Несколько дней назад, когда, дымя и грохоча, спустился под Гопаларом летучий корабль и вышел из него одинокий кормчий, - старейшины градские, увидев, что перед ними не бог и не губитель-подземец, послали скликать разбежавшийся народ. Люди не без опаски собрались вновь - и увидели Инкэри, в его чёрном плаще из тонкой кожи, в узком сером кителе с серебряным шитьём и брюках, заправленных в высокие сапоги. Постояли вокруг, посудачили… и страх начал сменяться жгучим любопытством. Улыбчивый летун, тонкий в кости и сутуловатый, скоро почти перестал внушать опасения, - тем более, что приветствовал всех на отличном языке суверов.
Подобных людей во граде не видали, - а пришествие с неба, на дымной и шумной штуковине, делало чужака вдвойне странным. Но хмельное веселье свадьбы скоро стёрло все остатки излишнего почтения или испуга. Ещё Сурин заповедал: каждого гостя встречай, как посланника богов. Итак, летуна из незнаемых заморских стран поначалу обнял и трижды расцеловал старший гопалан Йемо. Может, и почуял священник нечто тревожное в госте; по крайней мере, вдруг отпрянул и долго вглядывался в беспечные синие глаза чужого… но всё же сказал приветственные слова. Затем пришельца в медвежьи объятия сгрёб Ратхай - и, наконец, его облапило, похлопало по спине и расцеловало такое количество градчан, что, казалось бы, у невысокого худенького чужака и ноги должны были подломиться. Однако стоек был чернобородый: отвечал на все ласки, девушек охотно целовал в ответ и позволил отвести себя во град, на сходбище, где гостя и усадили за почётный стол, рядом с выборными и духовными главами Гопалара. К служителям Солнца присоединились священники из других градских храмов: в зелёном с золотом - славители Матери Сырой Земли, в сине-алом - Стреловержца Перкуна, в голубом с серебром - Сумы-Луны.
Кажется, немалое впечатление произвёл на гостя Вечевой дуб, и сейчас, в середине месяца листопада, ещё почти зелёный, ветвями дотягивающийся до краёв сходбища. Под сенью дерева-великана спешно накрывали расставленные покоем столы: перекладина П едва не упиралась в двадцатиобхватный морщинистый ствол. Хозяйки, старшие дети, ученики мастеров и подмастерья носили спешно из домов полные блюда, корчаги, сулеи. Весь град готовил и собирал снедь на свадебный пир, и без малого всё его взрослое население уселось теперь за накрытые столы, за белые скатерти с вышитой каймой по краю.
За стол-перекладину, вблизи новобрачных, между Йемо и Ратхаем усадили пришельца; налили ему вина в дедовский серебряный, чеканный кубок, подвинули несколько блюд - с жарким, с рыбой, с козьим сыром и влажной зеленью. И вот, поднявшись, кубок держа, как положено, - против плеча, летун представился: Инкэри гур Эрф из страны Альдланд, что лежит на островах среди Западного океана, путешественник и купец.
Ничего похожего на деньги в Сувере не знали, в каждом граде - всё, что делали ремесленники или пожинали землепашцы, старейшинами, при участии веча, распределялось по справедливости. Однако был и обмен между семьями: заказав мастеру нужную вещь, уговаривались, сколько за неё отдать зерна, мёда или чего иного; бывало, что платили и отработкой в поле или на усадьбе. Живо шла мена между градами; для того и корабли ходили по Ардве, по другим суверским рекам, вдоль морских побережий; и ездили по дорогам возы, запряжённые волами, а при особо грузной клади - индриками; и шумные ярмарки собирались в долгую зимнюю ночь, при свете тысяч костров и факелов, чтобы встряхнуть и развлечь народ, придавленный трёхмесячной мглою. В одних местах родила щедро пшеница, в других грунты были тощи, зато водилась горшечная глина. Там жили добрые коневоды, но лучшую сбрую кожевники шили за двадцать днищ. Потому и существовали братства купцов; и вели они своё дело, меняя одно на другое, чтобы ни в одном селении суверов не было нехватки необходимого. Лишь обмена с другими странами не знавали до сих пор, - а его как раз и предложил Инкэри.
В Альдланде наслышаны: много у суверов красивых градов, и в каждом свои товары. Но особенно славен Гопалар, с его знаменитыми мастерами, которым покровительствует сам Солнечный бог. Со здешним людом рад бы завести тесную дружбу Инкэри, посмотреть, что можно здесь выменять для родной страны. А пока - от души поздравляет обоженых и хочет сделать им подарки.
Ото всех столов поднялись люди - посмотреть, что вручает чужак Ваюру и Агне. Дары были хороши, но причудливы; многие задумались, оценивая их, а Йемо вновь опустил снежные брови. Женщина получила красивый лакированный ларец, а в нём посудинки малые с пробками и круглые шкатулочки, - всё вырезано из цельных самоцветов. Когда пооткрывал купец пробки и крышки, разнёсся запах летнего цветущего луга, но куда более сильный. Инкэри объяснил: одни снадобья сообщат коже Агны отменную гладкость, не убывающую с годами, другие - сладкий аромат телу, третьи - густоту и мягкость волосам. Есть также порошки и краски, назначенные для того, чтобы ярче, привлекательнее стало женское лицо.
