Все подавлено молчали. Потрясенный народ безмолвствовал, прокручивая в мыслях фантастическую ситуацию. Наконец, молодой фельдшер мичман Хомяков, который зашел к Рюмину за какой-то чудодейственной мазью-бальзамом его собственного изобретения, решил что ветераны излишне мудрят, решение проблемы виделось ему на поверхности. Он застегнул на себе меховую куртку, легко поднялся и сказал:
– Да я сейчас, до магазина пару сотен шагов, одна нога здесь, одна – там!
Однако Бардин, резко затушив окурок об импровизированную пепельницу, властно махнул ему рукой и сказал: – Сядь и успокойся! – обращаясь к честной компании, спросил: – С кем поспорить, что в любой бутылке в магазине будет… вода! И в домашних запасах – сок, квас, минералка и… чай!
В удивленных взглядах публики немо читался вопрос.
– Все просто, как апельсин! Кто мы сейчас в данной ипостаси?
– Ветераны, военпенсы! – нерешительно ответил Коромыслин, не понимая, куда клонит мудрый капитан первого ранга запаса.
– Ответ не верный! Сейчас мы – прежде всего персонажи вот этой самой книги! – он указал взглядом на скромный томик на верстаке с узнаваемой фигурой на обложке и продолжил: – Нашу книгу сейчас читает какой-то критик, которому ох, как не нравится, что мы пьем. Иначе говоря – употребляем.
Нет, не то чтобы вообще, а то, что об этом пишут! Какой, мол, пример мы подаем, если мы вроде бы положительные герои. Вот поэтому – вместо водки – "Есентуки-4" – для поправки пошатнувшегося здоровья, вместо кубанского "первача" от Палыча – томатный сок, а вместо "шила" из его же гаража – отличная родниковая вода для чая. Просто – супер какая вода! Кто хочет убедиться? Всем и так ясно? – Бардин оглядел подавленные физиономии товарищей. – Вот то-то же! То есть – пока в таре, так оно шило или водка, как задумано в другом рассказе. А вот как только жидкость выльется в стаканы для персонажей этого рассказа, то есть – для нас, так сразу обращается в воду!
– Д-а-а! – протянул славный мичман Егоркин и продолжил: – Похоже, что так оно и есть! То-то я смотрю – мужики хмурые дружно повылазили из квартир. Кто ковры лупцует, кто мусор понёс, кто за картошкой пошел в овощной магазин. Вот видно, что идти не хочет, – ноги одна об одну заплетаются, все в нем протестует – но все равно ведь идет! Сценарий ведет, т-т-твою же маман!
– Вот-вот! – подхватил Коромыслин, – а я, главное, тоже удивляюсь. С утра-то в магазин сбегал, за телефон тоже заплатил. Это же Ленкины обязанности, ну точно, а я и забыл как-то. И чего это я… – мелькали в голове мысли, а вот теперь понятно.
– Ага, когда тебе всё разжевали и в рот положили! – съязвил Егоркин.
– А на пьедестал или под асфальтовый каток – да сразу в рамку, они нас не хотят? – поинтересовался Рюмин.
– А чего под каток-то? – поинтересовался молодой Хомяков.
– А так в рамку не поместимся – формат не тот, да и живот вот на пенсии растет от спокойной жизни… – сказал мрачнеющий Коромыслин.
– Ну, хотя бы так! А то я уж было решил, что у нас коллективная галлюцинация! Ф-Ф-у-у! Прямо от души отлегло! – сказал с облегчением Егоркин, всеми фибрами души ненавидящий неясные ситуации.
– Ага! А ты знаешь, что о нас подумают те, кто служил? Ну и наворотил скажут, товарищ автор – в духе соцреализма – испугался Рюмин.
– И, потом, там же нигде не сказано, что мы пили на службе или во время походов? А кто кому запрещал иногда и употребить? Да еще если норму знать и "стоп" чувствовать? – возмущался Бардин: – Да разве может нормальный человек, без одной язвы в желудке да еще когда главная язва где-то дома или у подруги, встретившись с друзьями размочить неделю чем-то покрепче чая.
– А если ты не выставишь другу или гостю бутылку – что о тебе вообще подумают! Нет, пусть он пьет или нет – его дело, но вот приветить гостя хозяин обязан – мы вам не москвичи, а североморцы из Полюсного!
– А куда смотрит наш автор? И кто ему, после этого поверит?
– Э-э-э! Поздно, книга вышла уже "на большую дорогу", и читают ее все, кому интересен наш Александр Павлович Егоркин, о ком сложены эти легенды!
– В утешение автору надо сказать, что и тех, кто покруче его, да кто действительно был писателем, а не просто баловался словом, критиковали так, что только пух да перья летели! А то и "ату его" кричали! Пусть еще спасибо скажет, что времена не те, а то…
– Сколько людей, столько и мнений! – философски заключил молодой мичман Хомяков.
– Что-что? – не понял Коромыслин.
– Собака лает – караван идет! – пояснил необыкновенно молчаливый сегодня Рюмин.
– Ну ладно хоть прояснилось, а то я уж и покарать кое-кого собрался! Все-таки, лучше хоть хреновая, но – ясность, чем пугающая неопределенность, пусть и в правильном свете.
