- Вот мы его недели через три по-дружески обяжем. - И министр сказал своему референту: - Запишите в важные и напомните мне, если я забуду!
- Как ваша новая, особенная, как у вас ее называют, тема? - спросил министр.
- Мы имеем право ожидать очень интересных результатов… - и Михаил Андреевич рассказал о замеченном несколько месяцев тому назад своеобразном действии одной из опытных энергетических установок на состояние обслуживавших ее работников. Установка была предназначена для других целей, а ее возбуждающее действие на людей вначале вызвало тревогу за качество изоляции. Однако Федор Александрович решил поставить наблюдения. Здесь министр перебил Степанова:
- Я слышал, что вы и сын Федора Александровича особенно настаивали на развитии этой темы?
- Может быть, это не совсем так. Федор Александрович утвердил состав инициативной группы и назначил ее руководителем Ивана Петровича - потому что он очень возражал против такого направления работы. Федор Александрович хорошо знает Ивана Петровича. Теперь Иван Петрович стал ярым сторонником нашей новой темы.
Увлекаясь, Михаил Андреевич закончил словами:
- Мы убеждены в том. что советская наука находится на пороге получения возможности благотворно воздействовать на живые организмы, повышая их силу и работоспособность. Может быть, удастся подойти к проблеме долголетия…
Когда Степанов простился и вышел, министр проводил его задумчивым взглядом.
- Растет, выросла смена всем нам, - сказал он ни к кому не обращаясь.
- Уже выросла и будет расти, - подтвердил его товарищ, бывший конноармеец гражданской войны.
- А не думаешь ли ты, Василий Васильевич, что нам с тобой, если захотим, можно будет дополнительно, сверх нормального срока жизни, поработать? Прикажут подольше жить?
ИНТИТУТ ЭНЕРГИИ
1
Относительно новое здание, построенное в третьем десятилетии XX века стоит на одной из центральных магистралей города. Семь высоких этажей, большие, почти квадратные окна внизу, выше - квадраты расплылись вширь; на фасаде ложные колонны с капителями, два ряда балконов - архитектурное украшение. Перед зданием лежит плоский асфальт новой площади. Из окон видны: слева - кирпичный массив с острыми крышами, стиль весьма смешанный, затем узкий, крутой, мощеный брусчатый подъем; справа - очень крепкие кирпичные стены старинной крепости. У здания ждут автомобили чуждых городу марок. На тротуаре охрана. Один или два человека в синей с красным форме, шнур пистолета, погоны.
В этом здании люди работают и некоторые из них там же живут - все это под охраной международного права. Они в чужой стране, они представляют здесь свою далекую родину, и… наблюдают жизнь. Много пишут, сообщают, доводят до сведения и, - как бы сказать на языке международного права? Ну, исследуют, что ли? Узнают, изучают, расспрашивают?… Нет, все не подходит… Скажем прямо, они так же и… впрочем, не будем говорить прямо, в дипломатии нужно уметь понимать без слов, это первое; второе - ведь не все же, наконец, нарушают этику международных сношений. Мы против огульных обвинений, нет, мы уверены, что исключения подтверждают правило. Вы же, друзья читатели, сумеете, по совести, вынести заключение. Дело ваше!
Итак, в этом здании, третий этаж, окно на фасад, в деловом кабинете, длилась беседа. Судя по состоянию пепельниц, наполненных не окурками сигар, - зачем, ведь русский табак знаменит во всем мире, и так легко курятся душистые папиросы, - разговор должен был приближаться к концу.
- Итак, дорогой Лайдл, могу вас заверить, что я в состоянии выполнить просьбу нашего высокоуважаемого мистера Томаса Макнилла. Повторяю: ему нужен некто, мужчина, техник, образованный, здоровый, внимательный, осторожный, ловкий. Цель - дальняя поездка и точные наблюдения. Такой человек у меня есть.
По взаимному положению, сказавший это - хозяин, а Лайдл - гость. Внешне и внутренне говоривший - это тип дельца, которых в далекой заокеанской стране, выдвигают две близкие силы, или два способа игры - биржа и выборы. Коренастый, массивные плечи, тяжелые черты гладко выбритого лица. Много уверенности, много деловой хватки, много решимости, очень деятелен.
