Этого нелепого замечания оказалось достаточно, чтобы недружный в целом класс начал немедленно доставать Платонову идиотскими смешками. В роли претендента на будущего мужа выступал, естественно, Лёнька Косицын. Тут же вспомнили и нетактичное замечание Маргуси о том, что Платонова охорашивается перед ним. Девичья половина класса немедленно обсудила ситуацию и пришла к выводу, что рыжая выступает. После чего ей был объявлен бойкот на неопределённое время. Это дало импульс тому самому творческому потенциалу, в отсутствии которого педагог Ковалёва так несправедливо обвиняла учеников:
Рыжий красного спросил:
- Чем ты голову красил?
- Я не краскою красился,
Я морковью уродился!
* * *
- Антонина Андреевна, - спросила историчка немного позже у классного руководителя седьмого "Б", - у Платоновой кто родители?
Антонина достаточно поработала в школе, чтобы понять, о чём идёт речь.
- Ничего особенного, - отвечала она, - простые кабисты. Отнюдь не элита.
Татьяна Владимировна кивнула. Она так и думала.
- Что это? - удивилась Ковалёва. Она уже надела пальто и собиралась уходить.
Под одной из парт валялась маленькая плоская вещица. Татьяна Владимировна подняла её и рассмотрела. Похоже на пудреницу, но почему-то деревянная. Вещица легко открылась, а внутри оказался опалесцирующий порошок. Педагог осторожно понюхала. Не тот ли это наркотик, о котором толковали в учительской? Она опять понюхала. Никакого запаха.
"Отнесу-ка я Антонине Андреевне. Кажется, в её классе что-то не так. Недаром Косицына забирали в милицию."
* * *
- Что за реферат поставили? - поинтересовалась мама, когда вернулась поздно вечером домой.
- Три, конечно. - отвечал сын.
Ни разу маме не удавалось получить даже четыре за работы по истории. Безразличие, с которым сын относился к оценкам по этому предмету, её не удивляло.
Управляясь на кухне, она невольно стала вспоминать свои школьные годы. У них был историком Иван Петрович. Зоя застала последний год работы старого учителя в школе. Он порядком переработал стаж, и теперь возраст вынуждал его удалиться на покой. Иван Петрович был невысоким, худеньким и похожим на подростка. Когда он пробирался по коридору среди носящихся кометами учеников, то испуганно сторонился, прижимая слабыми бледными лапками к груди классный журнал.
- Уронят ещё. - опасливо говорил старенький учитель. - Костей потом не соберёшь!
- Тиха-а! - орал тогда кто-нибудь из старшеклассников. - Иван Петрович идёт!
Мелкотня тут же угоманивалась и, вытирая горячие сопли, расступалась и пропускала учителя. Он благодарно кивал и быстренько просачивался в кабинет.
По части дисциплины Иван Петрович был явно слабоват. Он откровенно побаивался вести опрос. Ученики тут же начинали пошумливать. Они даже спорили с ним, доказывая, что ответ был на уровне. Тогда хитрый Иван Петрович открывал дверь в коридор, чтобы услышала русичка Варвара Михайловна. Она неизменно приходила на помощь и рявкала своим зычным голосом прямо из коридора:
- А ну, охламоны! Все сели прямо! Рты на замке! Я всё слышу!
После чего, стуча каблуками, удалялась к себе и оставляла дверь открытой - в случае чего она всё слышит!
Зато объяснение нового материала проходило в обстановке максимального внимания. Стоило историку сказать, что опрос окончен, как все немедленно умолкали и вперивали в маленького учителя ожидающие взоры. Его любимой темой были греческие мифы, Троянская война.
Едва начав рассказывать, Иван Петрович увлекался, входил в роль и зажигал всю аудиторию. Даже самые хулиганистые ребята сидели, разинув рты. Это надо видеть, как он живописал бой Ахилла с Гектором! У всех мурашки бежали по спине, когда старенький учитель принимался кружиться у доски, молодецки размахивая деревянной указкой, как мечом! Он приходил в себя только когда в классе зарождался и валом нарастал боевой славянский клич:
- Ура-а-аааа!!!
Тогда прибегала Варвара и спрашивала:
- Что случилось?
- Ничего не случилось. - смущался развоевавшийся историк. - Это всё греки.
Варвара понимающе умолкала. Все знали, что греки доводят Селезнёва до экстаза. Иван Петрович был потрясающе эрудирован. Но, склероз давно уже подтачивал память, и старенький историк удалился на покой.
Как жалела Зоя, что её Лёньчику не пришлось учиться у такого учителя!
