- Кнопки? - С интересом посмотрела на зажигалку Елена. - Это часы, это рентген, это компас, это барометр, это измеритель давления, это… надо же, забыла. Долго не пользовалась. В общем, это что-то вроде ключа-отмычки ко всем электронным приборам, какие только существуют на свете, - зажигалка исчезла в лохмотьях, которые уже начали казаться Антону особенными, раз оттуда появлялись такие вещи. - Ну что я могу сказать? - вздохнув, подняла кружку Елена. - Как поется в одной нашей песне: "Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет!" Самогончик первый сорт! За молодость - время надежд!
Антон подумал, что самая сладкая отныне для него надежда - завладеть старухиной зажигалкой. Ему захотелось, чтобы это время пришло как можно скорее. Ему - зажигалка, а Елене пусть остается почет. Из всего виденного Антоном в этом мире зажигалку можно было сравнить разве лишь с дозиметрическим столбом.
Он вдруг ощутил в голове странную свистящую, как после хорошего шприца с наркотиком, вороночку. Некая неожиданная антимысль превратила все его предшествующие мысли и умозаключения в ничто, в пыль. Такое обычно происходило, когда факты вступали в абсолютное противоречие с его представлениями об этих самых фактах. Новая реальность всегда начиналась с ничто, расчистки фундамента, превращения прежней реальности в уносимую ветром пыль. "Почему она здесь? - посмотрел на Елену Антон. - Одна-одинешенька и в лохмотьях?"
Антон перевел дух. Давненько он так напряженно не думал. Наверное, на лбу у него вспухли жилы, а воздух над головой расплавился.
- Я ничего не понимаю, Елена, - честно признался он. - И, видимо, не пойму, пока ты мне не объяснишь. Поэтому я прекращаю думать. Давай выпьем! За старость - время мудрости, спокойствия и… - чуть было не сказал: "подарков". - Если ты когда-нибудь захочешь мне объяснить, я буду рад.
- Когда-нибудь, - Елена залихватски опрокинула кружку, закусила червями. - Скоро, - икнув, качнулась на крыльце.
Антон увидел, что она сильно пьяна. Но мгновение спустя Елена сидела прямо, смотрела ясными трезвыми глазами в огонь, беснующийся в тесном жестяном коробе. Самогон действовал на нее как-то пунктирно.
- Как успехи в охоте? - спросила Елена.
- Завтра утром замочу первого, - вместо охотничьего азарта Антон ощутил неурочную жалость к зверю, ставшему почти ручным. В том смысле, что зверь сжирал подкормку, не приводя сородичей. То есть решил, что Антон должен кормить его потому, что он такой любитель этих самых зверей. - А потом они у меня пойдут по графику.
- Когда-то эти животные назывались крысами-пасюками, - сказала Елена. - Они были раз в десять меньше нынешних.
Антон пожал плечами. Когда-то на земле было много разных зверей. Как, впрочем, и людей, говорящих на разных языках. Сейчас остался единственный вид. Как, впрочем, и разные люди превратились в единственный, говорящий на одном языке народ. Потому и называется: "зверь", что некого больше так называть. Кроме, конечно, человека. Крыса так крыса. Впрочем, говорили, что где-то сохранились и другие звери - не крысы. Кто-то где-то кого-то видел. Антон сам ни разу не видел, поэтому не верил.
- Я читал, раньше и мухи были другие, - заметил он. - Маленькие и не такие твердые. Ведь не убить гадину! Зимой они куда-то пропадали. Не то, что нынешние - жрут сквозь снег!
- Раньше это были два совершенно разных вида насекомых - мухи и тараканы. Они жили поблизости от людей, там, где грязь. После повышения уровня радиации они у вас соединились в один. Почему они не замерзают зимой, я не знаю. Нормальные тараканы погибают при четырех градусах тепла по Цельсию.
- Елена, - подлил ей в кружку Антон, - а там, где рестораны на светящихся сваях, звери и мухи разве не такие, как здесь?
- Нет, - покачала головой Елена, - там очень много разных. Особенно бабочек и певчих птиц.
- Что такое бабочки? - спросил Антон.
- У них большие красивые крылья, - объяснила Елена, - они похожи на цветы и живут среди цветов.
- И, как наши мухи, пьют кровь и едят дерьмо?
- Они питаются пыльцой, - поморщилась Елена. - Еще у нас сохранились пчелы, они делают мед.
Антон вспомнил: мед - это что-то вроде жидкого сахара. Если бы у них появились такие, как описывает Елена, бабочки, подумал он, их бы в один день переловили-перебили-перестреляли из всех подручных средств.