– Интересно… – протянул Коромыслин и замолчал.
– Что это тебе интересно? – спросил у него бывший командир лодки.
– Да вот, когда книгу откроет тот, кто думает иначе, напитки того… опять перейдут в исходное состояние?
– А черт его знает – искренне сказал Бардин и по привычке подергал себя за бородку, очевидно стимулируя мыслительный процесс: – Должно бы, наверное, мысль-то читателя – она материальна! и чем больше их книгу читает – тем эта самая мысль становится все материальней!
– Ну вот тогда и расширим сосуды-то, а то от стресса после эдакого кошмара до сих пор руки дрожат, как будто током шибануло! Нет, такой стресс валерьянкой не вымоешь, да педалями на тренажере тоже не открутишь!
– Нам бы чего попроще, да по безвреднее!
– А вон и закусочка к этому антистрессу подходящая, и еще пока, кстати, совсем свежая!
– Ну, когда уж кто-то до книги доберется?
– А черт его знает – суббота все-таки… А ты будто не знаешь, что в субботу нормальные люди чаще всего делают? Тут, брат, не до книг! Разве что, кто в госпитале или на вахте?
Вот так вот и закончился незапланированный кошмар у Егоркина и компании.
История про историю
Тяжелая черная громадина подлодки возвышалась над старым плавпричалом, скрипящим своим сочленениями на приливной волне. Два месяца с солидным хвостиком атомный подводный крейсер скрывалось в глубине, и не всем обязательно знать, в каких таких широтах, между какими такими меридианами ее носило в иссиня-изумрудных глубинах, над испуганными китами всех морей!
А сейчас она просто отдыхала, привалившись к причалу, облокотившись на подушки громадных потрепанных кранцев. Прищурив глаза ходового мостика за узкими забралами черного боевого шлема, вся махина чутко дремала, и лишь в ее утробе урчали вентиляторы да изредка подвывали какие-то вспомогательные механизмы.
Вокруг нее ветер разносил пряные запахи далеких морей – йода, водорослей, рыбы, прочно впитавшийся в толстую резиновую шкуру, защищающие стальные борта легкого корпуса.
Катера у причала вспомогательных судов смотрели на нее с нескрываемой завистью – ещё бы, им никогда не знать таких глубин и далей, где была она. А старые подлодки, стоявшие у своего последнего причала отстоя, тоже смотрели на высокогорный, как гигантский кит-горбач, атомный подводный ракетный крейсер. Они-то еще помнили, каково он там, в океанских далях, в темных-темных безднах холодных глубин.
Но им было грустно от того, что им уже больше никогда не вернуться в эти страшные несведущему люду пучины.
Их глубины, походы и победы все уже где-то в убежавшем в никуда таком славном прошлом…
Рабочий день окончен, подводники толпились на корне причала, ожидая построения для перехода на базу. Они радовались солнцу, теплу, небу над головой и… простому свежему воздуху. Чтобы понять всю ценность таких простых и вечных вещей – надо просто уйти под воду и не видеть, не чувствовать всего этого… ну, хотя бы дней пятьдесят!
Строгая моряков форма заметно источала ароматы законсервированных в прочном корпусе запахов… Говорят, что только человек источает порядка трех десятков запахов… и вряд ли хоть один назовешь свежим и приятным!? А все остальные источники – как нюхнет кто наши "РБ", так враз свалится! А нам – что, мы уже не чуем, принюхались, нанюхались! Так вот, когда всплываем, то все запахи моря, воздуха… черт знает, чего еще, – пьянят и радуют…
90 % населения нашей планетки этого просто не поймет! По секрету скажу – звезды над распахнутым настежь рубочным люком тоже пахнут! Приятно, незабываемо. По-особенному! И еще как! А, может быть, это только казалось?
Еще бы, после стольких-то дней "консервированной жизни"! Там мы сами тоже походили на консервы – со своими чувствами, воспоминаниями, привязанностями и эмоциями… И не такое покажется!
Примерно так думал молодой офицер, оглядываясь на невысокие сопки, небольшие деревья, обшарпанные здания казарм. Серовато, конечно, но все равно – хорошо!
Юра Егоркин, нет, что вы, не так – капитан-лейтенант Юрий Александрович Егоркин, командир минно-торпедной боевой части ракетного подводного крейсера стратегического назначения… имя опустим… которому двадцать пять стукнет уже к осени, курил на корне причала около здоровенной урны, для порядка подзалитой водой – на всякий случай. Гореть, кроме железа, тут было нечему… А поджечь железо, конечно, все-таки можно, но надо было очень постараться и исхитриться!
Ну а вдруг? И старпом распорядился… автономна, наверное, повлияла… не остыл человек еще от нее!
"Кошка, севшая на горячую плиту, больше не сядет на горячую плиту! И на холодную – тоже!" Доля, видно, у старпомов такая! Думать за всех, и видеть за всех. "И пинать всех побольнее – чтобы не спали!" – добавил от себя Юрий. И ему доставалось от старпома, и видать, еще не раз достанется – мало ли, за что? Жизнь – штука многогранная, еще не раз гранью какой, а то и углом навернет…