- Знаешь, парень… - начал он, сузив глаза, - меня так просто на х… никто не посылал.
- Тебя и в этот раз послали не просто так, а очень даже изящно, - рассмеялась Кристина.
- И что? - Латышев посмотрел на него снизу вверх (потому что сидел). - Заплатишь кому-нибудь, чтобы дали мне в пятак, а то самому лень руки марать?
- Да мне и платить никому не придется, сейчас вызову охрану, и тебя отсюда вышвырнут. Здесь порядочные люди отдыхают, и нечего тут делать кухаркиным детям. Может, у тебя вши, а ты с нами в одном море купаешься.
"Кухаркины дети" резанули больно, гораздо больнее вшей.
- Фи, Дэнис, - скривила губки Кристина. - Море общее, ты его пока не купил.
- А вот сейчас проверим, - Дэнис убавил громкость магнитофона и повернулся к морю. - Виктор Семенович!
Латышев вздрогнул и посмотрел туда же: в окружении стайки ребятишек младшего школьного возраста по колено в воде стоял физрук.
- Виктор Семенович, можно вас на минутку? - Дэнис поманил физрука пальцем. И тот, выгнав детей из воды, пошел!
- Да, Денис. Что случилось?
- Тут посторонний на пляже, - Дэнис кивнул на Латышева. - Это нарушение санитарных правил.
- Да, - едко вставил Латышев, глядя на растерянное лицо физрука, - меня подозревают в педикулезе.
Очень хотелось добавить про "кухаркиных детей" и посмотреть, станет физрук хватать Дэниса за грудки или нет. А физрук долго думал, прежде чем ответить. И на его лице совесть и неприязнь к Дэнису боролись со служебными обязанностями и неприязнью к Латышеву.
- Денис, у этого парня есть справка, он проходил медосмотр. Я это знаю совершенно точно.
Латышев действительно проходил медосмотр, потому что перед отъездом мама не знала, удастся устроить его в столовую "Айвазовского" или нет. Не удалось. Слишком крутая столовая оказалась для кухаркиных детей.
- И что? Теперь все, кто прошел медосмотр, могут занимать место на закрытом пляже? - Дэнис посмотрел на физрука сверху вниз.
- Саня, сюда на самом деле можно проходить только по санаторным книжкам, - физрук посмотрел на Латышева как-то жалостно, словно извиняясь.
- А с каких это пор родственников Корейко причисляют к руководителям партии и правительства? Теперь все, кто заработал свой подпольный миллион, могут занимать место на закрытых пляжах? - безжалостно поинтересовался Латышев.
Если физрука уволят, Наташка уедет. Это подумалось само собой, и, в общем-то, Латышев не стал бы плакать из-за отъезда Наташки. Но он вдруг понял, что они с физруком в одной лодке. Только он, Саня Латышев, ничем не связан, его можно лишь выставить за ворота, и не более. И, наверное, не стоит дожидаться, когда это сделают силой…
Он сгреб ласты, маску и поднялся.
- Поищу-ка я берег погостеприимней, - проворчал он себе под нос.
Когда Латышев выбирался на камни в стороне от поселкового пляжа, он уже точно знал, чего хочет: иметь неразменный рубль. То ли обида застила ему глаза, то ли собственная судьба казалась совсем уж безнадежной, но он вдруг поверил в существование Вечного вора и его неразменного рубля. Кто знает, что это такое - неразменный рубль? Может, обладая им, вовсе не потребуется покупать миллион коробков спичек, чтобы встать на одну ступеньку с Дэнисом.
Полуденное солнце палило нещадно, и хотя Латышев никогда не обгорал, тут заметил, как жжет плечи и печет голову. Дорога к Партенитской улице показалась пыльной и душной; стоило отойти от моря на сотню метров, и его свежее дыхание завязло в прибрежной зелени. Горы тут были выше, чем вокруг Геленджика. И красивей. За них цеплялись облака, шапками наползали им на глаза и почему-то звались обезьянами.
Черная собака мирно спала в тени той же пятиэтажки, только переместилась в сторону вместе с тенью. Латышев решительно вытащил ремень из джинсов, сделал из него петлю и свистнул. Доверчивый песик с готовностью поднял голову.
- Иди сюда, животное, - Латышев чмокнул губами.
Наверное, черная собака никогда не видела зла от людей, потому что без колебаний поднялась на ноги, преданно заглядывая Латышеву в глаза, и сделала неуверенный шаг вперед.
- Иди-иди, не бойся.
Нет, пес не боялся - он не сразу поверил своему счастью, не сомневаясь: раз позвали, значит, что-нибудь дадут. Ничего не стоило накинуть петлю ему на шею.
Душить собаку посреди улицы Латышев поостерегся, и пес без колебаний побежал рядом на удавке, как на поводке. Наверное, он когда-то был домашним… Кусты неподалеку от хозяйственного магазина подходили для задуманной миссии вполне, и подниматься в горку пришлось недолго. Место было нелюдное, машины проезжали не чаще двух раз в день, и Латышеву бы никто не помешал (если бы, конечно, не следил за ним в бинокль из окна высотки).
