжами по их крупам.
- Ну, друг мой Шура, ничего не скажешь, повезло, - сдвинул под собой стул Бендер. - И милиционер не догонял?
- Ой, комедия, Остап Ибрагимович, - засмеялся Балаганов. - Как мне потом рассказал мой дружок, который видел, как легавый оглянулся как раз в тот момент, когда я вспрыгнул в экипаж. Он бросился за ним. Сунул в рот свисток и, чуть не лопнув, задул в него, но свистка не получилось. Отверстие было забито, наверное, семечкой. Легавый с досадой махнул рукой и побежал на помощь своим товарищам, - засмеялся рыжеволосый бывший уполномоченный по рогам и копытам.
- Выходит, все было за то, Шура, чтобы вы избежали допра. Вам невероятно повезло.
- Еще как! Шесть месяцев допра, не меньше, мне намотали бы, Остап Ибрагимович. Деньги конфисковали бы, вопросы, откуда, да что? Еще и контру могли бы приписать, а? - засмеялся Балаганов.
- Контру не контру, а уж посмотрели бы на тебя не как на карманника, а как на социально опасного элемента. И, возможно, решили бы, что ты из тех, которых ловили тогда со стрельбой, Шура. И Беломорканал тебе бы засветился домом.
- Ой, Остап Ибрагимович, командор! - растроганно произнес Балаганов и потянулся через стол, чтобы обнять Бендера.
- Ну-ну, без телячьих восторгов, Шура. Не надо оваций… Неужели вы и теперь опуститесь до низкого пижонства?
- Вот крест святой, Остап Ибрагимович, ни за что! - горячо выпалил и перекрестился Балаганов. - Положите вот здесь что угодно, не возьму чужого. Я сейчас другим человеком стал. Смотрите, какой у меня нательный крест, - распахнул Балаганов пиджак, жилетку и расстегнул рубашку. На груди бывшего карманника и мелкого воришки висел на серебряной цепочке золотой крест с распятием.
Да, с тех пор жизнь Шуры Балаганова резко изменилась и стала на прочный исправительный путь. Он как на исповеди все рассказал отцу Никодиму, за что задержал его милиционер. А когда рассказал, то кающимся голосом пояснил:
- Машинально, святой отец, клянусь, машинально. У меня же и деньги есть… - сунул он руку в карманы, намериваясь показать священнику одну из пяти пачек денег, но не решился.
- Понимаю, раб божий, искушение тебя взяло нечистым поводом. Да простит тебя Бог. Возвратил ли ты украденное пострадавшей?
- А как же, святой отец, она взяла свою эту жалкую, ничтожную сумочку.
- Ну что ж, едем ко мне, раб божий. Величать тебя как?
- Александром, батюшка.
- Вот, Александр, поживешь у меня. Поможешь по дому, если таково желание в твоей душе будет. Послушаешь проповеди. И даст Бог, Всевышний вразумит тебя, отвернет тебя, раб божий Александр, от лжи, обмана и посягательства на чужое.
Всю осень и зиму Балаганов прожил у священника. Колол дрова, носил воду, очищал двор от снежных сугробов и слушал церковные проповеди и богослужения. Но когда наступил Рождественский пост, то чуть было вновь не сорвался и не сбежал от отца Никодима. Но взяв себя в руки, не без помощи священника, продолжил жизнь в тепле, хотя и впроголодь, так как в доме священнослужителя и матушка, и все домочадцы постились. И чтобы удержаться, не свернуть с честной дороги, Балаганов время от времени шел в город, заходил в частный ресторан и наедался там до отвала не только постной пищи, но и скоромной.
И вот наступило Рождество Христово. Боже, как понравился этот святой праздник Шуре! Никогда он еще не праздновал эту первопрестольную дату.
У отца Никодима все делалось по церковным канонам, по установившимся домашним традициям. Было наготовлено много разных праздничных кушаний, и даже на столе красовался запеченный молодой поросенок. А в углу зала стояла пахучая расцвеченная игрушками и свечами елка. Кругом было праздничное убранство, все домочадцы священнослужителя были торжественно веселы и нарядны.
- Все это хорошо, дорогой Шура. Так вы плывете из Екатеринославля? Как там оказались и почему в Киев?
- Когда отца Никодима арестовали, я по просьбе матушки и его личной, переданной из тюрьмы, выполнял их нижайшую просьбу. Отвез в Екатеринославльскую епархию две ценные иконы, большой серебряный крест с распятием и камнями, кадило, лампаду и праздничную ризу отца Никодима.
- И все это без утайки доставили по назначению? - недоверчиво смотрел Остап на Балаганова.
- Вот крест святой, Остап Ибрагимович, я же на иконе поклялся и крест вот у меня освященный церковью, - приложил Балаганов руку к груди.
- И вы действительно стали верующим?
- Не то, чтобы таким уж верующим, как церковники, но по душевному своему состоянию верующий, - кивнул Балаганов. - Не таким, конечно, верующим, как отец Никодим, его матушка и их домочадцы, но верующий, - повторил убежденно бывший уполномоченный по рогам и копытам.
- Это поразительно, Шура. Вы меня просто удивили как никто другой, зная вас в прошлом и слушая вот теперь. Ну хорошо, выполнили вы волю отца Никодима, отвезли, и что? Зачем плывете в Киев? Снова какое-то поручение церковников?
- Нет, Остап Ибрагимович. Киев я знаю неплохо. Не раз в его округе выступал как сын лейтенанта Шмидта, - засмеялся Балаганов. - Просто так, хочу побывать там в новом своем качестве, посмотреть, может быть, какое-нибудь дело подвернется.
- Вот-вот… - недоверчиво смотрел на него Остап.
- Нет-нет, Остап Ибрагимович, только честное, с капитальным вложением пусть, но только честное. Отпраздную Светлый пасхальный Праздник в столице христианства.
- Ну-ну, Шура… Вы ли это?
Остап неожиданно вспомнил, как он, защищая Кису Воробьянинова, скандалил с отцом Федором в Старгороде и спрашивал того: "Папаша, почем опиум для народа?". Сейчас он смотрел на своего бывшего молочного брата и покачивал головой, узнав о такой невероятной перемене в нем. Затем хитро спросил:
- А может, снова есть желание побыть сыном лейтенанта Шмидта?
- Что вы, что вы, Остап Ибрагимович! - замахал руками Балаганов, как человек, отгоняющий назойливую осу. И с жаром заверил - Ни за что! Вы же сами говорили, что это пижонство, товарищ Бендер.