Кожаные сиденья в машине были так заляпаны кровью, что не осталось чистого места. Кровь была даже на стеклах. Ребенок без лица был совсем худеньким, щуплым, костлявым. Сейчас его незагорелая кожа приняла синеватый оттенок.
– Как можно было такое сделать? – спросила Катя. – Неужели кто-нибудь мог это сделать специально? Допустим, мог. Но я не представляю, как должен он был мыслить, как рассуждать. Это не просто сумасшедший. Если ум взать за единицу, а сумасшествие за ноль, то это минус один. Это антиум. Это придумал не просто не-человек. Анти-человек. Что с тобой?
Над деревьями показался вертолет-тарелка с микровинтами. Он пока летел далеко и, казалось, не спешил. Блестящая на солнце маленькая ртутная капля.
Рокот винтов расходился в воздухе как круги по воде. Красная полоса на брюхе вертолета означала службу неотложной помощи.
– Слушай меня, слушай внимательно, – сказал отец. – Нас наверняка задержат.
Вначале как свидетелей, потом тебя отпустят, а я останусь, из-за моих судимостей. Они меня не отпустят. Особенно если это на самом деле генетический теракт. Пока нас никто не слышит, запоминай: 33343. Это ключ к контейнеру
333. Там документы и карты. Там все написано, ты должна понять. Там есть план того, что я собирался сделать. Откладывать нельзя, ни при каких обстоятельствах. Но сама ты не справишься. Расскажешь все Пущину.
– Дяде Гектору?
– Да. Можешь рассказать все, кроме того, что подчеркнуто красным карандашом. Это должна знать только ты одна. Повтори код.
Она повторила.
Вертолет плавно развернулся над соснами и элегантно сел метрах в пятидесяти. Четверо человек в бело-красных комбинезонах бежали к машине, на ходу разворачивая носилки и уже бесполезные приборы неотложной помощи.
Валин кормил существо. Так как оно было женского пола, ему дали женское имя. Шеф назвал него Нана и никто не стал возражать. Прошло две недели с момента рождения; лануго, пушковые волосы, покрывавшие все тело при рождении, уже все высыпались. Нана научилась вставать на ноги и быстро передвигаться ползком по клетке. Она еще не выучила ни одного слова из человеческого языка, не умела пользоваться вилкой и ложкой и мочилась под себя. Существо, если не учитывать его значительную физическую силу, было совершенно беспомощным. Сейчас.
Валин кормил его овсяной кашей, полезной для здоровья. Мелкая кашица поступала в трубку пневматической соски.
Клетку оборудовали в большом грузовом автофургоне. Фургон был приспособлен для перевозки крупных животных: полная звуковая изоляция, системы регенерации воздуха и воды, бактериологическая защита. Бактериологическая защита позволяла надеяться, что дорожные патрули ограничатся лишь проверкой документов и не полезут внутрь. Бактериологические системы ставили лишь там, где была опасность заражения, это во-первых, и, чтобы проверить содержимое фургона, нужно было бы доставить его в специально оборудованный ангар, это во-вторых. Конечно, если генетическая полиция заинтересуется грузовиком, то ничего не скрыть.
Валин покормил существо и провел несколько тестов на ориентировку и различение цветов. Психическое развитие клона шло довольно быстро, в несколько раз быстрее, чем развитие обычного человеческого младенца, но все же понадобится несколько лет, прежде чем существо станет психологически полноценным.
Когда включился стационарный вриск, Валин уже начал тестирование эмоций.
Первый тест проверял способность к любви и привязанности. Результат оказался противоречивым. Вриск продолжал пищать и пришлось прервать процедуру. Валин подошел к экрану и увидел шефа на фоне пейзажа с поросшими лесом холмами на заднем плане. Лицо шефа было злым и сосредоточенным.
– Заводи машину, – сказал он, – и убирайся куда угодно. Быстро, но без паники. Через два часа, минимум через час, прибудет полиция. Это генетики.
Они будут искать все что угодно, потому что они ничего не будут знать. В лаборатории все чисто, я позаботился. Лежишь на дне и ждешь, пока с тобой свяжутся. Задание ясно?
– Мы не поедем?
– Мы поедем.
– Как?
– В крайнем случае без меня. Связь через Катю, она будет в курсе всего.
Валин запер фургон и забрался в кабину. Мира дремала на кроватке за занавеской.
– Ку-ку, просыпайся.
– Что случилось?
– Кажется, нами заинтересовалась полиция. Но шеф сказал, что они ничего не знают. Сейчас мы с тобой тихонько уедем и поиграем в прятки.
– Они нас поймают?
– Ни за что.
– Что будет, если они нас поймают? Меня от тебя заберут?
– Я же сказал, что ничего не будет.