Лайдл - кажется полной противоположностью. Высокий рост, стройное тело атлета, правильное лицо, густые, каштановые волосы, гладкая свежая кожа, блестящие зубы. На вид ему едва тридцать лет, на самом деле - немного за сорок. Мистер Лайдл любит искусство. Сборник статей об эпохе Ренессанса в изысканно-стильной обложке был встречен ценителями очень тепло. Образованный гражданин западного континента неожиданно сумел найти нечто новое на истоптанной почве Италии, он смог под своим оригинальным углом увидеть хорошо знакомую область. Было много лестных отзывов печати. Книгу Лайдла цитировали. Свободная поза, изящные руки… Нет, положительно, мистер Лайдл хорош…
- Но мистер Макнилл пишет, - говорит Лайдл, - что этот… человек должен быть на месте непременно в последние дни июля. Остается мало времени, а мистер Макнилл сама точность. Ваш человек может опоздать! Ведь это в Азии.
И голос у Лайдла очень приятен.
- Сегодня - его позовут, завтра - выезд. Дорога - три дня. Успеет приехать, осмотреться и приготовиться. Этот голос хрипл и резок. Это не Лайдл. Все. Лайдл встает. Пожимая ему руку, хозяин спрашивает:
- Сегодня опять в музеи? Ведь вас патронирует эта невестка, нет, племянница известного…? - (Была названа фамилия Федора Александровича.) - Что же, по старой английской поговорке, и кошка может смотреть на короля!
Он продолжает:
- Красивая женщина, а?
Мистер Лайдл слегка морщится.
- Да, у них есть красивые женщины. Можно понять некоторых наших соотечественников.
- Зачем она работает, ей, очевидно, нужны деньги?
- У них здесь считается приличным работать.
- Красивой женщине всегда нужно много денег. Я бы не отказался от информации из окружения… (и опять была названа фамилия Федора Александровича).
Мистер Лайдл еще больше морщится:
- Я полагаю, что мой прекрасный гид не захочет выполнять эту роль.
Мистер Лайдл делает шаг. Он готов проститься. Вдруг он останавливается. Что с ним? Выражение лица мистера Лайдла резко меняется. Он больше не морщится. Брови сходятся. Очевидно, его заняла новая мысль.
Его собеседник, коренастый мужчина, широко расставив ноги и засунув глубоко руки в карманы пиджака, пристально смотрит на него.
Странно, но эти два таких разных человека внезапно стали как-то похожи. Сейчас в них явно видны общие черты. Мистер Лайдл говорит:
- Слушайте, дорогой Смайльби, вы даете мне новую мысль.
Мистер Смайльби опускает углы губ и оскаливает зубы. При большом желании, это похоже на человеческую улыбку. Чувствуется желание выразить удовольствие.
Мисгер Лайдл продолжает, а голос его звучит по-иному:
- Вы предлагаете мне дело. Я честен и не хочу вас обмануть. Я тоже могу предложить вам дело. Услуга за услугу. Эта женщина… мне нужна! Помогите мне, а я помогу вам.
Мистер Смайльби вытаскивает правую руку из кармана и сует ее Лайдлу:
- Я знал, что вы меня поймете. По рукам!
Они опять садятся. Это - деловой разговор.
2
В недалеком прошлом он, Толя, Толечка или Толька для девушек и приятелей, а для постороннего мира товарищ Заклинкин, Анатолий Николаевич, молодой инженер, был человек, как человек. Так по крайней мере казалось на первый взгляд.
Семейство было весьма практичное, как справедливо говорили соседи. Все больше - в дом, а из дома - ни, ни! Ну, взять хотя бы мать. Сумела же после, скажем, весьма пестренькой, нэповской жизни смазливой продавщицы, удачно замуж выскочить - за недалекого умом бухгалтера.
Супруг оказался очень удобным и охотно жил в послушании у жены, таская как крыса в нору, только в дом, а ил дома - ни, ни! Дети. мальчик и девочка, тоже слушались мамы и папы. Воспитание получали хорошее - умываться, зубы чистить, быть чистенькими. Учиться - это обязательно.
Собрался было Толя под чьим-то дурным влиянием, после седьмого класса бросить среднюю шкалу, так что тут было:
- Ты что же, щенок, захотел быть грязным, захотел быть рабочим! Да ты мне не сын! Да в кого ты такой!
"Дурачка" приструнили, добились "сознания". Солидная к тому времени мамаша, не читавшая в жизни ни одной порядочной книги, сумела внушить сыну, что представитель "интеллигентной" семьи может быть только инженером.
Ленивый сынок сумел окончить среднюю школу, а в 1941 году перешел на второй курс института. С началом войны в семье была большая тревога, но все разрешилось благополучно. Первые три года провел Толя в далеком тылу, в одном из глубинных среднеазиатских городов, где даже не было затемнения. Но жить пришлось самостоятельно, так как папа с мамой и с сестрой эвакуировались в другое место, где папа устроился весьма выгодно. Хотя родители и посылали кое-что сыну, по мере возможности, но Толе пришлось "туго" - по его мнению. А в общем - время шло.