- Как правдой есть, что Иисус Христос сошел со своего мученического креста, дабы покарать грешников, так правдой есть, что Захарий Клингбайл убил Паулину, - торжественно произнёс Гриффо, кладя руку на сердце.
Я поразился, поскольку в его словах не почувствовал даже капли лжи. Разумеется, он мог просто уверовать в то, чего не было на самом деле. Конечно, я, неопытный инквизитор, мог ошибаться в оценке утверждения изворотливого купца, однако в его словах не прозвучало ничего иного, кроме страстной веры в истину высказанных обвинений.
Мы приступили к богатой трапезе и щедро оросили её вином. Еда оказалась исключительно вкусной, а красные и белые вина были урожаев годов, может не знаменитых, но и так слишком хороших для жалкого нёба божьего слуги. К сдобе, пряникам и марципанам же подали алхамру - сладкую, густую словно мёд, благоухающую пряностями. Я вздохнул. Хорошо живётся дворянским бастардам, подумал я. Меня могли утешать лишь слова нашего Господа, который ведь пообещал богачам, что раньше верблюд пройдет через игольное ушко, чем богатый войдёт в Царствие Небесное. А всякий человек как я, именующийся убогим, верил, что важнейшим есть факт, что его сердце находится в любви "у Бога".
Насыщаясь, мы беседовали обо всем и ни о чём, а Гриффо рассказывал, помимо прочего, о трудностях выращивания лошадей благородных кровей, а также о том, как подарил буланую кобылу одной известной певице, Рите Златовласой.
- Жаль только, что взамен посвятила мне лишь одну из своих баллад, хотя я рассчитывал на большее, - добавил он, подмигивая мне.
- Хоть красивая?
- О, прекрасная, - произнёс он мечтательно.
- У кого из нас не стучит сердце при виде прелестной женщины? - я поднял кубок. - За их здоровье, господин Фрагенштайн!
- Они как бедствие для мира, но ведь без этого бедствия не хотелось бы жить, - он стукнул своим кубком о мой, очень легко, чтобы не повредить камни на нём.
Мы выпили, и я перевёл дух и погладил себя по животу.
- Благодарю вас за занимательную беседу, а также превосходное угощение, - сказал я. - Позвольте, однако, с вашего разрешения сейчас удалиться, чтобы допросить Клингбайла.
- Обильный завтрак, выбор напитков, а вы хотите идти в подземелье? - поразился он. - Лучше сознайтесь, что бы вы сказали о визите к неким прекрасным дамам?
- Может позже. - Я встал со стула. - Хоть вы сами понимаете, что этот выбор я делаю вопреки собственному сердцу. - Я улыбнулся. - Соблаговолите выписать мне бумаги?
- Раз такова ваша воля, - сказал он. - Впрочем, я сам отведу вас и присмотрю, чтобы приняли вас так, как подобает.
Я не имел ничего против общества Гриффо, тем более зная, что когда дойдёт до допроса, то просто попрошу его покинуть камеру. Он мог быть важной шишкой в этом городе, но никто не будет присутствовать при следствии без приглашения инквизитора.
Выражение "нижняя башня" наводило на мысль, что тюрьма находится в здании, состоящем из соответствующего помещения, расположенного на первом этаже, верхней башни и самой нижней башни. Кто-то мог бы даже вообразить себе стрельчатое строение, где в поднебесных камерах отчаявшиеся узники высматривали орлов, которые унесут их из неволи. Ничего более ошибочного, дети мои! Строительство добротной башни требовало найма опытных архитекторов, хороших каменщиков, заготовки качественных камней или кирпичей и подготовки раствора настолько крепкого, чтобы гарантировал, что вся конструкция не развалится через несколько лет. А это стоило денег. Так зачем же городскому совету было тратить большие суммы на тюрьму? Это здание прилегало к ратуше и было обычным одноэтажным строением. Приговор "верхняя башня" означал, что узники будут находиться в сухих камерах с окнами, позволяющими им видеть мир божий и наслаждаться солнечным светом. Приговор "нижняя башня" означал, что будут они прозябять в подвалах, лишенные свежего воздуха, а также погруженные в вечную тьму.
Но я не предполагал, что регенвалдские подземелья имеют аж два уровня. Потом я узнал, что ещё сто с лишним лет назад на этом месте стояла крепость. Но во время войны город был сожжён, а твердыню сравняли с землей. Зато подземелья остались почти целыми.
Сначала мы спустились в подвал, потом извилистая, длинная лестница привела нас в караульную. Караульная - это громко сказано, поскольку в маленькой коморке сидело два пьяных стражника, которые, увидев Фрагенштайна, попытались как можно быстрее спрятать под стол бутылку. В результате её разбили. Гриффо великодушно притворился, что ничего не заметил.
- Как там Клингбайл? - заговорил он.
- Того, милсдарь! - отозвался младший из стражников. - Как же я ему врезал, господин, тудыть!
- Что такое? - я увидел, что глаза Гриффо сузились в щёлки. На месте стражника я бы задумался над этим фактом.
- Орал, господин, тудыть. - Мужчина замахал руками. - Дык, пошел и ему, бл…дь, того, вмазал и, того, ему сказал, чтоб заткнулся и не булькал! - Он рассмеялся довольным, пьяным смехом. - Хорошо, тудыть, сказал, нет?
Фрагенштайн посмотрел на старшего из стражников.
- Кто это?! Не знаю его.
В его голосе я услышал интонации, которые, - если бы я был младшим стражником, - заставили бы меня взять ноги в руки. Конечно, при условии, что у младшего стражника была хоть капля ума в башке, полной выпивки.
- Я ему пинок, а потом палкой по рылу и, того, снова пинок…
- Господин советник, я уезжал. - Старший караульный несомненно знал, чем это светит. - Я первый день. Неделю меня не было и его не знаю, Богом клянусь. Это новенький…
Гриффо был бледным от бешенства. Челюсти у него ходили, как у охотящегося кота. Он протянул руку.
Старший стражник понял жест и подал окованную железом палку, которая до этого времени стояла, опёртая о стену.
- С первой пи…юлины, того, я ему нос свернул, вторым, того, въе…ал в глаз, а третьим… - хвастался юнец, разгибая в счёте пальцы.
Когда-то я имел честь наблюдать, как епископ Хез-хезрона забавляется игрой в лапту. Его Преосвященство удивил меня метким и мощным ударом битой точно по мячику. Но это было ничто по сравнению с ударом, нанесённым Гриффо. Одним ловким движением палки он сломал стражнику все три вытянутых пальца. Потом двинул с левой и угодил точно в колено. Лишь тогда мужчина начал душераздирающе выть.
- Идём, - приказал я старшему стражнику и потянул его за рукав.
Он послушно пошёл за мной, и когда мы уходили, не слышали ни сопенья, ни стука палки, бьющей по телу, лишь полный боли рёв истязаемого человека. Было любопытно, когда Гриффо утомится и "оно" решит присоединиться к нам. И столь же любопытно было, что останется от стражника. Хоть трудно было не согласиться с тезисом, что он получает лишь то, что в полной мере заслужил.