- Может, и птицы у вас не нападают на людей? - У него закралось подозрение, что Елена издевается над ним. "ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ ДРУГ, ТОВАРИЩ И БРАТ", - ни к селу, ни к городу вдруг вспомнил он один из лозунгов коллективистов. Они иногда писали их - почему-то неизменно кроваво-красными буквами - на белых стенах домов. Антон не понимал людей, тратящих время и дефицитную краску на написание подобной галиматьи.
- Нет. С птицами, которые нападают на людей, я познакомилась здесь.
- Они не всегда нападают, - возразил Антон, - например, на меня за два месяца ни разу.
- Потому что выводят птенцов, - объяснила Елена, - зимой они не такие мирные.
- Это наша единственная птица, - с некоторой даже гордостью за опасное отродье произнес Антон. - Она не поет и не живет среди цветов.
- У нас она называется ворона, - скучным трезвым голосом произнесла Елена. Антон понял, что ей надоели его расспросы. Она не может вернуться туда, откуда пришла, и это ее злит. - Наша значительно меньше вашей и никогда не нападает на людей. Хотя меня там не было восемьдесят с лишним лет, может, теперь там все по-другому. - И без всякого перехода: - Я полагала, что главная задача вашей школы - атомизация сознания при помощи возведения индивидуализма в абсолют, когда он, в сущности, превращается в свою противоположность, так сказать, в антиидею. Я, видишь ли, специалист-обществовед, можно сказать, нахожусь здесь в научной командировке… - Помолчала. - Несколько, правда, затянувшейся… Но ты умеешь мыслить логически. Это вселяет определенные надежды. Давай выпьем по последней. Мне пора.
Антон попытался представить себе, какой была Елена восемьдесят с лишним лет назад. Наверное, очень красивой. Сколько же ей сейчас? Антон редко встречал людей старше пятидесяти. Он вдруг ощутил смутное - сродни хватательному рефлексу - беспокойство, суть которого осознал не сразу. А когда осознал, едва сдержался, чтобы не броситься на Елену, не придавить ей горло коленом, не выпытать: где это птицы не нападают на людей, а поют ангельскими голосами, где бродят стада мирных добрых зверей, где на светящихся сваях над океаном устроены рестораны, а над цветами летают эти, как их… бабочки? А выпытав, немедленно бежать туда, задрав последние штаны. Остановила мысль: чего же сама Елена не там? Есть ли туда дорога, если за восемьдесят с лишним лет она не сумела вернуться? "Молодым везде у нас дорога…" - вспомнил Антон слова из тоталитарной песни.
…Кажется, в восьмом классе их возили на экскурсию в большой город в музей. Обедали в городской столовой. Она напоминала огромный сарай с бесконечными рядами столов, лампионами на потолке, грязью на полу. Учитель раздал талоны. За талоны давали тарелку супа, кашу, хлеб и стакан горячей воды. У Антона в супе обнаружилась муха. Гадкая, коричневая, она шевелила волосатыми лапами, потрескивала крыльями и подкрылками, не в силах ни уползти, ни умереть.
Муха напоминала подбитый, вязнущий в болоте, но сражающийся за свою жизнь вертолет. Антон, прочитав лозунг на входе: "КАЖДЫЙ ГРАЖДАНИН ИМЕЕТ ПРАВО НА БЫСТРОЕ И КАЧЕСТВЕННОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ", направился к окошку, чтобы быстро заменить суп на более качественный - без мужественно сражающейся за свою жизнь мухи. "Пошел вон, сволочь, - отогнал его наливающий, - здесь тебе не ресторан!"
"Да, здесь определенно не ресторан, - подбросил дровишек в жестяной короб Антон, - но как попасть в ресторан?"
- Ты раньше охотился на крыс, пардон, зверей? - услышал Антон голос Елены.
Жестяной короб сделался малиновым и грел не хуже настоящего радиатора. Огромная луна, стряхнув с себя не только отблески заходящего солнца, но и звездную пыль, стояла прямо над ними, как некогда поразившая Антона невообразимыми размерами восковая голая женщина в витрине привокзального публичного дома. Развалины, деревья отбрасывали в восковом лунном свете четкие, похожие на чертежи, тени. Если бы не стена, выпивающих Антона и Елену вполне можно было бы засечь из дальнего пограничного леса, с противоположного пограничного берега, выпустить снаряд по движущимся вокруг неподвижного малинового пятна теням. И все. Прощай, ресторан. Антон судорожно придвинул короб поближе к стене.
- Не раз, - ответил он чистую правду.
- Мне тоже приходилось, - сказала Елена. - Когда их убиваешь, они кричат. Совсем как люди.
Антон подумал: вероятно, Елена убивает их как-то неловко. У него они и пасть открыть не успевали.
- Однажды зимой, - задумчиво продолжила Елена, - звери на моих глазах напали на инвалида. Он был хоть и однорукий, но сильный. Тянул санки с дровами. Они обложили его стаей, как волки.
- Кто?