А генерал почувствовал вдруг запах другого дыма, дровяного, смолистого. Он валился из-под крыш, из окон и дверей топившихся по-черному изб Ново-Китежа.
Воспоминания обступили его, и годы медленно пошли назад, в невозвратное прошлое.
Глава 2
Фронтовые товарищи
Давайте вспомним все, что нам знакомо…
М. Светлов, "Двадцать лет спустя"
1
Странно, но прежде всего вспомнилась почему-то дверь, аккуратно обитая желтой клеенкой, с беленькой кнопочкой электрического звонка. И едва он прикоснулся к кнопке, дверь моментально открылась, словно его ждали. На пороге стоял мальчуган, белобрысый, с коротко остриженной головой, с облупившимся от ветра носом, с глазами темно-синими, веселыми и озорными, в длинных и пушистых ресницах.
- Вам кого? - весело и дружелюбно спросил мальчуган.
- Летчик Косаговский здесь живет?
- Здесь. - Мальчуган посмотрел на зеленые петлицы с красной "шпалой". - Вы, значит, пограничник, товарищ капитан?
- Так точно! - шутливо вытянул капитан руки по швам. - А ты кто таков, добрый молодец?
- Сережа Косаговский.
- Сын Виктора Дмитриевича?
- Нет, - засмеялся Сережа. - Виктор мой брат. Входите, товарищ капитан. Витя дома, - посторонился он в дверях.
Но пройти капитану мешала собака, сидевшая рядом с Сережей. Хорошая собака! С черной блестящей короткой шерстью, узкой мордой, широкой грудью бойца и смелыми, бесхитростными глазами. Ее словно вымазанный в саже, лоснящийся нос морщился от удовольствия. Наклоняя голову то вправо, то влево, собака внимательно рассматривала нового человека. Видимо, она любила новые знакомства.
- Твоя или братова? - спросил капитан.
- Моя. Я Женьку месячным щенком выменял у одного мальчишки за коллекцию марок. А марки знаете какие были? Аргентина с парусником, Аден с верблюдом и французская Гвиана! На тренировку его вожу в клуб служебного собаководства. Женька уже многие команды выполняет.
- Доберман-пинчер? - пригляделся к собаке капитан.
- Что вы! - засмеялся Сережа. - Типичная дворняга. Уши лопухом, хвост крючком.
Хвост у Женьки действительно подгулял: не был отрублен, как положено доберману, и завернулся кренделем,
- Точную справку дам, - донеслось из глубины квартиры. - Обман-пинчер! Слыхали о такой породе?
Капитан поднял глаза. В передней стоял, широко расставив ноги, высокий, стройный человек. Капитан успел разглядеть лишь темно-синие, как и у Сережи, глаза в таких же длинных и пушистых ресницах да еще буйные белокурые волосы, свисавшие на лоб.
Капитан мягко шагнул в переднюю. Он был в легких летних брезентовых сапогах.
- Капитан Ратных, Степан Васильевич.
Летчик поправил накинутый на плечи синий китель гражданской авиации и протянул руку.
- Очень приятно. Проходите в комнату. Садитесь. Чем могу служить, капитан?
- Ваш самолет - борт "N 609"? - Капитан говорил с протяжным сибирским оканьем.
- Предположим.
- Возьмите меня, Виктор Дмитриевич, на ваш самолет. Прихватите, как говорится, на попутной.
- А поллитровка за левачок будет? - улыбнулся летчик.
- Как полагается! - улыбнулся и Ратных. Оба посмеялись, но скупо, осторожно прощупывая друг друга взглядами. И сразу понравились друг другу.
- Почему такая спешка? - продолжая улыбаться, спросил Косаговский.
- Обязан быть немедленно на заставе. Летчик стал серьезным.
- А вы знаете, с каким грузом я лечу?
- Знаю. Груз неприятный, взрывчатка. И в случае чего… из нас рубленая колбаса? - Капитан снова засмеялся. - Но я все-таки с вами полечу, если возьмете.
- Без детонаторов взрывчатка не взорвется, а капсюли мы не берем. Запрещено их вместе перевозить. Только я лечу до Балашихи, до базы "Взрывпрома". А от Балашихи до границы еще черт те сколько!
- От Балашихи я своими средствами доберусь.
- Тогда так! - Косаговский потер бритый подбородок. - Я не возражаю, но и разрешить не могу. Просите ответственного дежурного по аэродрому.
- Был уже у него. Вот письменное разрешение… Батюшки! А это у вас откуда? - Капитан удивленно смотрел на стоявший в углу широкий меч в лакированных ножнах с длинной рукоятью без гарды. - Это же японская офицерская сабля. Самурайский меч!
- Это Сережкино оружие. Он им лопухи и крапиву беспощадно рубит.
- Витя, его с Халхин-Гола привез! - гордо сказал Сережа.
- Вы халхинголец?! - воскликнул капитан. - Где воевали?
- На Баин-Цаганском плацдарме. На бомбардировщиках.
- Северо-восточную переправу вы бомбили?
- Было такое дело.
- Видел ваш удар. Блиндажи дыбом, артиллерийские позиции дыбом! Самураям даже омомори не помогли.
- Вот вам и омомори, - снял Косаговский с этажерки крохотного бронзового идола. - На каждом самурайском самолете их по десятку висело.