Пес пролез в кусты вслед за Латышевым, а потом сел, выжидающе глядя на нового "хозяина", и вывалил язык, что называется, на плечо. Латышев зажмурился: это надо сделать, надо обязательно. Иначе у него никогда не будет неразменного рубля. Иначе грош ему цена. Иначе он слюнтяй и кисейная барышня. Нет, ради полуночной встречи с Кристинкой он бы на такое не решился - не стоит оно того.
И надо-то немного… Латышев вздохнул и перекинул ремень через сук потолще - осталось только дернуть. Пес продолжал смотреть в лицо с неизбывной преданностью, и Латышев закрыл глаза. Иначе у него никогда не будет неразменного рубля! Иначе он никогда не встанет на одну ступень с Дэнисом, никогда не утрет ему нос. Само собой в голове всплыло: "Тварь ли я дрожащая…" Не старушку ведь - шелудивую собаку, разносчицу заразы и блох. Слезы резью подступили к глазам, встали в горле болезненным комом. Латышев вдохнул и… дернул ремень на себя.
Пес сначала взвизгнул по-щенячьи жалобно, а потом захрипел, дергая лапами. И так страшен был этот хрип, так безнадежен, что рука разжалась сама собой. Латышев разревелся, как девчонка, подхватил собаку на руки и сорвал удавку с шеи невинной твари. Пес (потрясенный предательством?) рванулся из рук, царапая ему грудь, спрыгнул на землю и задал стрекача - назад, к родной пятиэтажке.
Латышев сквозь слезы видел, как тот выскочил на дорогу и приостановился, оглядываясь. И улыбка уже потянула губы в стороны (не надо никакого неразменного рубля, черт с ним, с этим Дэнисом!), как вдруг из-за поворота (словно при замедленной съемке) выкатила огромная черная "Волга" и бампером ударила лохматое собачье тельце, тут же отлетевшее на десяток шагов вперед.
Латышев, размазывая слезы по щекам, выбежал на дорогу - водитель даже не остановился, как будто не заметил, что сбил пса. И Латышев зачем-то побежал ей вслед, размахивая кулаками, как вдруг увидел, что с заднего сиденья на него смотрит парень в сером костюме: тот самый, что вчера на лоджии рассказывал о Вечном воре. А может, это только показалось - из-за слез?
Пес был мертв, да это и неудивительно: "Волга" ехала быстро, набрав скорость на подъеме. Латышев присел на одно колено перед убитой собакой (слезы лились ручьем, и плечи тряслись от рыданий) и обхватил голову руками. И он, конечно, подумал о знаке судьбы, о том, что какая-то высшая сила подарила ему этот мохнатый окровавленный трупик, но уже не хотел этого подарка - и многое бы отдал, чтобы пес сейчас бежал к своей пятиэтажке, живой и невредимый. И винил себя: если бы он не мечтал об этом неразменном рубле, не выдумывал глупостей, не тащил собаку в кусты, сейчас все было бы иначе!
Но слезы высохли, едва из-за угла послышались голоса и смех. И кто-то внутри ехидно произнес: "А ты думал, неразменный рубль - это так просто?"
Латышев, еще не успев толком подумать и содрогнуться от отвращения, сгреб мертвую собаку в охапку (та стала вдруг неестественно тяжелой) и потащил обратно в кусты. Запах псины мешался с запахом крови, на жаре особенно сильным, и, едва скрывшись от посторонних глаз, Латышев бросил трупик на землю. Его чуть не вывернуло наизнанку, спазмы от желудка покатились к горлу, и слезы выступили на глазах уже не от жалости.
"А ты думал, неразменный рубль - это так просто?"
Физрук вернулся домой, как всегда, часов в семь, на час раньше мамы. Латышев в это время распихивал по местам бобины, которые вместе с магнитофоном носил к Виталику. У Латышева было много редких записей, которые заинтересовали Виталика ("Трубный зов", например), и до ужина в "Айвазовском" они всего переписать не успели. Физрук постучал в дверь, прежде чем войти.
- Я поговорить с тобой должен, - начал он.
- По-отечески? - поморщился Латышев.
- А почему бы нет?
- Ну говорите, - он пожал плечами и повернулся к физруку лицом.
- Ты ведь, в сущности, неплохой парень… Зачем ты к ним лезешь? Ты что думаешь, ты будешь на них хоть сколько-нибудь похож, если станешь пить такое же пиво и курить такие же сигареты?
Ага, сегодня он уже неплохой парень, а вчера был дрянью…
- Не по Сеньке шапка, что ли?
- Наоборот. Надо быть выше, понимаешь?
Видел сегодня Латышев, как оно выглядит - "быть выше"! Это молча исполнять прихоти зарвавшихся пижонов?
- У нас в стране все равны, - равнодушно сказал он физруку.
- Знаешь… Это уже совсем не та страна, какой мы ее себе представляем…
- И вы не боитесь мне это говорить?
- Нет. И никому не побоюсь сказать.
Латышев решил, что физрук еще больший дурак, нежели прикидывался.
- Мне идти пора, меня ждут, - проворчал Латышев.
Никто его не ждал, часа через полтора он собирался явиться в кинозал "Айвазовского" к началу "Танцора диско" и посмотреть: вдруг и там нет билетов? На "лишних билетиках" ему тоже доводилось подзаработать, но сейчас он думал, что из билетов, купленных мамой, можно извлечь выгоду поинтересней. Не ошибся.
Кристина злилась очаровательно.