- Благодарю вас. Я все равно собирался уехать завтра после обеда.
- Прекрасно. Постараемся сделать все, что в наших силах.
Я прошел по коридору мимо комнаты, где еще недавно спорили Тэд и Барневельд, и спустился в холл. Здание, казалось, вымерло, и я почувствовал себя ужасно одиноким.
На одном из диванов в холле, листая журнал, сидел Тэд. Он взглянул на меня.
- Доктор Б. подумал, что у вас может не быть машины, чтобы вернуться в город. А достать здесь такси сейчас почти невозможно. Хотите, подвезу?
- Спасибо. Вы едете в Бостон?
- Я живу в Кембридже, прямо за рекой. Пошли.
У него была старая, потрепанная двухместная машина марки "лотос". Взвыл мотор, Тэд выстрелил машиной со стоянки на кольцо и на ручном управлении с рыком ринулся вперед. "Наверное, у него нет автоводителя", - подумал я.
Давненько я не бывал в апреле в Новой Англии и совсем забыл, как здесь бывает холодно, а ведь на мне все еще был легкий спортивный костюм. И теперь у меня зуб на зуб не попадал от холода. Тэд, к счастью, этого не замечал. Стараясь перекричать вой мотора и свист холодного ветра, он без устали говорил, жестикулируя одной рукой, а другой ведя машину сквозь все уплотнявшееся уличное движение. Темы его монолога сменялись почти с такой же частотой, как перекрестки, которые он проскакивал с удивительной скоростью. Он говорил о Россмене, Барневельде, что-то о турбулентных потоках воздуха, о математике, о загрязнении атмосферы и даже попытался прочитать мне небольшую лекцию об особенностях климата на Гаванях. Я послушно кивал головой, между тем как все тело мое сотрясалось от дрожи. Всякий раз, когда Тэд обгонял очередную машину, я мечтал оказаться на автоматической линии автострады.
Он забросил меня в отель. Услышав его название, Тэд высоко поднял брови:
- Роскошно путешествуете - лучший отель в городе.
Моя комната оказалась удобной. И теплой. Однако меня удивило, что отель не предоставил мне более вместительного номера. "Слишком много людей приехало, не хватает мест", объяснил портье. По видеофону я заказал себе одежду, весьма скромную: брюки, пиджак и самые необходимые принадлежности туалета.
Ужин я принял было за ленч, пока не осознал, что все еще продолжаю жить по гавайскому времени. В полночь я не испытывал ни малейшего желания спать и смотрел ночные телепередачи до тех пор, пока незаметно для себя не погрузился в сон.
Солнце поднялось над Западным полушарием, согревая своим теплом моря, континенты и покрывающий их словно мантией беспокойный, давящий своей тяжестью на земную поверхность воздушный океан. Атмосфера, получающая энергию от Солнца, закрученная вращением Земли, двигалась словно живое теплокровное существо. В ней пульсировали ветры. Гигантские столбы воздуха вздымались вверх, впитывали влагу и вновь обрушивались вниз, освобождаясь от нее; они собирали тепло тропиков и несли его к полюсам - а вместе с теплом несли жизнь. Над этим не знающим покоя взвихренным слоем атмосферы воздушный океан становился спокойнее, и в нем лишь продолжали стремительно мчаться струйные течения. А еще выше, в потемневшем небе, где вспыхивали метеоры и разреженный воздух становился совершенно непригодным для дыхания, но все же прикрывал Землю от жесткой, мощной солнечной радиации, - в атмосфере зарождались электрические заряды. Постоянно колеблемый солнечными и лунными приливами и отливами, терзаемый магнитными бурями и невидимым межпланетным ветром, воздушный океан исчезает в темных глубинах космоса.
Я проснулся поздно, поспешно натянул на себя костюм и вызвал машину, чтобы ехать в Климатологический отдел. Пока машина с автоводителем пробиралась сквозь немыслимую кутерьму Бостона, я купил на завтрак в автомате-буфете, установленном на спинке заднего сиденья, лучшее из того, что мне могли предложить: синтетический фруктовый сок, подогретый бисквит и порошковое молоко.
Из машины я позвонил в Отдел. Секретарша Россмена сообщила, что он занят, но пошлет кого-нибудь встретить меня в холле.
Автомобильная стоянка возле Бюро была забита машинами, а в холле металось множество людей. Я назвал свое имя дежурному, тот кивком указал мне на тоненькую хорошенькую блондинку в светло-зеленой юбке и такого же цвета свитере, сидевшую за столом. От всей ее легкой фигурки, казалось, исходил аромат свежести, цветущих полей.
- Присцилла Барневельд, - представилась она. - Доктор Россмен просил сопровождать вас, чтобы вы не заблудились по пути в Сектор.
Я заметил, что глаза у нее серовато-зеленого цвета, слегка удлиненное лицо с правильными чертами заканчивалось небольшим, но решительным подбородком.
