Задумался мыслитель и ничего вокруг не видит, подумал я, остановившись. И прежде чем я спохватился, Феликс опустил на меня свой странный, будто издалека, взгляд и сказал:
- Нет, я вижу. Привет, Улисс.
- Привет. Тебе не влетит за это? - Я указал на разрисованные ступеньки.
- Что? Ах, да… Сейчас я…
Он вытащил из кармана платок, и вместе с платком вывалились обрывки пленок, карандаши, орешки. Я начал было подбирать, но тут появился домашний робот-мажордом, как их называют. Он мерно прошагал сверху по лестнице, вытянул гибкий рукав, и в этот рукав со свистом устремилось все, что было разбросано.
- Стой! - крикнул Феликс, и робот послушно замер.
Феликс порылся в уцелевших пленках и снова побросал их, видно, было уже поздно: нужную сцапал мажордом. Я протянул пленку, которую подобрал, но Феликс взглянул и покачал головой.
- Прямо беда, - сказал он. - Треклятый мажордом ходит за мной с утра до вечера.
- Он втянул что-нибудь важное? - спросил я, мне стало жаль Феликса. - Погоди, сейчас я его распотрошу, и мы выудим твою пленку, пока он ее не переварил.
- Не надо. - Феликс, махнул рукой. - Все равно этот вариант мезо-отрицателен. Я рассчитаю новый.
Тут я вспомнил про машину в полутемной комнате.
- Тебя разыскивает эта вертящаяся штука, - сказал я и добавил для ясности: - Ирг восемьдесят. Она… или оно ищет тебя и ругается.
- Да ну ее, надоела, - сказал Феликс. - Борговские штучки… Ладно, пойду посмотрю, чего ей надо.
Он стер часть формул со ступенек и побежал вниз.
Я посмотрел ему вслед. Славный он малый, только очень уж… не от мира сего.
В руке у меня был зажат обрывок пленки. Формулы, формулы, все незнакомые, какой-то график, две-три рожицы. А это что? Я удивился: дальше было жирно написано красным "Андра". "Что еще за новости?" - подумал я. Впрочем, мало ли Андр на свете.
* * *
- Как тебе удалось, старший, - спросил я однажды Борга, - пробить через Совет строительство такого роскошного корабля?
- Кораблей, - поправил Борг. - Их будет два. Два неразлучных друга. Хроноквантовые Орест и Пилат. Филемон и Бавкида. Улисс Дружинин и Робин Греков. - Он подмигнул мне, как первокурсник, желающий показать, какой он свойский парень. - Как я пробил? Да вот так и пробил - с перевесом всего в несколько голосов. Мне, видишь ли, помогло, что я теперь не член Совета: меньше ответственности, больше настырности… Спасибо тебе, пилот.
- За что? - удивился я. - За то, что тебя исключили из Совета?
- Че-пу-ха, - сказал Борг раздельно. - Тут другое. Мне сильно повезло в том, что ты оказался везучим. - Он усмехнулся, глядя, как я, ничего не понимая, хлопаю глазами. - Видишь ли, расчеты расчетами, а вероятность опасности была оценена не точно. Недаром я сам хотел лететь.
- Старший, не говори загадками! - взмолился я.
- Ладно, Слушай, пилот. Мы подвергли материалы твоего полета дотошному анализу и убедились, что вы с Робином были на волоске от того, чтобы… как бы популярнее… чтобы застрять вне времени, вернее - в безвременье… в общем. То, что вы возвратились, можешь рассматривать как новую флюктуацию вероятности.
- Флюктуация, - повторил я невольно, а самого продрало холодком до мозга костей при мысли о безвременье, которое и представить себе нельзя… о мертвом корабле… о призраках, этих вечных скитальцах, таинственных "летучих голландцах" космоса…
Да, да, я очень везучий. Я прошел на волосок от жуткой бездны, я не сгинул в безвременье, и у меня есть Андра. Ух, до чего я везучий!…
Сбылась мечта! По вечерам в моем доме бойко стучали каблучки, были освещены все окна, и за столом усаживалось со смехом и шутками человек восемь-десять, и расторопный мажордом только успевал поворачиваться. Я все посматривал на Андру - сияющую, оживленную. Она с удовольствием входила в роль хозяйки дома. Она учила конструкторов варить кофе по-перуански, и очень убедительно доказывала, что только этнолингвистика может дать удовлетворение человеку, ищущему и пытливому, и безудержно хохотала, когда Борг принимался рассказывать смешные истории.
И только Феликс, как мне казалось, ее смущал.
Он сидел, молчаливый и углубленный в свои мысли. Тщетно мы пытались расшевелить его, разговорить, засадить за шахматы. Как-то раз Андра решительно подступила к нему.
- Выпрямись, - сказала она. - Попробую тебя причесать.
Феликс послушно выпрямился на стуле, и Андра глубоко запустила руки в его заросли.
- Да он вполне ручной, - удивился Борг. - А говорили, будто никого не подпускает к своим кудрям.
