* * *
Собирают только полностью созревшие плоды, срезая их острыми мачете. Затем разрезают плоды вдоль на 2–4 части, высвобождают из липкого желатинового слоя зерна и оставляют их на несколько дней бродить под действием собственных ферментов и диких дрожжей.
Эта операция придает зернам неповторимый шоколадный аромат. Потом какао-бобы сушат на солнце, разложив на циновках или специальных бетонных площадках. На этом предпромышленная подготовка изготовления шоколада заканчивается.
* * *
Ира ложится на спину и "зависает" в воде, едва шевеля кистями рук. Сейчас, при свете луны, она ужасно похожа на русалку. Валера шумно фыркает, плавает на спине, изображая кита. Димка на берегу расшнуровывает кеды и рассказывает Соне, как родители пытаются выжить его из квартиры. Доносятся обрывки фраз:
- …Сами подарили, теперь - отбирать? Выкусят… Ну, счета не плачу. Пока они бумажки соберут, чтобы отключить мне коммуналку, в тартарарах все будем уже… Поздно спохватились.
Мы слышали эту волынку сто раз, как минимум. На одной стороне баррикад упорствующий в своем нежелании учиться и работать сын, на другой - обеспокоенные родители. Они почему-то не желают принимать аргумент о неминуемом апокалипсисе, из-за которого все виды социальной деятельности теряют смысл. Хотят наставить ребенка на путь истинный. "Ребенок" тем временем пытается успеть попробовать все.
Например, ночное купание в водохранилище. Под светом луны и укоризненными "взглядами" плакатов "Купаться строго запрещено!".
- Строго купаться! - тихо смеется Ира.
Вода к августу прогрелась - такое впечатление, что плывешь с теплом молоке. Никакого сравнения с холодным грязным морем. Надо бы почаще приезжать сюда. Морока, конечно, пробираться через бурелом и лезть через дыру в заборе, но результат того стоит.
- Тут нет течения? - Соня опасливо трогает воду большим пальцем ноги. Она не слишком хорошо плавает.
- Нет! Давай сюда!
- Только я буду медленно заходить, ладно?
- Ладно-о-о-о… Я тебя жду!
- Хей-хей! - ко мне подплывает Валерка, толкает плечом. - Айда наперегонки, к тому берегу?
- Я тоже хочу, - Ирка-русалка выныривает из оцепенения, подгребает ближе и широко улыбается, глядя на луну.
- И я! - справившийся со шнурками Димка прыгает в воду с разбега.
Мы плывем наперегонки с облаками, в которых ныряет луна, смеемся, брызгаем друг на друга, Валерка хватает Диму за пятку и пытается утянуть на дно. Первой оказывается Ира - кто бы сомневался в русалке? - она единственная не устала и готова сразу же двигать обратно. Остальные выбираются на берег и сопят, как стадо морских котиков. Потом я внезапно вспоминаю, что Соня там одна.
Когда мы возвращаемся, Сонина одежда лежит на берегу, а ее самой не видно.
Я ныряю да звона в ушах, и кричу - пока не срываю голос. В результате появляется охрана с фонарями и собакой. Хорошо, что собака толстая и медленная - мы успеваем к дыре в заборе раньше, чем она.
Пока мы бежим по лесу, поскальзываясь и спотыкаясь в темноте, я судорожно думаю, что делать. Кроме анонимного звонка в службу спасения в голову ничего не приходит.
- Хочешь совет?
- Ну? - мы доезжаем на Валеркиной машине до Орлиной сопки, тут мне выходить.
- Если хочешь остаться в счастливом неведении, будто ее инопланетяне там забрали или подводные жители… Не смотри телевизор в ближайшие дни, - Ира сочувственно смотрит на меня. Я брякаю первое, что приходит в голову:
- Ты видела про близнецов?
- Сложно было не увидеть, они по всем каналам и в лентах новостей были. Теперь вот маньяка ищут.
Я молча киваю и выхожу из машины.
- Ты и вправду послушайся Иру, хорошо? - Димка выглядывает из окна. - Просто если она утонула…
"Тело с силой протянуло через первую, крупную решетку водозабора, и его фрагменты застряли уже в трубе. Во всем Владивостоке было отключено водоснабжение, пока специальные службы извлекали части трупа из системы. Еще раз напоминаем: купание в городском водохранилище…"
- Строго запрещено, - я запрокидываю голову и выливаю в глотку последние сто пятьдесят грамм коньяка. Больше спиртного в доме не осталось.
* * *
На шоколадной фабрике зерна очищают и обжаривают во вращающихся барабанах при температуре 120–140 °C. Правильное и равномерное обжаривание окончательно формирует вкус шоколада.
После этого ставшие хрупкими зерна дробят в особой машине, которая сортирует крошку по размеру частиц, пропуская через систему сит, заодно удаляя оставшиеся фрагменты кожуры.