- Да-а, - протянул я, - вы, пожалуй, самый приятный из всех сюрпризов, с которыми мне довелось встретиться в Бюро погоды.
- А это самый приятный комплимент… по крайней мере за сегодняшний день. - Она говорила с легким, едва заметным акцентом. - Лифты вон там.
- Не забудь очки, Барни, - напомнил ей дежурный.
- О, спасибо, - она вернулась к креслу, в котором сидела, и подобрала очки. - Без них я бы весь день напролет щурилась.
- А почему Барни? - спросил я, пока мы шли к лифтам.
Улыбка скользнула по ее лицу.
- Это лучше, чем "Присей" или "Силли", не правда ли?
- Да, конечно. - Двери лифта распахнулись, и мы вошли в кабину. - А это вам не мешает порой?
- Да не такой уж я пунктуальный человек… особенно в отношениях с людьми… Третий этаж, пожалуйста, - сказала она в щелку панели автоматического управления лифтом.
Оформление документов в секции обслуживания на установку у нас в Гонолулу службы срочного прогнозирования доктора Россмена заняло у меня почти час. Барни помогала мне и, когда все нужные бумаги были заполнены, заложила их в автомат-исполнитель, который занимал большую часть помещения. Потом она спросила:
- А вы видели все здание? Я бы могла устроить вам официальную экскурсию, хотите?
"Только этого мне не хватало", - подумал я; впрочем, это все же лучше, чем торчать в аэропорту в ожидании очередного рейса.
- Ну, что ж, показывайте.
Экскурсия заняла остаток утра. Здание оказалось гораздо вместительнее, чем можно было предположить, обозревая его снаружи. С задней стороны находилась пристройка, где размещались магазины и склады запасного оборудования. Барни показала мне лаборатории, в которых занимались изучением свойств воздуха при различных давлениях и температурах: его химическим составом, способностью поглощать тепловую энергию, влиянием содержания водяного пара, частиц пыли и множеством других явлений. По пути к вычислительному центру мы оказались в теоретическом секторе.
- У теоретиков особо нечего смотреть, - сказала Барни, когда мы проходили мимо их небольшого помещения. - Только и знают, что целыми днями сидят и пишут уравнения, которые мы потом должны решать.
Вычислительный центр производил сильное впечатление: ряд за рядом тянулись гудящие компьютеры, из кассет выползали спирали перфолент, куда-то бежали девушки, печатающие устройства выстреливали длинные свитки непонятных цифр и символов.
- Здесь я работаю, - донесся до меня голос Барни сквозь шум машин. - Я математик.
Я рассмеялся.
- Для не очень-то пунктуального человека, как вы изволили выразиться, это весьма неожиданная профессия.
- Я не очень пунктуальна только с людьми, - возразила она. - Другое дело с компьютерами. Я прекрасно лажу с большими машинами. Они не проявляют нетерпения, им незнакома смена настроений. Они строго логичны. Нужно только задать им программу на будущее. С ними гораздо легче договориться, чем с людьми.
- Но с ними, наверно, довольно скучно, - заметил я.
- Ну, а люди, особенно некоторые, иногда раздражают, отпарировала Барни.
- Это место, - сказал я, наблюдая за девушками, обслуживающими компьютеры, - представляется мне гаремом для метеорологов.
Барни кивнула.
- Здесь и в самом деле то и дело завязываются романы. Я частенько говорю, что, если бы программистами были мужчины, в отдел наведывалось бы вдвое меньше мужчин с требованиями специального программирования.
- Вероятно, женский труд дешевле.
- И лучше, во всяком случае, если говорить об аккуратности, - горячо заверила меня Барни.
- Простите, я сказал, не подумав. Такая у меня дурная привычка. Я не имел в виду…
- Я не обижаюсь, - улыбнулась Барни.
Чтобы переменить тему разговора, я сказал:
- Вчера вечером я встретился с доктором Барневельдом это ваш отец или дедушка?
- Дядя, - ответила Барни. - Ян Барневельд. Он получил Нобелевскую премию за исследования физической химии воздуха. Это он изобрел первые препараты для засеивания облаков, которые воздействуют на непереохлажденные облака.
Звучало внушительно, хотя я не имел ни малейшего представления о предмете разговора.
- Мой отец - Ханнес Барневельд, они с мамой работают в Обсерватории Стромло в Южной Африке.
- Астрономы?
- Да, отец - астроном, а мама - математик. Они работают вместе.
Я улыбнулся.
- Значит, вы пошли по стопам своей матери.
- Вот именно. Пойдемте. - Она взяла меня за руку и провела сквозь узкий ряд компьютеров. - Тут есть еще одно место. Если там не побывать, экскурсию нельзя считать завершенной.
Мы ступили через порог в темноту. Барни закрыла за собой дверь, и мы оказались словно за сто миль от вычислительного центра. В комнате было прохладно и стояла умиротворяющая тишина. Постепенно, когда глаза немного свыклись со слабым освещением, я понял, что это было.
Я услышал собственный вздох.