Причесать Феликса не удалось: одна за другой у Андры поломались две расчески. Ну и смеялись мы тогда, а Феликс улыбался, кротко щурясь. Я подумал, что он похож на одичавшего котенка, которого невзначай погладили по голове.
Наверное, именно таких, как Феликс, в прежние времена называли "чудаками", "рассеянными до невозможности" и как-то еще. Все эти словечки решительно ничего не объясняют. Мозг Феликса автоматически ограждает себя от посторонней информации - в этом все дело. Защита, отбрасывающая все ненужное.
И вот что еще приходило мне в голову. Я был не очень силен в менто-обмене, мои земляки-примары куда шире пользовались направленной мыслью для общения. Однако с тех пор, как я покинул Венеру, я почти не встречал людей, владеющих менто-системой, а если и встречал, то убеждался, что они не идут дальше набора элементарных сигналов: "Как тебя зовут?", "Спасибо", "Партию в шахматы?" - и тому подобное. Чаще всего в ответ на свое менто я получал от таких собеседников неопределенно расплывчатый фон, не несущий информации. Робин - вот с кем я еще мог перекинуться менто: результат нашего многолетнего общения. Я хорошо его понимал, и он понимал почти все - разумеется, в известных пределах. Андре менто-система не давалась, хотя я пробовал ее тренировать.
С первой нашей встречи - с того дня, как Феликс вошел в рубку корабля, идущего на Луну, - мне постоянно казалось, что он свободно читает мои мысли. Конечно, это было не так. Человек, владеющий менто-системой, в разговоре всегда невольно пользуется приемом сосредоточения мысли. И вот эти-то мысли и улавливал Феликс, будучи от природы одаренным перципиентом. Не думаю, чтобы он воспринимал мысли собеседника, не знакомого с приемами менто.
Так или иначе, я чувствовал себя в обществе Феликса, как бы выразить… ну, неуютно, что ли. Восхищаясь его изумительным даром, я в то же время странно робел перед ним. Детски-застенчивый, молчаливый, он хранил в себе неприступные для меня, да и для многих других высоты.
* * *
Леона я не видел с тех пор, как жребий свел нас в поединке на олимпийских играх. Но стихи его часто попадались мне в журналах.
Леон, как мне показалось, раздался в плечах. Его летний светлый костюм приятно контрастировал с загорелым лицом.
- Я слышал, ты был на Венере? - спросил я.
Я знал, что, хотя комиссия Стэффорда давно закончила работу, на Венеру устремились по собственному почину исследователи-добровольцы - биологи и экологи, психологи и генетики.
- Я провел на Венере четыре месяца, - сказал Леон.
- Ну и как там?
- На Венере сложно, - сказал Леон. - Я разговаривал со многими примарами, и… я не очень силен в психологии, но мое впечатление: ничего такого нет.
Я посмотрел на Андру, наши взгляды встретились, в ее глазах я прочел беспокойство. Знает, что Венера - трудная для меня тема. Ах ты, моя родная… Я улыбнулся ей: мол, не надо тревожиться, мы с тобой сами по себе. Но Андра не улыбнулась в ответ.
- Ходит слух, - продолжал Леон, - что кто-то из примаров вышел из жилого купола без скафандра и пробыл четверть часа в атмосфере Венеры без всякого вреда для себя. Понимаете, что это значит? Правда, проверить достоверность слуха не удалось.
- Чепуха, - сказал один из наших гостей, конструктор Гинчев. - Психологическое обособление не может вызвать такие резкие сдвиги в физиологии. Примары остаются людьми, а человек без скафандра задохнется в венерианской атмосфере.
"Остаются людьми"… Что-то у меня испортилось настроение, и я уже жалел, что затеял этот разговор.
- Лучше всего, - сказал я, - оставить примаров в покое.
- Да как же так - в покое! - тут же вскинулся Гинчев. - Человечество должно заботиться о своих посланцах. Надо отсеять пустые слухи и научно…
- Сделай одолжение, не кричи, - перебил я его, морщась.
Гинчев вдруг умолк, глядя на меня и часто моргая. Вспомнил, должно быть, что я примар.
В наступившем молчании было слышно, как Гинчев завозил под столом ногами. Борг отхлебнул вина из своего стакана, тихонько крякнул. Андра сидела против меня, странно ссутулившись, скрестив руки и обхватив длинными пальцами свои обнаженные локти. Чем-то в эту минуту она была похожа на свою мать. Да, да, вот так же, в напряженной позе, сидела когда-то Ронга в забитом пассажирами коридоре корабля, с широко раскрытыми глазами, в которых застыл ужас.
Что было в глазах у Андры?
Вдруг она выпрямилась, тряхнула головой и, взглянув на меня, слабо и как-то растерянно улыбнулась. Узкие кисти ее загорелых рук теперь лежали на столе. Я с трудом поборол искушение взять эти беспомощные руки в свои…