* * *
Лёнька был занят. Публика требовала продолжения поэмы. Поэтому новый Пушкин включил компьютер, надел наушники, пустил на полную катушку группу "Tanzwut" и продолжил эпопею.
Рыцарь взял свой автомат,
И десятка два гранат,
Натянул бронежилет
И коняшке дал конфет.
Он бандану повязал,
Краской щёки расписал,
Затянул ремни потуже,
И надел штаны похуже.
Горын тоже не зевал
И ракетомёт достал.
Карандашик послюнявил
И послание отправил:
"Я к вам пишу, чего же боле?
Что я ещё могу сказать?
Я знаю, нынче в вашей воле
Меня нахальством доставать.
Но я честно вам скажу,
Что без дела не сижу.
У меня царевна есть,
И я хочу её поесть.
И вас тоже в гости просим,
Ужин будет ровно в восемь.
Мойте руки и садитесь.
И царевной угоститесь."
ГЛАВА 13. Братья аргивяне!
Историчке снился странный сон. Она вошла в свой класс, а там сидели буратины. Деревянные ученики. Татьяну Владимировну трудно было чем-либо удивить. Работа в школе не располагает к нежным чувствам. Люди с повышенной эмоциональностью быстро прогорают. Ну что ж, буратины, так буратины. Ей всё равно, кого учить. Чего она только не повидала за все годы, пока вела предмет.
С утра намечался опрос по теме. Подперев ладонью щёку, историчка мрачно слушала ответ. Она поигрывала ручкой над раскрытым журналом. Качество ответа раздражало. Спотыкаясь на каждой букве, буратина уныло пересказывала параграф слово в слово.
Не в силах более терпеть такой маразм, историчка повернулась к ученице всем корпусом и критически окинула её взглядом.
- Знаешь, буратина, - тяжело произнесла она, - твой старший брат был дурак. И ты в него. Такая же дура.
Чего церемониться? Ведь это же просто деревяшки.
Буратина опустила голову. Из её глупых глаз вытекли две горючие слезы и прожгли на раскрашенных щеках полоски. Дерево задымилось.
Зрелище ложного раскаяния вызвало у педагога ещё больший приступ отвращения. Она перешла на такие детали, как внешний вид. С каждым словом буратина сплющивалась, как пластилин. И наконец опустилась до плинтусов.
Но Татьяна Владимировна уже забыла про неё. Она вошла в азарт и охотно объясняла буратинам, что будет с ними, когда они вырастут.
- Когда вас припечёт, тогда задумаетесь. - обещала она проблемы в скором будущем.
Её горячий монолог начал прожигать в буратинах дыры. Учительница говорила и говорила, и каждое слово наносило буратинам раны.
Весь класс был истерзан, только тогда учительница почувствовала, что освободилась от давящего изнутри чувства. Психологи советуют избавляться от негатива, выговаривая себя. Она повеселела.
- Вот отчего у вас такой убогий язык? - уже добрее спросила она.
Впрочем, какой ещё может быть язык у буратин? Но слово уже вырвалось и пришлось развивать тему дальше. Вреда не принесёт.
- Вы же изучаете литературу. Должны бы чего-нибудь усвоить. Кто из вас читает классиков?
Весь класс замотал головами.
- Мы ничего не читаем! - с плачем поведали буратины. - Нам неинтересно!
- Конечно! - охотно подхватила историчка. - Вот боевики - это интересно! За границей читают нашего Достоевского, а им неинтересно!
О Достоевском она помнила только его фамилию. Но, это и не важно. Ей некогда сидеть над книгами, школа поглощает все силы. Работа с таким тупым материалом, как буратины, кого угодно выбьет из колеи. А вот им делать нечего, целый день шатаются по улице. Сидели бы дома и читали. Глядишь, и хулиганства на улицах уменьшится.
Класс между тем продолжал реветь. Татьяну Владимировну очень удивила подобная эмоциональность в деревяшках.
- Нам не нужен Достоевский! - хором голосили они. - Нам ни мир не нужен, ни война! Мы все будем дворниками! И уголовниками будем! По нас тюрьма плачет! Мы все будем работать на рынках и обманывать порядочных людей! Мы станем проститутками! Мы попадём в психушку! Там наше место!
- Но постойте, дети… - растерянно воскликнула учительница.
- Мы не дети! - с горьким плачем возразили они. - Мы идиоты! Мы сущее наказание! Таких раньше секли розгами! А теперь вы должны с нами цацкаться!
На учениках не было живого места. Вместо сердец зияли пепелища. И всё это от простых слов?!
Татьяна Владимировна достала зеркальце и взглянула на себя. Она не больна? Высунула язык и так застыла. Вместо языка извивалось раздвоенное жало.