* * *
Владивосток стоит - если улицы некоторых городов не готовы к зиме, то наш не готов просто к любому времени года. Узкие извилистые улочки, постоянные мелкие аварии и бесконечные пробки. Я оставляю машину где-то за километр от бара и бреду пешком, подняв воротник пальто. От промозглого ветра и мороси это не спасает. Впрочем, не спасли бы ни зонт, ни шапка - ветер с Тихого океана пробирает до костей через самые понтовые шубы и крутые пуховики, купленные в специальных спортивных магазинах. Непродуваемая мембрана, гортекс… Тьфу. Только не для прибрежного города, я вас умоляю.
Ребята уже на месте. Несмотря на то, что они уже успели согреться, сидят нахохленные и хмурые. Окно залеплено мокрыми желто-бурыми листьями. Бармен включил радио - передают, что в двух десятках километров от берега затонул нефтяной танкер. Рассказывают про умирающих птиц со слипшимися перьями. Про тюленей и дельфинов, которых выбрасывает на берег.
- Тюлени, - Ира морщится, как будто собирается заплакать. Кутается в серую шаль, кусает губы. Смотрит на нас так, как будто это мы подплыли ночью к танкеру и продырявили обшивку.
- Все там будем, - говорю я и заказываю ирландский кофе.
- Скучно, - Дима откидывается на спинку стула и пялится в потолок. - На работу устроиться, что ли?
Валера встает и аплодирует:
- Где же небо, падающее на землю? Ты, часом, время года не перепутал?
- Ничего я не перепутал, - голос у Димки сухой и бесцветный, как зимняя трава под снегом. - Кто же знал, что мы такие быстрые. За лето все успели. А сейчас, как раз, когда нужно веселье…
Он, не прощаясь, отодвигает стул, встает и молча идет к выходу.
Ира провожает его сухими глазами.
- Давай тоже пойдем? - она тянет Валерку за рукав. - Мне здесь холодно.
Он протягивает ей ключи:
- Подожди меня в машине, хорошо? Минуту.
Ира неуклюже выбирается из-за стола. Я только сейчас замечаю, что она беременна.
Подождав, когда она скроется за дверями, Валера наклоняется ко мне и шепчет:
- Ну, и что мне с ней делать?
- В смысле?
- Без смысла. Понимаешь, она чем дальше, тем больше с ума сходит. На полном серьезе строит планы. Выбирает страну для свадебного путешествия следующей весной - весной, черт побери! Рассуждает об обоях для детской и о цвете коляски.
Я молча кручу пальцем у виска.
- Вот и я о том же! Он же даже родиться не успеет…
- Он?
- Или она, я не знаю. И узнавать не хочу. Чтобы не привязываться. Меня все это давит, понимаешь? Ужасно давит. Как будто между плитами. С одной стороны - мы же с вами все решили, приняли, успокоились… А с другой стороны - это какое-то неожиданное невозможное будущее, ребенок. И Ирка, предательница, кто ж мог знать, что ей гормоны настолько в голову ударят?!
Что я могу сказать. Я молча пожимаю ему руку, понимающе молчу. Он встает и медленно, нехотя идет к выходу.
В следующую субботу Дима мне не звонит. Впервые с мая. Я жду до семи вечера, потом сам набираю его. "Абонент недоступен".
Делать все равно нечего, поэтому я обуваюсь, натягиваю пальто и, натянув на глаза уже зимнюю шапку, отправляюсь к нему домой. Там застаю плачущую мать и, судя по количеству полицейских, все местное отделение.
Передозировка героином, если оценивать по состоянию тела - мертв уже несколько дней. По полу вокруг тела равномерно рассыпан белый порошок.
* * *
Следующий этап изготовления шоколада - растирание перемолотой крошки между жерновами и превращение ее в густую, вязкую массу, на основе которой и изготавливается какао-порошок путем гидравлического прессования шоколадной массы, удаляющего из нее избыток жира. В шоколаде-сырце его содержится 54 %, а в какао-порошке 10 % и менее.
* * *
- Сказали - послеродовая депрессия, - Валерка вертит незажженную сигарету в руках, крошит табак на скатерть. - Нынче повеситься на простыне в палате - это называется послеродовая депрессия.
- А ребенок что?
- Девочка-то? Лежит в какой-то этой… - он водит рукой по воздуху, вспоминая слово, - кювете, что ли. Недоношенная родилась. Наверняка умрет. Как и все мы.
- А ты как?
- Я-то? Ничего. Решил не тянуть до декабря. Димон ушел, но принципы его остались. Live hard - die hard. Приятель звал в Хабаровск на выходные. Там какая-то тусовка стритрейсеров. Уж я постараюсь отжечь.
- Чтоб назад не пришлось возвращаться?
- Сечешь, - он достает из кармана пятитысячную купюру. - Я заплачу. За нас с тобой, и за отца-основателя, ну, и за девочек. Ничего такое лето было, согласись? Пассионарное.
- Угу, - я давлюсь лимонной кожурой, закусывая коньяк. - Удачи.
- Тебе тоже. Сдохни красиво.