Их допрашивали в разных комнатах. Впрочем, Катю не допрашивали, а всего лишь попытались напугать и задали несколько глупейших вопросов, сгенерированных нейрокомпьютером. Компьютер работал настолько хорошо, что иногда позволял просто читать мысли подозреваемых – иногда, но не в этом случае. Сейчас молодой лейтенант просто не знал толком о чем спрашивать. Тыкал пальцем в небо. Вскоре ее отпустили и даже выделили сопровождающего, как несовершеннолетней.
– Спасибо, я знаю дорогу домой, – сказала она.
– Положено по инструкции.
– Тогда я никуда не пойду. Я останусь здесь и буду ждать.
– Не положено по инструкции.
– Тогда я выйду и снова зайду и скажу вам, что у меня от волнения кружится голова.
– Такой инструкции нет.
– Вот и прекрасно.
Она вышла, зашла, но кто-то уже очень быстро распорядился убрать из коридора стулья. Просто так, ради удовольствия. Пришлось стоять, подпирая спиной холодную батарею.
Ее отца допрашивали по-настоящему. Фамилия комиссара была Реник.
Реник казался еще молодым человеком, около тридцати или тридцати пяти.
Казался – потому что его волосы были совершенно седыми. Реник имел большой живот, отвисающий вниз, причем все остальные части его тела, например, тонкие ножки и ручки, были довольно худы и костлявы. Реник носил большие и пышные усы, которые казали приклеенными. От него на версту несло чувством неполноценности, которое он пытался скрыть то так, то сяк. Вообщем, неприятный тип, но среди следователей приятные не встречаются, такая уж профессия.
– Имя и фамилия? – спросил он для начала.
– Дягилев Дмитрий Дмитриевич.
– Год рождения?
– 1981й.
– Пол? Так и пишем, мужской. Вот карточка согласия на нарушение внутренней среды организма. Если вы подписываете, вам введут лекарство, которое помогает говорить правду, а кроме того, проведут частичное сканирование кратковременной памяти. Вы имеете право не подписывать карточку. Это нисколько не отразится на нашем отношении к вам. Подписываете?
– Да.
Он подписал.
– Прекрасно. Теперь прошу вас проглотить эти две таблетки, вначале желтую.
Теперь вставьте палец, указательный палец правой руки, вот сюда. Левую на ладонный контакт.
– Можете не объяснять, я делал это много раз.
Он вставил палец в зажим и подождал, пока будут установлены электроды на голове. Молоденькая медсестра в халатике сделала укол в вену. От медсестры пахло грейпфрутом. Возможно, это ее собственный запах, ведь смена запаха в косметических целях разрешена. "Теперь нужно подождать минут двадцать, пока лекарство начнет работать", – сказала она противным голосом и вышла.
– Так, – сказал Реник, – вернемся к событиям сегодняшнего дня. Вы конечно, станете утверждать, что не имете к ним никакого отношения?
– Было бы странно, если бы я утверждал что-либо другое.
– Отнюдь, – Реник криво усмехнулся в усы. – Сейчас пройдемся по вашей биографии. Тут я кое-что нашел, вот, сейчас посмотрим-посмотрим. Ага. Первая судимость тридцать пять лет назад. Вы убили трех человек, дорогой наш Дмитрий Дмитриевич. Как же так? Может быть, случайно?
– Это судебная ошибка.
– Судебных ошибок не бывает, это я вам говорю. Это все брехня в пользу бедных. А кроме того, более трехсот детей погибло от эпидемии неизвестной болезни. Триста две штуки. Или головы – как вы их считаете? Предположительно, я читаю: "биологическое оружие типа искусственно созданного вируса". Вот от этого "типа вируса", они и умерли. Вы скажете, что ваша причастность к созданию оружия не доказана. Правильно, не доказана. Но дети ведь в могиле. Это вам не триста коров остались без телят. Это триста матерей потеряли надежду и опору.
Они не приходят к вам по ночам? Цепями не звенят? Жаль. Лидочка, сколько минут прошло?
– Семь, – ответила Лидочка и продолжила заполнять листочки.
– Пойдем дальше. Тринадцать лет назад вы совершаете прямое генетическое преступление – пытаетесь вырастить человеческого клона. При аресте обнаружены, я опять читаю: "доказательства существования преступной группировки, чья деятельность – неразборчиво, а прочел, ну кто у нас пишет таким почерком? – была направлена на биологический и генетический терроризм". А теперь прямо на ваших глазах генетический монстр нападает на ребенка. Как вы можете это объяснить?
– Я не обязан это объяснять.
– Конечно, мы же люди гордые, мы же знаем права. Тогда я постараюсь. Тогда я вам объясню. С тех пор как генетическое проектирование стало доступно каждому идиоту, каждый идиот пытается создать генетическое чудовище. Если у него есть собственная лаборатория, он делает это сам, если нет – заказывает другому идиоту. И ни один из них не понимает и не хочет понимать, чем это грозит.
Каждый идиот считает себя Франкенштейном. Он мнит себя господом богом, может быть. И он не понимает, что какой-нибудь из этих уродов окажется способен к размножению. И тогда он сожрет не только невинного мальчика, но и всех нас.