- Выходит, мы с вами фронтовые товарищи? - Капитан любовно посмотрел на летчика.
- Выходит, так, - весело ответил Косаговский. - Вы, я вижу, меченый. Где? На границе? А может быть, там?'
Ратных потрогал правое ухо, сморщенное, будто завязанное в узелок. От уха шел к глазу шрам.
- Там, в степях, около озера Самбурин. В тылу Южной группы.
- В тылу? Ах да, вы же пограничник. И вам работа нашлась?
- Работы по горло было. Вместе с самураями полезли в драку и белогвардейцы-эмигранты. В тылах нашей Южной группы появилась диверсантская конная банда Колдунова, бывшего унгерновского ротмистра. Ликвидировать Колдунова послали сводный конный отряд; в него входили эскадрон пограничников и эскадрон монгольских цириков. Этим отрядом я и командовал. Загнали мы колдуновскую банду в камыши озера Самбурин. Сидят они там и постреливают. У них богато ручных пулеметов было. Надоела нам эта волынка, и подожгли мы камыши. Вылетели колдуновцы в степь - мы им навстречу. Сшиблись! Большинство колдуновцев на месте лежать осталось, но и наших полегло немало. А мне с самим Колдуновым схлестнуться пришлось. Сначала Колдунов налетел на меня, выстрелил из маузера. Целил он мне в голову, да чуть промахнулся. Только вот корноухим меня сделал. А я его саблей достал. Рубанул! Но все же он ускакал, только маузер свой потерял.
Ратных замолчал. Молчал, задумавшись, и летчик. Перед глазами их стелилась желто-серая монгольская степь, горели над нею тревожные полосатые закаты, мутный Халхин-Гол извивался между сопками, и посвистывали тоненько под ветром речные камыши. А на горизонте высился мрачный массив Большого Хингана.
- Да, два года прошло, а все еще стоит в глазах Монголия! - задумчиво произнес наконец Косаговский. - Давайте-ка, Степан Васильевич, раздевайтесь, чаю попьем. Сережа, живо чайник на плиту!
- Только, чур, без меня про войну не рассказывать! - взмолился Сережа и помчался, подпрыгивая, на кухню. Женька, трепыхая ушами, побежал за ним.
2
Когда гость расположился на уютном диванчике, Косаговский сказал:
- По всему, по фамилии и по оканью, видно, что вы, Степан Васильевич, сибиряк.
- Коренной сибиряк! Чистокровный гуран, забайкалец. Прадеды мои из тех ратных людей, что со славным землепроходцем Василием Поярковым пришли и обжили дикие земли на рубеже с Поднебесной империей.
- А я белорус. Сюда вот военная служба занесла. Ратных кивнул головой и посмотрел на часы.
- Запаздывает что-то мой дружок! Виктор Дмитриевич, вы уж простите нас великодушно за бесцеремонность: мы с Федором Тарасовичем Птухой договорились у вас встретиться.
- А, мичман! Летал он со мной на Балашиху. Перевозил взрывчатку. И в этот рейс летит.
- Ну да. Он-то мне и посоветовал обратиться к вам.
- А где вы с ним познакомились?
- На Халхин-Голе. Он тоже там порох нюхал.
- А я и не знал! - весело воскликнул летчик. - Ну и счастливый сегодня день. Собирается боевое братство! Он тоже пограничник?
- Нет, он бывший мичман Тихоокеанского флота. Так сказать, пенитель моря! По специальности минер-торпедист. А познакомился я с ним в Баян-Бурде, в полевом хирургическом госпитале.
- Подорвался?
- Не то чтобы подорвался, а руку себе покалечил. Помните единственный понтонный мост японцев через Халхин-Гол? В июле, во время большого наступления противника, мост этот мы взорвали. Для этой операции прислали минеров Тихоокеанского флота и Амурской флотилии. Мичман в чем-то чуток просчитался, и ему доской, как топором, отрубило два пальца левой руки. - Капитан поднял левую руку и показал, какие пальцы оторвало мичману. - В Баян-Бурде, в госпитале, он закатил такой скандальчик, что я невольно обратил на него внимание. Врач ему говорит: "В Читу вас завтра эвакуируем. Вы теперь к строю негодны, у вас двух пальцев недочет". Эх, как взвился мичман! "Для моего минерского дела, говорит, и трех пальцев хватит! Перевяжите меня поскорее, и я пойду. Мне в команду спешно нужно. У нас сегодня сапоги выдают".
- Выписали? - заинтересованно спросил Косаговский.
- Нет, конечно. Но и в Читу не отправили. Два раза, когда транспорты формировались, он прятался. Махнули на него рукой! Койки наши в юрте рядом стояли, а на госпитальных койках соседи, сами, поди, знаете, либо надоедают друг другу до чертиков, либо дружбу заводят. Вот мы и подружились с Федором. Хороший мужик!
- А теперь он снова, на взрывной работе?
- Снова. "Не могу, говорит, бросить свое веселое ремесло".
- Вот именно "веселое"! - подхватил Косаговский. - Вы заметили, Степан Васильевич, что люди опасных профессий всегда влюблены в свою работу. Возьмите водолазов, верхолазов, шахтеров…