Ваюр же, как один из лучших во граде охотников, получил невиданное оружие: покрытую искусной резьбой стальную трубку длиной в три ладони, с изогнутой рукоятью, усыпанной блестящими камнями. Но если ларец Агны и его содержание тут же пошли по рукам десятков женщин, то касательно своего другого дара купец объявил: его надо испытывать в лесу ли, в поле, но не среди людей.
В конце концов, сомнения исчезли, и подарки вызвали общий восторг. Гостю усердно подливали и подкладывали, но он выпил лишь немного вина и поел варёной рыбы.
Хорошенько очистив столы, - солнце уже перевалило на закатную половину неба, - градчане устроили пляски. Этот вид веселья, по крайней мере в его суверском воплощении, был, казалось, незнаком Инкэри; но он не воспротивился, когда девчата потащили купца в хоровод - танец, посвящённый Гопале. Раз десять круг "сплёлся-расплёлся", и гость, смущённо посмеиваясь, уже стал пробираться обратно за стол, - но тут им всерьёз завладела не слишком юная, дебелая девица с морковным румянцем во всю щёку, в розовом платье-распашнице, лазоревых сапожках и огромном лиственном венке. Предстояла игра в "ручеёк": народ становился попарно, в затылок друг другу; парни и девушки расходились вширь, держась за руки и высоко поднимая их, и каждая пара, нагнувшись, пробегала под "потолком" живого коридора. Девица, по имени Кама, потащила Инкэри, словно воробей червяка, - а когда "ручеёк" окончил течь, от души чмокнула гостя прямо в тонкие губы.
За вечерним столом, где подавали, главным образом, сласти - пироги подовые, пряники, леденцы и мёд в сотах, - вдруг сомлела, не выдержав, Агна. Склонилась на плечо мужа, и тело её начало оседать. По знаку Ратхая, женщину подхватили; подруги унесли в ближайший дом. Рванулся было туда же и Ваюр, но вечевые старцы осадили его: ещё не время, не возведена спальня для брачной ночи.
Опомнившись от слов Инкэри, не то хвастливых, не то шуточных, ганапат вновь заглянул в свою кружку, а затем покивал:
- Да уж, вижу, можете! На второй-то день, чуть от стола встав, как начал ты брёвна таскать для ихнего дома… любо-дорого! Можно подумать, для себя строил.
- Для себя, не для себя… кто знает? - загадочно ответил гость.
За собственным столом сидя, под крышей своего дома в четыре жилья, самого большого во всём Гопаларе и самого богатого, ибо трудились под этим кровом шесть сыновей-мастеров со своими жёнами и внуками-юношами, - непозволительно робел градодержец. Который день жил у него Инкэри, вёл себя прескромно; домочадцам нравился, в чём мог, помогал. Но вот незадача: не мог Ратхай долго смотреть в его внимательные синие глаза. Порой чудилось старому богатырю, что сквозь зрачки купца глядит на него кто-то совсем другой, не Инкэри… глядит нечто мертвящее, с чем не справиться и самому мудрому видану.
Языки каганцов в углах качнулись, и на несколько мгновений ожили люди, звери и сказочные существа со стенных рельефов. Начиналась ночь, уже втрое более долгая, чем прошедший стремительный день.
- Тебе одному могу открыть истину, - только тебе, не вашим шаманам. - У гостя презрительно дёрнулся угол рта. - Мы, Ратхай, народ волшебников. Знаемся с незримыми силами, и силы эти помогают нам. Веришь ли, - язык ваш я и вовсе не учил, ни одного часа. Мне его, считай, по слову моему, целиком в память вложили.
- Подземцы, что ли? - стряхнув с себя наваждение, внушённое аль-дом, грозно спросил Ратхай. Зрачки хозяина превратились в колючие иглы; настал черёд Инкэри почувствовать себя неуютно перед мужиком-грома-диной, что мог даже не кулаком, шлепком ладони убить его. - Те, что внизу живут, вам подсобляют, а?..
- Что наверху, то и внизу, говорят учёные люди… - выдавил из себя усмешку гость.
- Не так мыслишь! - Бас Ратхая отозвался тонким звенением в слюдяных узорчатых окнах. - На небесах боги светлые живут. А подземцы что?.. - Вовсе хмурым стало мясистое лицо ганапата, складки прорубили переносицу. - От них и хвори, и младенцы мёртвые у баб, и недород в поле, и недолов охотничий.
- Ну, это только для тех, кто с ними ссорится… э-э… с подземцами. - Оправившись от внезапной слабости, про себя попросив помощи у кого надо, Инкэри вновь стал насмешливо-спокоен. Надолго прильнув к кружке, похвалил пиво. И, щурясь остро, вдруг спросил Ратхая:
- А сказать тебе тайну некую?
Не хотел показывать ганапат, что охватывает его жуть пуще прежней, - но так невольно стиснул кружку, что по глине прошла трещина.
- Сказывай!
- Что ж, тогда слушай. Видал, как я с этой девицей отплясывал?
- С Камой-то Питаровой? - Смеясь, Ратхай мотнул бородой. - Переспела девка, на любого вешается.
- Не знаю, на кого она вешается, - но мне она много чего рассказала. За кусточками тихо побеседовали, никто и не заметил.